Бремя империи - Александр Афанасьев

Каффрия, долина Бекаа

30 июня 1992 года

На улице уже стреляли — не скрываясь, одиночными и очередями, стреляли и за околицей. Сжимая винтовку — сжимая до боли в ладонях, до побелевших пальцев, — Сашка беззвучно ругался про себя. Как же так получилось, как же так вообще могло произойти? Ведь любое казачье поселение на Востоке располагалось на господствующей над местностью высоте, на расстоянии пятьсот-шестьсот метров от него оставляли голую местность, чтобы в случае необходимости отражать нападение боевиков-арабов. Сашка помнил рассказы своего деда — старого, два года назад умершего казака из первопоселенцев. Умер он в девяносто пять лет — вечером гулял на какой-то лихой пирушке, пришел домой, лег спать — а утром нашли уже холодного. Внука он воспитывал, наверное, даже больше, чем отец — и словом и ремнем. Сашка помнил его рассказы о тех первых, самых первых годах его станицы — когда половина казаков ночевали не дома, а на постах, на периметре вокруг станицы, сжимая в руках деревянные ручки станковых пулеметов «максим» и чутко вслушиваясь, всматриваясь в ночную тьму. Половина казаков ночевала не дома — а половина по домам, причем не всегда по своим, из-за чего потом поролись плетьми, рубились шашками и даже стрелялись. Он рассказывал про арабов-лазутчиков, вооруженных пистолетами и кинжалами и умеющих бесшумно подкрасться к человеку на расстояние удара кинжалом. Заснул на позиции — и можешь уже не проснуться, а твою голову обнаружат утром на бруствере. Для того чтобы спастись от таких лазутчиков, поселения окружали рядами колючей проволоки, вешали на нее пустые консервные банки, чтоб не заснуть, клали камень в сапог. И все равно — спасало не всегда. Иногда на поселения налетали конные и моторизованные банды — их звали на местный манер муртазаками, — и тогда за оружие брались и стар и млад, понимая, что если не сдержат бандитов, прорвутся они в станицу — вырежут всех поголовно. Вырежут и стариков, и женщин, и детей. На Востоке нет понятия «ребенок», каждый ребенок у врага — это угроза, детей врага надо убивать, пока они не выросли и не могут дать отпор. Поэтому оружие у пацанов с семи лет было, за периметр без оружия, без взрослых — ни шагу.

Но ведь это было тогда, очень давно. Уж успели смениться поколения, и в гимназии русские пацаны в компании с арабами мутузят других русских и арабов, совершенно не обращая внимания на национальности. Периметр хотя и остался — но пулеметов там давно нет, все сняли. И не дежурит давно никто — днем работать надо, а умаешься — какое тут еще ночное дежурство может быть, до койки бы дойти. Да и откуда взялись эти — тех, кто лежал сейчас во дворе в луже крови, Сашка никогда раньше не видел.

— Иди за мной! Тихо!

Михаил, прижимая к себе винтовку, ловко перепрыгнул забор, бросился на зады, к сараям. Сашка старался не отставать, непривычная винтовка больно била затвором по боку на бегу. На дворе у Михаила лежал еще один бандит, вокруг него медленно расплывалась красная, подернутая поверху пыльной пленкой лужа. Сашка заставил себя не смотреть.

— Чисто, пошли!

Оглядываясь, задами, перепрыгивая через заборы, проскочили еще два дома, добежали до Михеевского лабаза. Михеевский лабаз — был тут такой купец Михей, не казак, но казаки его уважали — честный был человек, не обмерял и не обвешивал. Потом Михея не стало, сыны его в городе уже торговали, большими людьми стали, а Михеевский лабаз с тех пор покосился и использовался ребятней для игр. Дальше идти было нельзя — дальше была улица, и даже отсюда была слышна незнакомая, отрывистая, гортанная речь. И выстрелы — опять выстрелы, отрывистый сухой треск автоматов, гулкие, похожие на щелканье пастушеского кнута хлопки винтовок. Стрельба не прекращалась.

Мишка остановился, по-звериному втянул воздух. И вдруг пулей метнулся в лабаз, послышался глухой, едва слышный удар, какая-то возня, снова удары. Сашка заскочил следом…

— Черт… — Мишка сидел на ком-то, пытаясь завернуть руку за спину, а этот кто-то сопротивлялся. И успешно сопротивлялся! Вот он начал поворачиваться, выходя из захвата…

— Помогай!

— Тихо! Тихо! — Сашка что-то услышал, возня на полу прекратилась.

Поднятые возней пылинки медленно оседали в ярком, остром луче света, бьющем из зияющей прорехами крыши. Шаги приближались, гортанная, чужая речь была все ближе — чужие не понижали голос, не старались скрыться, они вели себя здесь как хозяева.

