Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1 - Вальтер Скотт

— Тебе, вероятно, попался камберлендский крестьянин в своей обычной одежде.

— Нет. Сначала я так и подумал и изумился, что этот человек имел наглость ко мне привязаться. Я его окликнул, но ответа не последовало. Я почувствовал, что сердце у меня начинает тревожно биться, и, чтобы проверить, действительно ли передо мной то, чего я так боялся, я остановился и стал поворачиваться на все четыре стороны, и, господи, в какую бы сторону я ни смотрел, фигура немедленно оказывалась у меня перед глазами в точности на том же расстоянии! Тогда я убедился, что это Бодах Глас, Волосы у меня стали дыбом и колени затряслись. Однако я собрал все свое мужество и решил вернуться в лагерь. Мой зловещий спутник скользил передо мной (так как нельзя сказать, что он шел), пока мы не добрались до мостика. Тут он остановился и обратился ко мне лицом. Я должен был либо идти вперед, либо пройти мимо него так же близко, как я теперь от тебя. Я знал, что смерть моя все равно близка, и это придало мне отчаянную смелость: я выбрал мостик. Я перекрестился, выхватил палаш и произнес: «Заклинаю тебя именем божьим, злой дух, уступи дорогу!» — «Вих Иан Вор, — ответил призрак голосом, от которого у меня кровь застыла в жилах,— берегись завтрашнего дня!» В этот момент мне казалось, что он стоит не дальше как на шаг от конца моего меча; но не успел он произнести этих слов, как мгновенно растаял, и ничто больше не преграждало мне пути. Я вернулся домой, бросился на кровать и провел несколько часов в мучительном состоянии. Нынче утром, поскольку о близости противника никто не слышал, я сел на коня и поехал к тебе, чтобы загладить свою вину. Мне не хотелось бы умереть, не помирившись с другом, которого я обидел.

Эдуард ничуть не сомневался, что призрак был плодом физического истощения и моральной подавленности Мак-Ивора в сочетании с суеверием, свойственным решительно всем гайлэндцам. Это не мешало ему искренне жалеть его. Теперь, когда на Фёргюса посыпались несчастья, все прежние чувства снова нахлынули на него. Чтобы отвлечь друга от мрачных мыслей, он предложил ему, с разрешения барона (который, он был уверен, не откажет ему в его просьбе), не уходить от него, пока отряд Фёргюса не доберется до их деревни, а потом идти вместе, как прежде. Мак-Ивор был, по-видимому, очень доволен, но не мог решиться принять это предложение.

— Мы ведь, как ты знаешь, в арьергарде, а при отступлении это самое опасное место.

— А следовательно, и самое почетное.

— Хорошо, — ответил предводитель, — пусть Алик держит твою лошадь наготове, на случай если нас пересилят: а я буду бесконечно рад снова оказаться в твоем обществе.

Арьергард запоздал, так как был задержан в пути разными обстоятельствами и плохим состоянием дорог. Наконец он вошел в деревню. Когда Уэверли вернулся к Мак-Иворам под руку с их вождем, вся неприязнь, которую они испытывали к нему, мигом исчезла. Эван Дху приветливо осклабился, и даже Каллюм, который шнырял повсюду с прежним проворством, побледневший, правда, и с большой заплатой на голове, видимо очень обрадовался, увидав его.

— Череп у этого висельника, должно быть, тверже мрамора, — сказал Фёргюс. — Ты знаешь, что я сломал об него замок пистолета?

— Как мог ты так сильно ударить его — ведь он совсем еще юнец! — сказал Уэверли не без некоторого участия.

— Эх, если их иной раз крепко не стукнуть, эти мошенники стали бы забываться.

Теперь они снова быстро двигались вперед. Все меры предосторожности против неожиданного нападения были приняты. Люди Фёргюса и прекрасный полк горцев из Бэденоха под командой Клюни МакФерсона составляли арьергард. Они прошли большое открытое торфяное болото, поросшее вереском, и стали входить в огороженные участки, окружавшие деревню Клифтон. Зимнее солнце зашло, и Эдуард начал подшучивать над ложными предсказаниями Серого призрака. «Иды марта еще не прошли»,— промолвил Мак-Ивор с улыбкой. В этот момент он случайно взглянул назад, на болото, и увидел, что на его темной, бурой поверхности неотчетливо движется большой отряд кавалерии. Потребовалось не много времени, чтобы расставить людей вдоль загородок, обращенных в сторону болота и дороги, на которую должен был выйти противник. Пока все это выполнялось, на землю опустилась темная и мрачная ночь, хотя в это время и было полнолуние. Иногда, впрочем, неверный свет прорывался сквозь тучи и падал на место действия.

