Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1 - Вальтер Скотт

Принц подозвал к себе барона, полковника и Уэверли. Он осведомился, с чего началась на этот раз ссора, и, узнав о подлом поступке Каллюма Бега, приказал передать его в руки начальника военной полиции и немедленно казнить, если только он переживет рану, нанесенную рукой вождя. Но тут Фёргюс обратился к принцу как человек, добивающийся своего законного права и испрашивающий вместе с тем милость. Он выразил желание, чтобы преступник был предоставлен лично ему, и обещал примерно наказать его. Отказ в такой просьбе мог показаться посягательством на патриархальный авторитет вождей, который последние весьма ревниво оберегали, а обижать их в такое время было крайне нежелательно. Поэтому Каллюм был отдан на суд своего клана.

После этого принц пожелал узнать причину нового столкновения между Мак-Ивором и Уэверли. Наступило молчание. Оба считали присутствие барона Брэдуордина (к этому времени все трое приблизились к принцу по его приказанию) непреодолимым препятствием и не решались вступать в объяснения, в которых нельзя было не упомянуть имя его дочери. Поэтому они опустили глаза со смешанным чувством неловкости, стыда и досады. Принц, воспитанный среди недовольных и мятежных умов Сен-Жерменского двора, где свергнутому монарху ежедневно приходилось разбирать распри всякого рода, с малых лет, как выразился бы старый Фридрих Прусский, был обучен королевскому ремеслу. Для него было ясно, что он должен прежде всего восстановить согласие среди своих сторонников. Поэтому он тотчас принял меры:

— Monsieur de Beaujeu![207]

— Monseigneur![208]— отозвался весьма красивый французский кавалерийский офицер из числа его телохранителей.

— Ayez la bonte d’aligner ces montagnards-la, ainsi que la cavalerie, s’il vous plait, et de les remettre en marche. Vous parlez si bien l’anglais que cela ne vous donnerait pas beaucoup de peine.[209]

— Ah! pas du tout, Monseigneur,[210] — отвечал monsieur le comte de Beaujeu,[211] склонив голову до самой шеи своего изящно гарцующего, прекрасно выдрессированного конька. Полный энергии и самоуверенности, он немедленно понесся к первым рядам Фёргюсова полка, хоть и не понимал ни звука по-гэльски и весьма слабо по-английски.

— Messieurs les sauvages ecossais,[212] то ест, жантельмени дикари, будтэ добри de vous arranger.[213]

Клан, уловивший приказание больше по жестам, чем по команде, видя перед собою принца, поспешил выстроиться.

— А, карашо, то ест fort bien,[214] — сказал граф де Божё. — Жантельменй дикари... Mais tres bien...[215] Eh bien! Qu’est-ce que vous appelez visage, monsieur?[216] — он обратился к подвернувшемуся кавалеристу, — ah oui! лисо... Je vous remercie, monsieur... Gentilshom-mes,[217] имейтэ любезност сделят de face[218] направо par file,[219] то ест радами. Марш! Mais tres bien..., encore, messieurs; il faut mettre en marche. Marchez done, au nom de Dieu, parce que j’ai oublie le mot anglais... mais vous etes de braves gens et me compre-nez tres bien.[220]

Вслед за этим граф поспешил к коннице и стал приводить и ее в движение.

— Жантильмени кавалерья, ви должни осадит кони... Ah, par та foi,[221] я нэ командоваль падат с лошадй. Боюс, маленьки тольсти жантильман сильно ушибса. Ah, mon Dieu! e’est le commissaire qui nous a apporte les premieres nouvelles de ce maudit fracas.[222] Я ошён сожалею, monsieur!

Действительно, в общей сутолоке всадников, стремившихся не ударить в грязь лицом перед принцем и поскорее построиться, беднягу Мак-Уибла, который теперь в качестве комиссара состоял при огромном палаше и кокарде величиной с оладью, сбили с ног, прежде чем он успел добраться до своей верной лошадки, и теперь, весь красный от смущения, он постарался скрыться в задних рядах под дружный хохот присутствующих.

— Eh bien, messieurs, направо кругом... А, прекрасно... Eh, monsieur de Bradwardine, ayez la bonte de vous mettre a la tete de votre regiment, car, par Dieu, je n’en puis plus.[223]

Барон был вынужден устремиться на выручку мосье де Божё, так как последний исчерпал почти весь свой запас английских командных слов. Таким образом, принц достиг уже одной из своих целей. Другая цель заключалась в том, чтобы отвлечь внимание солдат на попытки как-нибудь разобраться в столь неясно отдаваемых в его августейшем присутствии приказаниях и устремить их мысли в безопасное русло.

