Бен-Гур - Льюис Уоллес

Сильная струя била из расселины в скале, которую чья-то искусная рука расширила и придала ей форму арочного грота. Над входом в грот было выбито в граните слово «Бог» на иврите. Неведомый мастер явно жил здесь долго, пил из этого источника и в долговечной форме воздал свою благодарность этому творению природы. Излившись из арки, струя воды журчала по слою дерна, покрытому ярко-зеленым мхом, потом падала в небольшой водоем. Из водоема вытекал уже ручей, который, сделав несколько поворотов в поросших густой травой берегах и напитав корни шелковиц, еще через несколько футов бесследно исчезал в ненасытном песке. На берегах водоема можно было рассмотреть несколько узких звериных тропок, но сами берега были покрыты нетронутой травой. Тщательно осмотрев ее в поисках следов, проводник объявил, что здесь нужно расположиться на отдых, не опасаясь появления людей. Кони были тут же расседланы, эфиоп помог Балтазару и Айрас сойти с опустившегося на колени верблюда. Почтенный старец, едва ступив на зеленую траву, сразу же обернулся лицом к востоку, сложил руки на груди и вознес молитву Небесам.

– Дай же мне чашу, – нетерпеливым тоном произнесла Айрас.

Из палатки на спине верблюда раб извлек хрустальную чашу. Девушка сказала Бен-Гуру:

– Я буду служить тебе у источника.

Вместе они подошли к водоему. Он хотел было нагнуться и зачерпнуть ей чашей воды, но девушка отрицательно покачала головой, опустилась на колени, наполнила чашу водой от падающей в водоем струи и протянула ее юноше, предлагая первым утолить жажду.

– Нет, – возразил он, ласково отводя в сторону грациозную руку и видя перед собой только бездонные глаза под арками высоко вздернутых бровей, – нет, молю тебя, позволь мне служить тебе.

Но девушка снова отрицательно покачала головой.

– На моей родине, о сын Гура, говорят: «Лучше быть слугой у любимца Фортуны, чем кравчим при царском столе».

– «Любимца Фортуны»? – переспросил он.

В тоне его голоса и в выражении лица были удивление и вопрос. Заметив это, она произнесла:

– Боги посылают нам успех как знак того, что они на нашей стороне. Разве ты не выиграл в цирке?

Щеки юноши порозовели.

– Это был один знак. Затем был явлен и другой. В поединке на мечах ты превзошел римлянина.

Румянец на щеках юноши стал еще гуще – не столько от упоминания его побед, но от осознания того, что она следила за перипетиями его судьбы. Но вслед за удовольствием пришло и сомнение. Его единоборство с центурионом, как он знал, стало широко известно на Востоке, но имя победителя знали немногие – Маллух, Илдерим и Симонидис. Неужели кто-то из них поделился известной ему тайной с этой женщиной? Смущение проявилось на его лице. Видя это, она поднялась с колен и произнесла, держа чашу над водоемом:

– О боги Египта! Я возношу благодарность обретенному герою – благодарность за то, что падшие от его руки во дворце Айдерне люди были не моими соотечественниками. И в честь этого, о святые боги, я испиваю эту влагу.

Плеснув часть содержимого чаши в водоем, она выпила остальное. Опустив хрусталь от своих губ, она улыбнулась юноше.

– О сын Гура, разве может храбрец так просто уступать женщине? Возьми же теперь эту чашу и покажи, что ты сможешь найти в ней столь же счастливые слова для меня.

Он взял чашу из ее рук и, нагнувшись, наполнил ее.

– У сына Израиля нет богов, которым он мог бы принести возлияние, – сказал он, окуная чашу в воду и болтая там ею, чтобы скрыть свое изумление, еще более сильное, чем прежде. Что еще эта египтянка знает о нем? Неужели она посвящена в их отношения с Симонидисом? А с Илдеримом – знает ли она и об этом? Юноша был охвачен сомнением. Кто-то выдал все его тайны, а это было достаточно серьезно. И кроме этого, он направлялся в Иерусалим, в то место, где подобная информация, стань она достоянием его врагов, могла бы превратиться в смертельную опасность для него самого, его соратников и их общего дела. Но была ли девушка в стане его врагов? Хорошо нам – читая эти строки, мы можем выстраивать цепочку рассуждений. Юноше же приходилось принимать решения едва ли не мгновенно. Как следует охладив чашу под струей текущей воды, он наполнил ее и выпрямился, говоря с хорошо разыгранным бесстрастием:

– Совершенно искренне, будь я египтянином, греком или римлянином, я хотел бы сказать следующее. – И он вознес ввысь кубок при этих словах. – О благие боги! Я благодарен вам за то, что вы, наполнив мир злом и страданиями, все же оставили ему очарование красоты и утешение любви. И я пью за ту, кто лучшим образом воплощает в себе все это, – за Айрас, прекраснейшую из дочерей Нила!