Гайлэндцам не пришлось долго занимать свою оборонительную позицию. Под покровом ночи значительное количество спешившихся драгун попыталось прорваться сквозь загородки, между тем как другая партия, столь же многочисленная, стремилась войти в деревню с дороги. Но обе они были встречены таким жестоким огнем, что смешались и остановились в нерешительности. Не довольствуясь достигнутым успехом, Фёргюс, пламенный дух которого в опасности обрел всю свою утраченную предприимчивость, выхватил палаш и с криком: «Клеймор!» — вырвался со своими людьми из-за загородок и ринулся на противника. Драгуны бросили своих коней, но гайлэндцы смешались с ними и заставили их под угрозой мечей искать спасения в открытом болоте, где многих изрубили в куски. Но луна, внезапно выглянув из-за туч, показала англичанам, как мало было нападавших и что все они в пылу победы рассеялись в разные стороны. В этот момент на помощь им бросились два эскадрона кавалерии; гайлэндцы стали отступать к своим прикрытиям. Но несколько из них, в том числе их отважный вождь, были отрезаны и окружены, прежде чем успели осуществить свое намерение. Уэверли жадно искал глазами Фёргюса; в темноте и смятении он был оттеснен как от него, так и от своего отступающего отряда. Он видел, как Фёргюс вместе с Эваном Дху и Каллюмом отчаянно отбиваются от дюжины всадников, которые рубили их громадными палашами. В это время луну снова плотно накрыли тучи, и Эдуард в темноте оказался не в состоянии ни помочь своим друзьям, ни определить, куда ему бежать, чтобы пристать к своему арьергарду. Раза два он натыкался на отряды конницы и чудом избег смерти или плена. Наконец он добрался до какой-то загородки и перелез через нее. Он уже считал себя в безопасности и надеялся скоро нагнать гайлэндцев, волынки которых слышал в отдалении. Что касается Фёргюса, то уж тут надеяться было не на что, разве на то, что он попал в плен. Полный горя и тревоги за его судьбу, Уэверли внезапно вспомнил о Сером призраке и с изумлением подумал: «Неужто дьявол может говорить правду?»

Эдуард оказался в весьма неприятном и опасном положении.

Звуки волынок вскоре умолкли. Еще хуже было другое: когда, после долгих поисков, перебравшись через множество загородок, он подошел наконец к дороге, то услышал звуки труб и литавр, из чего, к своему неудовольствию, понял, что она занята английской кавалерией, которая, таким образом, расположилась между ним и гайлэндцами. Лишенный из-за этого возможности идти напрямик, он решил обойти англичан слева и пробраться к своим по тропинке, которая отходила в этом месте от дороги и, по-видимому, была проходима. Тропинка была вся в липкой грязи, ночь темная и холодная; но даже эти неприятности казались ничтожными перед естественным страхом угодить в руки королевских сил.

Пройдя примерно три мили, он добрел наконец до какой-то деревушки. Зная, что простой народ в большинстве своем не сочувствует делу, к которому он примкнул, но желая по возможности раздобыть себе лошадь и проводника до Пенрита, где он надеялся догнать хотя бы арьергард, если не основные силы принца, он подошел к местному кабачку. Внутри было очень шумно. Он остановился и стал прислушиваться. Два-три выразительных английских ругательства и припев походной песни убедили его в том, что и эта деревушка занята солдатами герцога Камберлендского. Благословляя темноту, на которую он до того роптал, он попытался скрыться как можно быстрее и неслышнее, пробираясь вдоль невысокого частокола, окружавшего какой-то крестьянский огород. Но в тот момент, когда он поравнялся с калиткой, его протянутую руку схватила какая-то женщина, которая воскликнула:

— Эдуард, это ты?

«Здесь какое-то недоразумение, вот некстати»,— подумал Эдуард, пытаясь тихонько высвободиться.

— Брось, не дури, а то услышат красные мундиры; они хватали нынче направо и налево всех, кто проходил мимо кабака, и заставляли их тащить фургоны и что-то еще для них делать. Идем к отцу, а то они тебя сцапают.

«Недурной совет», — сказал Уэверли, следуя за девушкой через сад в кухню с кирпичным полом, где она принялась запалять лучину от потухающих углей, чтобы зажечь от нее свечу. Едва она бросила взгляд на Эдуарда, как выронила подсвечник и пронзительно вскрикнула: «Батюшка, батюшка!» На этот зов соскочил с кровати и бросился на кухню отец, коренастый старый фермер в коротких кожаных штанах и сапогах на босу ногу. Остальной его костюм состоял из обычного шлафрока некрупных уэстморлендских землевладельцев, то есть попросту из рубашки. Его могучая фигура весьма картинно вырисовывалась при свете свечи, которую он держал в левой руке; в правой у него была кочерга.