Колдовская магия - Джуд Фишер

— Роза Эльды. Роза Мира.

Она твердила это снова и снова, как молитву, или словно пытаясь запомнить получше. На пятый день их путешествия она повторила свое имя всего четыре раза. В первый день — более дюжины, так что по крайней мере ситуация хоть в чем-то шла на поправку.

Может быть, именно поездка на странном корабле с людьми, чьего языка она не понимала, заставила ее стать неуверенной в себе и нервной, гадал он. Или, что гораздо труднее принять (особенно после ее бесстрашного и дерзкого поведения ночью), она боялась его? Но теперь королю вспомнился человек из Халбо, один из советников отца, которого нечаянно задела баранья кость, кинутая членом королевской охраны в разгаре шумной пьянки на зимний праздник. То была большая кость, насколько он помнил, бедренная или, может, челюсть, и, попав мужчине прямо по голове, она отправила его в беспамятство. На следующий день советник поднялся, несмотря на шишку с гусиное яйцо на виске, но вот что с ним случилось, он не помнил совершенно, даже имя свое забыл. Стражники восприняли это как забавную игру и сумели убедить советника — мягкого вежливого человека, который и мухи на своем веку не обидел, — что он получил шишку, когда зашел слишком далеко, рассказывая служанке, что хотел бы с нею сделать ближайшей ночью, а та в ответ хорошенько стукнула его по голове черпаком. Советник, в ужасе от собственного поступка, даже пытался разыскать девушку и лично извиниться за свое поведение, что только добавило стражникам веселья. Этот человек со временем восстановил память, однако так и не вспомнил событий злополучной ночи.

Сейчас, подавшись вперед, король положил руки на голову своей жены, чувствуя, как возбуждение бежит по руке и укореняется в теле при одном прикосновении. Вран растопырил пальцы, ощупывая ее череп, но кости казались крепкими и нетронутыми. В следующее мгновение Роза Эльды отдернула голову.

— Что ты делаешь? — спросила она без выражения.

— Ты когда-нибудь ударялась? — негромко спросил он. — Головой?

Последовала пауза, будто она раздумывала над значением вопроса. Потом:

— Нет.

Это прозвучало очень твердо, дальнейшее обсуждение не допускалось. Будто желая подчеркнуть, что разговор окончен, она откатилась от Врана и встала с кровати, так что макушкой уперлась в потолок палатки, а свеча на полу освещала только гладкую кожу ног и безупречный овал коленок. Остальная часть тела Розы Эльды терялась в темноте.

— Я хочу наружу, — заявила она и пошла мимо короля к выходу в первородной наготе.

За последние несколько дней Вран научился в подобных случаях действовать очень быстро. Он добрался до Розы Эльды, прежде чем она выскользнула наружу, и укутал ее в плащ.

— Там холодно, — объяснил он. — Ветер с моря рано утром может быть довольно… колючим.

Он обнаружил, что не может объяснить ей ненужный интерес команды при виде ее оголенной плоти, и где-то в потаенных уголках разума, не желая сам себе признаваться, он все-таки подозревал, что их внимательные взгляды доставили бы его жене какое-то извращенное удовольствие.

Вместе они очутились на палубе. Король сказал правду: ветер действительно дул, резкий и холодный, пронизывая тело до костей, не обращая внимания на одежду, но Роза Эльды, казалось, вообще не замечала его. Кожа Врана, загорелая и выдубленная от многолетнего воздействия стихий, быстро покрылась мурашками, но голые ступни и икры его жены остались гладкими, как шелк.

На востоке краешек солнца только-только выглянул из-за горизонта, и длинная низкая череда пурпурных облаков оттенилась глубоким золотом: темно-красные линии расчертили небо, как испорченное яйцо.

— Скоро будет шторм, — угрюмо сообщил рулевой, уставившись не на своего короля, а на женщину, стоящую на корме, на ее развевающиеся волосы, на лицо, подставленное колючему ветру.

Вран усмехнулся:

— Быстрые ветра примчат нас прямо домой!

Рулевой рассмеялся, закинув голову назад, показывая желтые зубы, загнутые и острые, как у крысы.

Смех привлек внимание Яйца Форстсона, он пересек палубу и стал рядом с Враном. Его лицо имело едва заметный оттенок зелени. Последние несколько лет желудок Форстсона начал восставать против угнетающих ритмов океана, настоятельно требуя, чтобы его вернули обратно и дали наслаждаться мирной жизнью на прочной земле.

— Вам не следует позволять своей… жене показываться в таком виде, — тихо сказал Форстсон королю, не имея сил принудить себя произнести странное имя, принятое женщиной. — Люди волнуются.

Не в первый раз ярл Шепси делал подобное предупреждение. И действительно, вокруг исчезли все признаки работы, команда впала в любопытствующее молчание. Несколько моряков, игравших в кости на палубе, при последнем броске потеряли интерес к игре и теперь все разом уставились в одном и том же направлении, как будто у них была пара глаз на всех.

Повсюду на «Вороне Сура» люди прекращали точить клинки, готовить кашу, потрошить утренний улов. Двое матросов, крепивших парус, выронили из внезапно вспотевших ладоней канаты, и те, подхваченные ветром, угодили прямо в лицо человеку, который чинил в сторонке свой кожаный мешок. Его гневный вопль разбил чары Розы Эльды и дал Врану шанс добраться до нее, положить руку на плечи, притянуть к себе.

Вначале она сопротивлялась давлению его рук, рванулась от него к морю, потом будто что-то оборвалось внутри женщины, и она расслабилась.

— Что тебя так заворожило, любимая? — прошептал Вран в ее маленькое изящное ухо. — Ты никогда не видела моря до нашего путешествия?

Она, казалось, обдумывала вопрос, будто переводя его с Древнего на какой-то более сложный язык. Наконец ответила:

— Оно пугает меня. Его величие.

Вран кивнул. Он помнил свое первое путешествие, когда радовался возможности взойти на палубу великолепного корабля в присутствии отца. Тогда ему доверили определенные обязанности и обращались, как с любым другим членом команды: наконец-то он стал мужчиной! Когда же они вышли из гавани Халбо, миновали волнистую набережную и защитные молы, поставили парус и направились навстречу диким просторам Северного океана, Вран почувствовал первые порывы морских ветров, сильные и неумолимые, превращающие верхушки волн в злобные белые гребни, заставляющие деревянную основу корабля протестующе скрипеть. Он смотрел, как земля позади превратилась в простую серую линию. Впереди, насколько хватало взгляда, не было ничего, кроме высоких волн.

И тогда Вран подумал (и с тех пор старался больше никогда не обращаться к тем мыслям), что они все сидят в крошечном корабле, похожем на дубовую чашку, которую несет бушующий поток, а под ними нет ничего, кроме ледяной воды, которая затянет так далеко вниз, пока не достигнет дна океана, где лежат многие предки моряков — точнее, кости утопленников. И нет ничего, кроме хрупкой деревянной скорлупки, которая может треснуть и взорваться по желанию моря так же легко, как грецкий орех.