Страсть искажает все (СИ) - Михалина Юлия

— Not scary (Не страшно). — Подыграл Чернышевский, махнув рукой, и улыбнулся явно озадаченному Тимоше.

— Что происходит? — За женщиной которая, прижимая к себе ребенка, не спешила уходить, возник неизвестный мужчина. Судя по всему, муж и отец неугомонного мальчика.

— Тимоша просто… Ну как всегда, ты же знаешь… — Адресовав пояснения мужу, пролепетала незнакомка, продолжая натянуто улыбаться Олегу и Рите.

— Па. — Вырываясь из объятий матери, мелкий бросился к отцу: — Это те тетя с дядей, котогых мы видели из окна. Я хотел спросить, что они делали, а мама не разрешает.

— Они все равно не понимают, чего ты хочешь. — На русском шикнула женщина, и снова на английском сконфуженно: — I'm sorry (Простите).

— А чего спрашивать, мы с мамой и так в курсе. — Со знанием дела подметил мужчина.

— Пгавда? — Тимоша оживился. — Гаскажешь потом?

— Ага. — Утвердительно кивнул.

— Дима!

— А что Дима? Он не маленький. Я тебе давно говорил, пацан растет, пора просвещать. — Переходя на громкий шепот, склонился к уху жены: — А еще думаю, нам надо сегодня повторить увиденное. А, Свет?

— Дарак! — Толкнув мужа в бок локтем, женщина схватила ребенка за руку. На прощание извинившись, потянула мелкого к выходу.

А Дмитрий, показав Олегу жестом «класс», с обреченным видом поплелся за женой.

— Я тебе говорю, они завидуют. — Хохотнув, повторил Чернышевский, отворачиваясь от двери, где скрылась забавная семейка, к Рите, что за последние пару минут раз десять покраснела и побледнела.

— Кошмар! — Пряча лицо, с отчаянием взвыла: — Нас вся гостиница видела!

— Может, не вся, но некоторые точно. — Равнодушно вздернул плечами Олег.

Признаться, его сей факт мало беспокоил. Видели или нет. Что могли подумать тоже. Счастье — оно делает людей чуточку безумными, заглушая остатки стыда желанием показать окружающим, как хорошо находиться рядом с любимой женщиной. К тому же видит этих людей первый и, скорее всего, последний раз в жизни. Имеет ли значение оставленное впечатление?

— Бедный мальчик… — Выглядывая в щелочку между пальцами, протянула Ритка.

— Да ладно. Ты слышала, что сказал отец? Пацану пора просвещаться.

— Убила бы за такое просвещение моего ребенка! — Убрав руки от лица, молниеносно забывая о недавней краске смущения, воинственно заявила Одинцова.

— Прям таки и убила? — Недоверчиво уточнил.

— Ну конечно! — Раздраженно взмахнув руками, Маргарита запричитала: — Представь, однажды наш сын увидит такой ужас, а дальше? Объяснения придется искать, и у ребенка травма на всю жизнь! — Поумерив пыл, заметила, как Олег невольно расплылся в радостной улыбке. Спокойнее уточнила: — Чего так на меня смотришь?

— Ты сказала наш сын.

— Ну да, наш. Чей еще? — Не до конца вникая в смысл сказанного, настаивала Ритка. Но разом опомнившись, резко тряхнула волосами и сокрушенно забормотала: — Прости, я несу такую чушь. Это нервное. Мне так неловко, что мы стали обозрением всему отелю. Еще этот мальчик…

— Рит. — Посерьезнев, Чернышевский накрыл ладонь девушки своей. — Умоляю, не извиняйся. Ты говоришь правильно.

— Нет. — Замотала головой. — Дети — это чересчур большая ответственность. Это не шутка. На всю жизнь. Это… узы.

— Рит, я знаю. — Согласился мужчина, сжимая холодные пальчики. — И очень мечтаю о подобных узах, крепче привязавших тебя ко мне. Больше всего на свете.

— А я боюсь. — Закусив губу, призналась. — Об этом рано говорить.

Освобождая Ритку от дальнейших пояснений и избавляя от очередной неловкости, к столику подошла официантка, раскрывая перед молодыми людьми меню. Нехотя разорвав зрительный контакт, мужчина ткнул в первое попавшиеся блюдо, где на фото изображалось мясо, оставляя десерт и вино на выбор обслуживающего персонала.