Нежная рука мягко легла ему на плечо.

– Ты нарушил закон. Боги, за которых ты пил, – это ложные боги. Почему бы мне не пожаловаться на тебя раввинам?

– О! – смеясь, ответил он. – Рассказать об этом – такая мелочь для того, кто знает обо мне гораздо более важное.

– Я пойду дальше – вплоть до маленькой еврейки, которая растит розы в доме одного богатого купца в Антиохии. Перед раввинами я обвиню тебя в нераскаянности, а перед ней…

– Ну а перед ней?

– Я просто повторю ей сказанное тобой с чашей в руках, когда ты призывал богов в свидетели.

Несколько секунд он не шевелился, словно ожидая, не скажет ли египтянка что-то еще. Перед его внутренним взором предстала Есфирь – рядом со своим отцом, слушающая сообщения, отправленные им, а порой и читающая их отцу. При ней он рассказывал Симонидису все, что произошло с ним во дворце Айдерне. Она и Айрас были знакомы, хитроумной и разговорчивой египтянке ничего не стоило выведать все известное бесхитростной и любящей Есфири. Симонидис бы не нарушил клятвы – как и Илдерим – даже не из соображений чести, но хотя бы потому, что последствия этого для них самих оказались бы еще серьезнее, чем для него, Бен-Гура. Неужели именно Есфирь поведала все это египтянке? Он не обвинял ее; но все же подозрение закралось в его душу. Подозрение же, как нам известно, для души то же, что бурьян в поле – чем меньше обращаешь на него внимание, тем быстрее он растет. Не успел он ничего ответить на упоминание о маленькой еврейке, как к водоему приблизился Балтазар.

– Мы весьма обязаны тебе, сын Гура, – в своей обычной серьезной манере произнес он. – Эта долина на редкость прекрасна; ее трава, деревья и тень – все манит нас остаться и отдохнуть здесь. А этот источник искрится подобно бриллиантам, и голос его мне напоминает голос любящего Бога. Нет слов, чтобы достойно отблагодарить тебя за обретенное нами блаженство; поэтому просто раздели с нами наш хлеб.

– Позвольте мне сперва услужить вам.

С этими словами Бен-Гур наполнил кубок и протянул его Балтазару, возведшему очи горе в немой молитве.

Эфиоп уже расстилал чистый холст. Омыв руки и осушив их, все трое расположились, скрестив ноги по-восточному, под тем же самым навесом, под которым многие годы назад сидели и трое мудрецов, встретившихся в пустыне. И с таким же аппетитом они воздали должное яствам, которые слуга достал из переметных сум на спине верблюда.

Глава 3

Жизнь души

Навес был уютно раскинут в тени большого дерева, слух сидящих под ним ласкало журчание ручья. Над их головами в недвижимом воздухе застыли широкие зеленые листья; сквозь утреннюю дымку просвечивали стройные побеги камыша; порой в тень навеса залетала, гудя, возвращающаяся домой пчела; да еще тишину утра нарушала иногда пробегающая мимо куропатка, свистом подзывающая своих птенцов. Покой укромной долины, прохлада воздуха, красота раскинувшегося вокруг сада, блаженная тишина – все это, похоже, повлияло на расположение духа египтянина. Его голос, жесты, все поведение стали необычно кроткими; и часто, когда он опускал долу взгляд своих глаз, наблюдая украдкой за Бен-Гуром, разговаривающим с Айрас, взгляд этот был полон сострадания.

– Когда мы догнали тебя, сын Гура, – спросил он, покончив с едой, – лицо твое, как мне кажется, было тоже обращено к Иерусалиму. Не сочти меня назойливым, но мог бы я спросить, не туда ли ты направлялся?

– Я направляюсь именно в Святой Город.

– Мне надо бы побыстрее очутиться там. Могу ли я спросить тебя – имеется ли более короткий путь туда, кроме как через Раббат-Аммон?

– Более трудный, но и более короткий путь лежит через Гиресу и Раббат-Гилеад. Именно им я и собираюсь следовать.

– Я в нетерпении, – сказал Балтазар. – Недавно мне был сон – или, скорее, видение, повторившееся несколько раз. Некий голос – и ничего больше – произнес, обращаясь ко мне: «Поспеши – поднимайся! Тот, Кого ты ждал так долго, уже близок».

– Ты хочешь сказать – Тот, Кто должен стать Царем Иудейским? – спросил Бен-Гур, в изумлении уставившись на старца.