Убийца, мой приятель (сборник) - Артур Дойл

Ветер меняется на восточный, но он всё ещё очень слаб. Похоже, лёд подступил к нам ближе, чем вчера. Насколько хватает глаз, со всех сторон нас окружает бескрайнее белоснежное пространство, лишь изредка прерываемое полыньёй или тёмной тенью тороса. На юге виднеется узкая полоска воды – наша единственная надежда на спасение, – но и она сужается день ото дня. Капитан слишком много на себя берёт. До меня дошёл слух, что картошка вся съедена и даже запасы сухарей подходят к концу, а он сохраняет на лице всё то же невозмутимое выражение и бóльшую часть дня проводит в «вороньем гнезде», оглядывая горизонт в подзорную трубу. Его настроение постоянно меняется, и он, похоже, избегает меня, но вспышки ярости подобные той, что произошла позавчера, больше не повторялись.

19.30. – Теперь я твёрдо убеждён: нами командует сумасшедший. Иначе невозможно объяснить странное поведение капитана Крэйги. Как хорошо, что я завёл этот дневник: он послужит нам оправданием, если мы будем вынуждены тем или иным образом ограничить его свободу – мера, на которую я, правда, соглашусь только в крайнем случае. Странно, что он сам высказал мысль о том, будто причиной его необычного поведения стало помешательство, а не простая эксцентричность. Получилось так, что около часа назад я прогуливался по шканцам и увидел, как он стоит на мостике, глядя, как всегда, в подзорную трубу. Бóльшая часть команды распивала внизу чай, в последнее время открыто пренебрегая несением вахты. Устав от бесцельного хождения, я прислонился к фальшборту, любуясь мягким отблеском закатного солнца на ледяных полях. Неожиданно моё уединение было прервано хриплым голосом, прозвучавшим у меня над ухом; резко обернувшись, я увидел, что это капитан: он спустился с мостика и теперь стоял рядом со мной. Он пристально смотрел на ледяную пустыню, взгляд его выражал борьбу противоречивых чувств, и непонятно было, какое же из них в конце концов одержит верх: ужас, удивление или нечто вроде радости. Несмотря на холод, лоб у него был покрыт испариной, да и весь его вид выдавал крайнее возбуждение. Он дёргал руками и ногами, словно человек, находящийся на грани эпилептического припадка; лицо исказилось, вокруг губ залегли жёсткие складки.

– Смотрите! – задыхаясь, произнёс капитан и схватил меня за руку, вглядываясь куда-то в глубь ледяной равнины; при этом он поворачивал голову то вправо, то влево, словно следил за каким-то объектом. – Смотрите! Вон, вон там, между торосов! Вот сейчас выходит из-за глыбы, из-за той, что подальше! Вы видите её? Ведь вы же должны её видеть! Она всё ещё там! Улетает от меня, ей-богу, улетает – всё, исчезла совсем!

Последние два слова капитан прошептал так, словно испытал нестерпимую боль; этот миг навсегда сохранится в моей памяти. Хватаясь за лини, он попытался взобраться по фальшборту, словно хотел в последний раз взглянуть на исчезающее видение. Однако у него не хватило сил; тогда он отошёл, шатаясь, к иллюминаторам кают-компании и там прислонился к стене, задыхающийся и вконец утомлённый. Лицо капитана было настолько серым и безжизненным, что мне показалось, будто он вот-вот лишится чувств, поэтому, не теряя времени, я помог ему спуститься вниз и уложил на кровать. Потом я налил ему немного бренди, и тот оказал чудесное действие, стоило мне поднести стакан к его губам. Краска вновь проступила на его бледном лице, ноги перестали судорожно подёргиваться и внезапно расслабились. Капитан приподнялся на локте, огляделся вокруг и, убедившись, что мы одни, взглядом приказал мне сесть рядом с собой.

– Вы видели её, не так ли? – спросил он всё тем же исполненным благоговейного трепета голосом, столь противоречащим натуре этого человека.

– Нет, я ничего не видел.

Капитан вновь откинулся на подушки.

– Ну конечно, вряд ли он мог увидеть что-нибудь без подзорной трубы, – пробормотал он. – Конечно не мог. Только подзорная труба дала мне возможность увидеть её, да ещё глаза влюблённого, мои любящие глаза. Прошу вас, доктор, только не пускайте сюда стюарда. Он подумает, что я сошёл с ума. Пожалуйста, закройте дверь на щеколду!

Я исполнил его просьбу.

Некоторое время капитан лежал молча, погружённый в собственные думы, а потом опять приподнялся на локте и попросил ещё бренди.

– Вы ведь так не думаете, доктор? – спросил он, когда я ставил бутылку на место. – Скажите откровенно, вы-то не считаете меня сумасшедшим?

– Мне кажется, вас что-то тревожит, – ответил я – Что-то очень волнует вас, и ничего, кроме вреда, это вам не принесёт.