Когда девушка, записав заказ, исчезла, Чернышевский менее навязчиво и, переводя разговор в шутку, подметил:

— Но согласись, славный малый этот Тимоша.

— Угу, но рассуждения у него какие-то извращенные. Это его съест тетю. — Срываясь на смешки: — Неужели у всех детей такая фантазия?

— Скорее всего. Я в его возрасте всегда отворачивался, когда видел, что отец целует мать, считая это неоправданным слюновыделением. Потом сам избегал маминых поцелуев, боясь тоже быть заслюнявленным. — Вспоминая редкие отрывки из малолетства, в которых еще были родители, рассмеялся Олег.

— Вот видишь, сам получил в детстве травму, теперь отыгрываешься на других детях. — Отшутилась Одинцова.

— Я тебя умоляю. С таким отцом не удивлюсь, если малой видал чего похлеще. Заметила, нас приняли за иностранцев?

— Потому что такие же распущенные? — Игриво закусив губку.

— Не исключаю. А может, выглядим по-европейски? Зря вчера столько времени потратили на обновление твоего гардероба, что ли?

— Чернышевский, теперь будешь постоянно этим попрекать?

— Ни в коем случае. — Пригрозил пальцем, подразнив: — Ты единственная женщина, с которой готов терпеть походы по магазинам.

— Было много женщин? — Вопросительно вздернув бровь, Маргарита насупилась.

Что это? Неужто, желанная и необходимая нотка ревности, на которую практически не надеялся? Судя по помрачневшему выражению лица, именно так.

Надо же… Ревнующая Ритка. Она не перестает удивлять.

— Не было ни единой, которая могла потеснить тебя из моего сердца. — Выкрутился Олег, в очередной раз давая понять, что прошлое — будь её, или его, отныне не имеет значения.

Рита растерянно улыбнулась. От комментария спасла официантка, принесшая блюда. Это оказались некие инвольтини алла сичилиана — рулеты из телятины, начиненные лавровым листом, кедровыми орешками, ветчиной, обжаренными в панировочных сухарях. В дополнение капоната — баклажаны под острым соусом из помидоров, сельдерея, каперсов, уксуса, оливок и анчоусов. И на десерт джела’то — мягкое мороженое и торрончини — конфеты с нугой и цельными фисташками внутри.

За обедом разговор перетек к нейтральным темам, не затрагивая опасных моментов, как семья и будущее.

Отчасти Ритка права — Олег вправду форсирует события. Вчера, невзначай признавшись о желании обвенчаться, сегодня о детях. Но с другой стороны, не заставляет её сию минуту лететь в церковь или готовиться стать матерью. Всего лишь хочет, чтобы сразу вникла в степень серьезности его намерений. Чтобы понимала — это не курортный романчик, пускай между старыми добрыми друзьями. Это нечто большее. Настоящее. То, что ему нужно от жизни.

Маргарита должна принять данный факт. Привыкнуть к будущему, которое заслуживает. А пока стоит насладиться выходными, подарившими спокойствие и умиротворение. Кто знает, чем обернется завтрашний день? Чернышевский ни за что ручался. Но все позже. Завтра или через несколько дней. Сегодня в целом мире не существовало больше никого…

Солнце стояло высоко над горизонтом. Раскаленная галька слегка вдавливалась в ступки, а прозрачная морская вода приятно ласкала накатывающими волнами ноги, когда Олег с Ритой, крепко держась за руки, брели по берегу, намереваясь поскорее скрыться от любопытства редких туристов, расположившихся под зонтами на лежаках.

Они говорили обо всем на свете и одновременно ни о чем. День, в котором не существовало никаких проблем. Где не оставалось места ни прошлому, больно режущему душу, ни будущему, полному неизвестности и страхов. Одно настоящее.

Ласковый взгляд карих глаз, светящихся против солнца зеленцой в тон морской волне. Робкая улыбка, вызывающая в уголках век слабо уловимые морщинки. Тепло рук, крепко переплетенных с его пальцами. Волосы, небрежно развевающиеся на ветру…

Господи, как он её любит. Свою Ритку. Неимоверно, что возможно так дорожить человеком. Олег не мог налюбоваться. Надышаться.

Кажется, она опять говорила. Что-то серьезное. Вон как забавно хмурила бровки. Но мужчина, не мысля, что творит, в пару шагов преодолевая разделяющее расстояние, подхватил девушку на руки. От внезапности Маргарита завизжала: