Тьма над Лиосаном - Челси Ярбро

— Мой мул хочет пить. Как и я. По крайней мере, дайте нам обоим воды.

— В шестидесяти шагах к западу есть ручей. Там можно напиться, — был ответ. — А мы тем временем разыщем герефу. Ночью нам отпирать ворота запрещено.

Брату Олафу вовсе не улыбалось тащиться обратно в лес, но жажда одолевала. Он ограничился тем, что махнул рукой и со вздохом произнес:

— Мы тут же вернемся.

— Если не попадетесь старым богам, — крикнул кто-то из деревенских. — Или датчанам.

Замечание сильно смутило монаха, но он собрал поводья в кулак и, обхватив мула за шею, заковылял вместе с ним в указанном направлении. Тропа, протоптанная лесорубами, привела их обоих к мостку, возле которого ручей образовал заводь. Мул тут же опустил в нее морду и долго, с фырканьем пил. Брат Олаф тоже кое-как напился из пригоршни и повел мула обратно, с опаской вслушиваясь в шорохи ночи. Но все было спокойно, только на подъеме к воротам в световое пятно фонаря вскочила лиса и недовольно пискнув, исчезла.

— Что за знак — увидеть ночью лису? — спросил монах, сунувшись в щель и таким образом возвещая о своем возвращении.

— Спроси у своего настоятеля, — пробурчал Орманрих, но ничего больше не сказал, ибо ночь огласил приближающийся цокот подков и кто-то властно вскричал:

— Дорогу герефе!

За воротами завозились, затем женский голос спросил:

— Вы из монастыря Святого Креста?

— Да, герефа, — ответил брат Олаф. Он едва стоял на ногах, у него тряслись руки. — Мне велено с вами поговорить.

Ранегунда сглотнула подкатившийся к горлу комок и приказала:

— Откройте ворота. Герент и капитан Амальрик, приготовьтесь. Встаньте возле воротных столбов и убейте тех, кто попытается сунуться к нам следом за этим монахом.

Капитан Амальрик усмехнулся и хлопнул левой рукой по правому плечу.

— Конечно, герефа.

Двое крестьян возились с запорным болтом, тот не желал подаваться.

Орманрих придвинулся к Ранегунде.

— Вы полагаете, он не один?

Ранегунда приобнажила клинок и пробормотала рассеянно:

— Кто его знает…

Наконец ворота осторожно открыли. Ровно настолько, чтобы в проход мог протиснуться мул вместе с припавшим к его шее монахом. Как только те вступили на деревенскую землю, ворота опять закрыли и вновь завозились с болтом.

— Он и вправду один, — с некоторым разочарованием произнес капитан Амальрик. — Ну, добрый брат, что скажешь?

— Я… я слабею, — прошептал ночной гость. — Мне бы хоть немного поесть… и завернуться в какую-нибудь накидку.

— Позаботьтесь о нем, — сказала сопровождающим Ранегунда. — Положите его на чью-нибудь лошадь и везите в крепость. — Она вдруг зевнула. — Мула также прихватите с собой. — Она снова зевнула.

— Вот тебе раз! — Орманрих явно был недоволен и озадачен. — Вы увезете его, но мы тоже хотим знать, с чем он явился. Нельзя ли допросить его прямо сейчас?

— Сейчас, — ответила Ранегунда, — от него мало проку. Завтра утром вы будете знать обо всем, как только откроют ворота. — Она подавила зевок. — Пока же постарайтесь как следует выспаться. Если новости важные, нам всем будет некогда тратить время на сон.

Капитан Амальрик поймал повод мула, а Герент водрузил брата Олафа на круп своей лошади. Как только кавалькада въехала в крепостные ворота, над ними опять пропел деревянный рожок.

— Позаботьтесь о нем, накормите и приведите ко мне в оружейную, — распорядилась, соскакивая с седла, Ранегунда.

— Герефа, — сказал капитан Амальрик. — Почему бы не дождаться рассвета?

— Потому что дело, похоже, спешное, раз его послали к нам ночью, — терпеливо пояснила она и пошла к южной башне.

Войдя в оружейную комнату, Ранегунда дала волю чувствам.

— Вороний бог! Что же теперь с нами будет?

— Время покажет, — ответила тишина.

— Фу-у! — Ранегунда не знала, плакать ей или смеяться. — Как вы меня напугали!

— Ну, меня вам бояться не стоит, — сказал Сент-Герман, вступая в неровный круг света, очерченный на полу. — И все же простите. Я не подумал, что мое появление так вас смутит.

Ранегунда перекрестилась.

— Даже сердце зашлось. Но тем не менее я вам рада. — Она опустилась на стул.

Какой-то миг Сент-Герман молчал, потом сказал в своей обычной манере:

— Пентакоста заходила сюда. Днем, когда вы были у брата Эрхбога. Я это видел.

— Пентакоста, — с отвращением произнесла Ранегунда. — И что же? Она опутала все углы своей пряжей?

— На этот раз нет. — Сент-Герман сузил глаза. — Я зашел сюда после нее и обнаружил толченый аконит в вашей кружке. В той, что стоит у кувшина с водой.

— Аконит? — недоверчиво переспросила она.

— Выпив воды из этой кружки, вы… нанесли бы себе большой вред. — Он не стал говорить, что обнаруженное им количество яда, несомненно, произвело бы фатальный эффект. — Ее больше не удовлетворяет волшба. Она решилась на конкретные действия.

— Но это глупо. — Ранегунда поморщилась. — Это глупо, разве я не права?

— Только на ваш взгляд, — возразил Сент-Герман. — Уверяю вас, сама Пентакоста так не считает. И воспользуется любой возможностью, чтобы опять нанести вам удар.

Она, размышляя, приложила пальцы к губам, потом пожала плечами.

— Оставим пока все, как есть. У нас нет времени на разбор ее козней. В крепость только что прибыл монах и, похоже, с дурными вестями. Кажется, помешательство вновь охватило монастырь Святого Креста. — Ранегунда перекрестилась и поглядела на собеседника. Убедившись, что ответа не будет, она с вызовом осведомилась: — Что же вы не заводите свою песню о зараженной муке?

Сент-Герман неопределенно поморщился.

— Я уже говорил о ней. И много раз.

— Но, возможно, неубедительно? — Вновь не дождавшись ответа, Ранегунда зябко поежилась. — Орманрих более красноречив. Он все настойчивее хочет запустить руку в запретные закрома. У меня нет сил противиться, люди ведь голодают.

— Но не безумствуют, — уронил, глядя в сторону, Сент-Герман и вновь обратил взгляд на Ранегунду: — Потерпите еще, дорогая.

Она какое-то время испытующе всматривалась в него, потом с длинным вздохом сказала:

— Наверное, это неправильно, но я вновь прислушаюсь к вам. И постараюсь не трогать зерно, пока это возможно.

— Чем избавите крепость от множества неприятностей, — заверил Сент-Герман и положил на стол тоненькую серебряную цепочку.

— Это что — подкуп? — спросила она, чувствуя с каждым ударом сердца, как тяжелеет на груди подаренный им аметист.

Письмо Ротигера из Валенсии к купцу Эверарту в Париж. Вручено последнему на двенадцатый день после отправки.