– Это точно, сэр! – вскричал капитан, глаза его сверкали от выпитого бренди. – Меня беспокоит весьма многое – весьма! Но я ещё в состоянии вычислить широту и долготу, ещё справляюсь с секстантом и логарифмами. Вы ведь не сможете доказать в суде, что я сумасшедший, ведь не сможете, верно?!

Признаюсь, я был озадачен тем, как запросто этот человек обсуждает вопрос своего психического здоровья.

– Возможно, что и не смогу, – ответил я, – но я по-прежнему считаю, что с вашей стороны было бы в высшей степени благоразумным ускорить своё возвращение домой и некоторое время вести жизнь спокойную и размеренную.

– Домой, да? – пробормотал он с ехидной ухмылкой. – Сами мне это советуете, а про себя думаете: «Вот вернусь и буду жить с Флорой, с моей чудной маленькой Флорой!» Ведь так, сэр? Скажите-ка лучше, плохие сны могут служить признаком безумия?

– Иногда могут, – сказал я.

– А ещё что? Какие там первые симптомы?

– Головные боли, шум в ушах, вспышки света перед глазами, галлюцинации…

– Ага! – перебил капитан. – Что вы имеете в виду? Что вы называете галлюцинацией?

– Если видишь предмет, которого на самом деле не существует, – это и есть галлюцинация.

– Но она действительно была там! – простонал он про себя. – Она там была!

Поднявшись, он отодвинул засов и медленно, неверными шагами побрёл к своей каюте, где, я уверен, пробудет до утра. Действительно он увидел что-то или нет, но, похоже, он испытал сильное потрясение. С каждым днём этот человек становится всё непонятнее. Боюсь, что подсказанное им самим объяснение соответствует действительности – рассудок его помутился. Вряд ли его поведение объясняется чувством вины. Эта идея имеет широкое хождение среди офицеров и даже, мне кажется, команды, но лично я не нахожу ей никаких подтверждений. Он совсем не похож на человека, который чувствует себя виноватым, – скорее, это человек, испытавший на себе тяжелейшие удары судьбы; для меня он в большей степени жертва, чем преступник.

Сегодня направление ветра меняется на южное. Если будет блокирован тот узкий проход, который является нашей единственной надеждой на спасение, то – да хранит нас Господь! Мы находимся на границе арктического шельфового льда, или «ледяного барьера», как его называют китобои, поэтому ветер с севера может раздвинуть льды, окружающие нас, и дать нам путь к отступлению, южный же ветер, наоборот, может окружить нас дрейфующими льдами, и тогда мы окажемся в западне. Вновь повторяю: да хранит нас Господь!

14 сентября. – Воскресенье, день отдыха. Мои страхи подтвердились, и узкая полоска воды, ещё вчера видневшаяся на юге, сегодня исчезла. Вокруг – ничего, кроме необъятных безжизненных ледяных полей, с причудливыми торосами и фантастическими холмами. Над их безбрежными просторами царит леденящая душу мёртвая тишина. Не слышно больше плеска волн, крика чаек, шума наполняющихся ветром парусов – лишь глубокое всепоглощающее безмолвие, так что приглушённые голоса матросов и скрип их башмаков, ступающих по палубе, сверкающей белизной, звучат диссонансом и вообще кажутся неуместными. Единственным нашим визитёром был песец, животное, которое довольно редко встречается на многолетних льдах, хотя широко распространено на материке. Однако близко к кораблю он не подошёл, а, быстро оглядев нас издалека, пустился наутёк. Такое поведение зверька было довольно странным, поскольку эти животные не имеют ни малейшего представления о человеке и, будучи от природы любопытными, ведут себя как ручные, так что их очень легко поймать. Как ни странно, но даже такой незначительный эпизод произвёл на команду неблагоприятное впечатление.

– Этот чёртов зверёныш чует неладное, н-да, и видит то, чего не видишь ни ты, ни я! – так прокомментировал этот инцидент один из лучших гарпунщиков, а все остальные в знак согласия молча закивали.

Бессмысленно даже пытаться опровергнуть такие ребяческие предрассудки. Они вбили себе в голову, что над кораблём тяготеет проклятие, и теперь уже ничто не способно их переубедить.

Капитан весь день был у себя и лишь в полдень на полчаса поднялся на ют. Я видел, как он не отрываясь глядел туда, где вчера ему почудилось видéние. Я уже готов был к новой вспышке безумия, но, к счастью, таковой не последовало. Мне показалось, что он даже не заметил меня, хотя я стоял совсем рядом. Молитву, как всегда, прочитал старший механик. Удивительно, но на китобойных судах для службы используют молитвенники Англиканской церкви, хотя ни среди офицеров, ни среди команды нет ни одного из её прихожан. На нашей шхуне все либо католики, либо пресвитериане, причём католиков большинство. Но поскольку молитва читается по требнику, который одинаково чужд и тем и другим, никто не может пожаловаться, что кому-то отдаётся предпочтение, и все слушают с превеликим вниманием и религиозным пылом, так что эта система оправдывает себя.