Мишка отпустил того, кому еще несколько секунд назад крутил руку — этот кто-то оказался пацаном их же возраста, только чернявым и немного пониже ростом. На нем, как на двух казачатах, была обычная для этих мест одежда — свободные, песочного цвета брюки и сетчатая, пропускающая воздух к телу футболка. Пацан возмущенно сверкал черными глазами, но не произносил ни слова.

Шаги приближались…

Мишка поднял трофейную винтовку, встал напротив дверного проема, целясь в исходящий солнечным светом прямоугольник на фоне серой стены. Он не пытался спрятаться — он просто стоял во весь рост, нацелив винтовку на дверь, и от всей его уверенной позы веяло каким-то спокойствием и непоколебимостью. Это было круто — но это было и глупо. Сашка положил ему руку на плечо, покачал головой, кивнул головой назад.

Все правильно… Вся местная пацанва, выросшая на войнушках вот в таких вот строениях, знала их, наверное, лучше, чем их владельцы, знала тут каждый закуток. В задней части лабаза, где во времена его работы купец Михей держал товар, был почти незаметный ход на крышу. Самое главное — там не было лестницы, подниматься надо было, цепляясь за выступы в стене. Сделаны эти выступы были специально — и Миша и Сашка не раз сидели там в засаде с рогатками, поджидая войско противника. И хотя сейчас вместо рогаток в руках было боевое оружие — суть игры осталась прежней. И здесь они могли и должны были выиграть у чужих…

Когда-нибудь лежали неподвижно на крыше? Да еще если до этого ее как следует прокалило солнце, а из одежды у вас — всего лишь тонкие штаны. И подложить под себя нечего. Если нет — попробуйте, получите незабываемое удовольствие, даю гарантию…

Подняться-таки успели. Сашка, Мишка и третий пацан — Рашид с соседней улицы. Дружбы с Рашидом и вообще с соседней улицей у пацанов не было. Но обстоятельства заставляли отложить разборки на потом. Стиснув зубы, пацаны лежали бок о бок на раскаленной солнцем крыше…

— Где они? — сказано было по-русски, с отчетливыми командными нотками.

В ответ два человека зачастили наперебой на незнакомом, чем-то похожем на арабский языке.

— Ищите! Ищите, сыны шакалов! Пошли отсюда! Ищите, быстро!

Через пробитую временем и ржавчиной крышу Сашка имел возможность украдкой видеть того, кто говорил по-русски. Среднего роста, чисто выбритый, худощавый, в каком то странном, светло-песочного цвета комбинезоне. На носу черные солнцезащитные очки — из местных такие не носил никто. Под рукой, на переброшенном через плечо ремне — небольшой автомат со странным, изогнутым, как у «Калашникова», но меньшим по размерам магазином. На араба этот человек ну никак не походил.

На плече у человека мелодично запиликала рация, тот нажал на кнопку, молча выслушал передачу на громкой связи, коротко бросил «Rodger». Оглянулся по сторонам — Сашка сжался в ожидании того, что человек глянет наверх — и вышел. В отличие от остальных, которые топали и шумели при передвижениях, этот двигался бесшумно, его шагов не было слышно, даже когда он находился в лабазе…

— Это пашту… — прошептал Рашид.

— Что?

— Пашту. Те двое разговаривали с этим на пашту. У меня мать этот язык знает, на нем в Индии говорят.

— Слушай, друг… — Мишка повернулся на бок, недобро сощурился, — что-то ты слишком много знаешь. Может, ты с ними, а?

— Тихо! — шикнул Сашка. — Подеритесь еще!

Михаил пробурчал что-то вполголоса, но затих, он и сам понимал — для разборок не время.

— Надо спускаться…

— Ага, а если там этот… Ждет, пока мы спустимся.

— Он бы уже нас услышал! Болтаешь как баба!

— Кто баба?

— Да заткнетесь вы или нет?!

Спуститься все-таки пришлось — лежать дальше на раскаленной крыше не было никаких сил. Первым спустился Мишка, затем Рашид и третьим — Сашка. Снаружи точно никого не было — спускаясь, Сашка сорвался со скобы и здорово приложился об земляной, вытоптанный до каменной твердости пол. Не услышать это было невозможно — однако в лабаз никто не зашел проверить, что это такое упало. Пока они были в безопасности…

— Черт, до пузырей обжег… — Мишка мрачно почесал локоть. — И все-таки ты скажи нам, Рашид, что это такое, твоя пашта?

— Да не пашта, а пашту. Язык такой, на нем в Индии говорят на севере. Там народ есть такой, пуштуны. Или паштуны, так правильнее, так они сами себя называют. Мама этот язык знает, у нее в роду пуштуны были.