Жизнь поэта - Арнольд Гессен

Бальный сезон кончился. Пушкин облегченно вздохнул. 15 апреля 1834 года Наталья Николаевна выехала с детьми на лето к матери, в Ярополец. Пушкин, оставшись в Петербурге, сообщал ей столичные новости, делился своими планами. Возмущенный полицией и почтой, сообщил: «Я не писал тебе потому, что свинство почты так меня охладило, что я пера в руки взять был не в силе. Мысль, что кто-нибудь нас с тобою подслушивает, приводит меня в бешенство буквально. Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности - невозможно: каторга не в пример лучше...»

Наталью Николаевну предупредил: «...будь осторожна... вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует государственная безопасность».

И в «Дневнике» сделал откровенно презрительную запись: «Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностию. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма к жене и приносит их читать царю... и царь не стыдится в том признаться - и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным».

* * *

А. С. Пушкин на набережной Невы. Рисунок Л. Бенуа.

Дневник А. С. Пушкина 1834 года Автограф.

Безмерно устав, стремясь вырваться из ненавистного Петербурга в деревню и отдаться любимому творчеству, Пушкин пишет:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит -

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем жить... И глядь - как раз - умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля,

Давно завидная мечтается мне доля -

Давно, усталый раб, задумал я побег

В обитель дальную трудов и чистых нег.

И принимает решение: 25 июня 1834 года подает Бенкендорфу прошение об отставке: «В качестве последней милости» просит дозволения посещать архивы...

Стихотворение не было закончено. Набежавшие новые мысли отвлекали поэта, и он здесь же, под ним, поместил его окончание в прозе:

«Юность не имеет нужды в at home (в своем доме), зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу - тогда удались он домой.

О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню - поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические - семья, любовь etc. - религия, смерть».

Пушкин нервно ждет ответа на свое прошение об отставке, но ответ пришел неутешительный: «Его императорское величество не желает никого удерживать против воли», но на посещение архивов «не изъявил своего соизволения». «Но если Пушкин возьмет отставку, то между мною и им все кончено», - предупредил царь.

Жуковский, близкий ко двору, воспитатель наследника престола, недоволен Пушкиным, упрекает его в том, что он поступил «дурно и глупо», что он «тем может повредить себе на целую жизнь».

Под его влиянием Пушкин просит Бенкендорфа не давать его прошению хода, а Жуковскому сообщает, что «подал в отставку в минуту хандры и досады на всех и на все». Он пытается дать ему понять, как затруднительны его обстоятельства, как невесело его положение, как необходима ему перемена жизни.

Жуковский этого не понимает. Он снова упрекает Пушкина в грубости, считает, что ему следует «или пожить в желтом доме или велеть себя хорошенько высечь, чтобы привести кровь в движение».

Пушкин недоумевает. Он никак не может постичь психологии придворных обитателей и пишет Жуковскому: «Я, право, сам не понимаю, что со мною делается. Идти в отставку, когда того требуют обстоятельства, будущая судьба всего моего семейства, собственное мое спокойствие - какое тут преступление? какая неблагодарность? Но государь может видеть в этом что-то похожее на то, чего понять все-таки не могу. В таком случае я не подаю в отставку и прошу оставить меня в службе. Теперь, отчего письма мои сухи? Да зачем же быть им сопливыми? Во глубине сердца своего я чувствую себя правым перед государем; гнев его меня огорчает, но чем хуже положение мое, тем язык мой становится связаннее и холоднее. Что мне делать? просить прощения? хорошо, да в чем? К Бенкендорфу я явлюсь и объясню ему, что у меня на сердце - но не знаю, почему письма мои неприличны. Попробую написать третье».

И написал новое письмо, в котором повторил то, что уже сказал в своих первых письмах: подавая в отставку, он думал лишь о своих семейных делах, затруднительных и тягостных. Пушкин считал неудобным часто уезжать, находясь в то же время на службе...

Царь, однако, оставался глух. Он не хотел выпускать поэта из Петербурга, отказаться от наблюдения за ним, лишиться ежедневного контроля его образа жизни и творчества. «Пожаловав» поэта камер-юнкером, Николай I насильно привязал его к своей колеснице, заставил являться ко двору с женою по первому своему требованию.

* * *

А. С. Пушкин и Адам Мицкевич у Медного всадника. С рисунка В. Морозова.

В те дни вышел в свет цикл стихотворений Мицкевича. В них помещены были направленные против России политические сатиры, в частности «К русским друзьям» - ответ на стихотворения Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Они виделись в последний раз в конце марта - начале апреля 1829 года. И, вспоминая встречи, Пушкин писал:

Он между нами жил

Средь племени ему чужого; злобы

В душе своей к нам не питал, и мы

Его любили. Мирный, благосклонный,

Он посещал беседы наши. С ним

Делились мы и чистыми мечтами

И песнями (он вдохновен был свыше

И свысока взирал на жизнь). Нередко

Он говорил о временах грядущих.

Когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся.

Но в стихотворении «К русским друзьям» Мицкевич не скрывал своего возмущения: «Теперь я выливаю в мир кубок яда. Едка и жгуча горечь моей речи». На это Пушкин ответил:

Мы жадно слушали поэта. Он

Ушел на запад - и благословеньем

Его мы проводили. Но теперь

Наш мирный гость нам стал врагом - и ядом