Как только Карл Эдуард оказался наедине с Мак-Ивором и Уэверли, так как его свита отошла в этот момент в сторону, он сказал:

— Если бы я был менее обязан вашей бескорыстной дружбе, господа, я не на шутку рассердился бы на вас за эту непонятную и беспричинную ссору, и притом ссору в такой момент, когда долг ваш по отношению к моему отцу требует от вас полнейшего единодушия. Но самое худшее в моем положении — это то, что мои лучшие друзья считают себя вправе губить как себя, так и дело, которому служат, по самому вздорному поводу.

Оба молодых человека с горячностью стали уверять принца, что они готовы представить все свои разногласия на его третейский суд.

— Собственно говоря, — сказал Эдуард, — я даже не вполне уяснил себе, в чем меня обвиняют. Я подъехал к полковнику Мак-Ивору исключительно с целью доложить, что меня чуть не застрелил его непосредственный подчиненный. Я отлично знал, что он не мог разрешить такой гнусной мести. Но почему он хочет навязать мне ссору, я совершенно не могу понять, если только он действительно не думает, и абсолютно неосновательно, будто я добился расположения одной молодой особы в ущерб его интересам.

— Если произошла ошибка, — сказал предводитель,— то только потому, что сегодня утром я беседовал по этому поводу лично с его королевским высочеством.

— Со мной? — воскликнул принц. — Как мог полковник Мак-Ивор так превратно истолковать мои речи?

Он отвел Фёргюса в сторону и после пятиминутного разговора пришпорил свою лошадь и подъехал к Эдуарду.

— Возможно ли... Нет, подъезжайте к нам, полковник, я не желаю никаких секретов... Возможно ли, мистер Уэверли, что я ошибся, считая вас помолвленным с мисс Брэдуордин — обстоятельство, в котором я, правда не с ваших слов, был так твердо уверен, что даже сослался на него нынче утром Вих Иан Вору как на причину, почему без всякой обиды для него вы не можете дольше добиваться союза, столь привлекательного, что от надежд на него не так-то легко отказаться, даже несмотря на полученный отказ?

— Ваше королевское высочество оказали мне большую честь, полагая меня помолвленным с мисс Брэдуордин, — сказал Уэверли, — но, вероятно, основывали свое мнение на совершенно неизвестных мне обстоятельствах. Я вполне сознаю, какое почетное отличие заключено в подобном предположении, но не имею на него никаких прав. Кроме того, мое мнение о своих собственных достоинствах, по справедливости, настолько невысоко, что я не допускаю и мысли об успехе у кого-либо, после того как мои притязания оказались столь решительно отвергнутыми.

Принц некоторое время молча вглядывался в обоих, а затем промолвил:

— Честное слово, мистер Уэверли, я имел основания считать вас более счастливым человеком, чем вы оказываетесь на самом деле... Ну, а теперь, джентльмены, позвольте, я рассужу вас не как принц-регент, а как Карл Стюарт, ваш собрат по оружию в этом славном деле. Забудьте о том, что вы обязаны мне повиноваться, и посудите сами, совместимо ли с честью, разумом и приличием давать нашим врагам повод торжествовать, а нашим друзьям — стыдиться, что и в наших скромных рядах существуют раздоры. И простите меня, если я добавлю еще одно: имена упомянутых вами дам требуют от нас такого уважения, что вмешивать их в наши ссоры совершенно недопустимо.

Он опять отвел Фёргюса в сторону и проговорил с ним минуты три, а потом, вернувшись к Уэверли, сказал:

— Полагаю, что я убедил полковника Мак-Ивора в том, что его гнев был вызван недоразумением, виной которого был я сам; надеюсь, мистер Уэверли слишком великодушен, чтобы хранить в себе какую-либо горечь по поводу происшедшего. Заверяю его, что все было именно так, как я ему говорю... Вы должны разъяснить все это вашему клану, Вих Иан Вор, чтобы предупредить повторение подобных покушений. — Фёргюс поклонился. — А теперь, джентльмены, доставьте мне удовольствие и пожмите друг другу руки.

Холодно, размеренным шагом подошли они друг к другу: никто не желал идти первым на уступки. Однако руки они все же пожали и расстались, почтительно склонившись перед принцем.

Покончив с этим делом, Карл Эдуард подъехал к первым рядам Мак-Иворов, соскочил с коня, попросил у старого Бэлленкейроха напиться из его фляжки и прошел вместе с ними с полмили, расспрашивая их об истории Слиохда нан Ивора, об их родне и связях, ловко вставляя немногие известные ему гэльские слова и выражая горячее желание более углубленно изучить их родной язык. Затем он опять вскочил на коня, догнал конницу Брэдуордина, шедшую в авангарде, остановил ее, осмотрел снаряжение и проверил, хорошо ли она обучена; обратил свое благосклонное внимание на всех старших офицеров и не пропустил даже младших; осведомился о здоровье их супруг, похвалил коней, проехал более часа в обществе барона и выдержал три нескончаемые истории о фельдмаршале герцоге Берикском.