Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Сергей Кургинян

Мы обсудили то общее, что существует между опытом мистическим и опытом физическим. Поговорим теперь не об общем, а об отличиях.

Мистический опыт — это опыт антропный и внутренний.

Почему мы называем мистический опыт антропным? Потому что это опыт, полученный уникальным прибором под названием «конкретный человек». Какой-то человек (та же Тереза Аквильская, например) обладает неким опытом, то бишь видениями. А соседний человек этим опытом не обладает.

Почему мы называем мистический опыт внутренним? Потому что в каком-то смысле он родствен галлюцинациям или снам. Ниже я постоянно буду настаивать, что он не тождествен галлюцинациям или снам. Но сказать «родствен» не значит сказать «тождествен». Сон пушкинской Татьяны Лариной — это мистический опыт или только сон? А сон пушкинского Самозванца?

Легко сказать пушкинскому же Пимену: «Младая кровь играет».

А поди докажи, что это младая кровь играет, а не кто-то видения посылает. Одним словом, видения-то, конечно, не сны, но они подобны снам. Это гиперсны, метасны, парасны… В конце концов, и в снах есть нечто от видений, и в видениях что-то от снов. Вот это «что-то» и позволяет называть мистический опыт внутренним.

Конечно, если вы скажете мистику, что его опыт внутренний, он вас пошлет куда подальше и будет прав. И все же — даже если весьма продвинутому религиозному максималисту удалось получить откровение и воочию увидеть нечто, свидетельствующее о наличии потустороннего мира, — что такое это откровение?

В той степени, в которой оно не имеет внеантропного подтверждения, это все же внутренний опыт par excellence.

Внеантропным же подтверждением можно назвать регистрацию каких-то сигналов, поступающих из внешнего мира, с помощью устройств, отличных от самого человека. Устройств качественно иных, нежели человеческие сенсоры, дающие первичные данные. И человеческие же системы переработки этих первичных данных (ощущений) в нечто более вторичное (впечатления, образы и так далее). Например, данные физического прибора о том, что началась магнитная буря, — это данные, имеющие внеантропное подтверждение, то есть внешний опыт. А приснившийся человеку сон, несущий в себе тоже какие-то сведения, — это данные, имеющие только антропное подтверждение, то есть опыт внутренний.

Представитель крайних форм субъективного идеализма (так называемого солипсизма) возразит на это, что поскольку человек в итоге считывает данные прибора, то все данные — это человеческие ощущения, а значит, нет иного опыта, кроме внутреннего. Известно и то, что отвечают на это противники солипсизма. Сон и видение приходят к одному человеку (в очень редких случаях к группам людей), а данные с прибора может снять любой человек. А также группа людей, произвольно отобранных. Эта группа может включать в себя любое количество людей — в пределе все человечество. По телевизору покажут отклонение датчика (или Олимпийские игры — в принципе, неважно, что), и миллиарды зрителей увидят одно и то же.

Известны и другие отличия внутреннего и внешнего опыта. Внешний опыт обладает повторяемостью: данные физического (или любого другого) эксперимента можно воспроизводить произвольное количество раз. И каждый раз прибор будет давать одинаковые показания.

Но ведь известны и сопряжения внутреннего и внешнего опыта. Психология, желая быть наукой, ввела понятие «психологический эксперимент». Тем самым элементы внутреннего опыта (психологический опыт по определению является внутренним) объективировались и приобрели черты, свойственные элементам опыта внешнего (ту же повторяемость, независимость от свойств наблюдателя и так далее).

Известны, наконец, и попытки замерить сигналы, посылаемые во внешний мир человеком. Как очевидным образом результативные (что такое энцефалограмма коры головного мозга, как не такая результативная попытка оценить физические следствия психологических переживаний?), так и иные. Да, на сегодняшний день все разговоры о так называемых экстрасенсорных полях (лептонных и прочих) — это по преимуществу плоды чьих-то фантазий и впечатлительностей. Но сколько раз в истории науки все начиналось с фантазий, порожденных чьей-то впечатлительностью, а кончалось реальными научными открытиями. Наука тем и интересна, что ее «завтра» таит в себе самые разные неожиданности.

И тем не менее для нерелигиозного человека, пользующегося примерно теми критериями, которые я только что изложил (разумеется, весьма сжато и потому лишь на уровне так называемого первого приближения), откровения Терезы Аквильской или Иоанна Богослова — это внутренний опыт. Для Святой Терезы или Святого Иоанна это не так. Но мы же перешли, наконец, от метафизической религиозной традиции к тому, что за ее рамками, а значит, нас интересует именно нерелигиозный человек и его точка зрения на рассматриваемый предмет. Этой точкой зрения и займемся.

Конечно, можно сказать, что, будучи сам человеком нерелигиозным и безусловно метафизически чутким, я придаю избыточное значение позиции нерелигиозного человека по субъективным причинам.

Но это не вполне так. Согласитесь, не я один принадлежу к так называемому светскому, или нерелигиозному, сообществу. К нему же в большей или меньшей степени принадлежит большинство современного западного человечества. Да и существенная часть человечества незападного.

Но главное — не количество людей, по-разному относящихся к тому внутреннему опыту, который можно назвать мистическим или метафизическим. Главное — что даже для религиозных людей любой их потусторонний опыт в силу свойств этого опыта, которые я перечислил, относя данный опыт к опыту внутреннему, фундаментально неокончателен. Одно дело — отклонившаяся стрелка физического прибора. Другое дело — добытые тобою видения. Неясно до конца даже то, отражают ли они твои психические вибрации (галлюцинации ведь тоже сродни видениям) или нечто большее. Но предположим, что с этим удалось разобраться. Остается другая неясность — кто эти видения тебе послал? Они соблазн или благая весть? Мистические видения бесконечно желанны тем, для кого каноническая вера является пресной и недостаточной. Кто хочет рискнуть и получить трансцендентальное знание.

Но и идя на риск, и добиваясь результатов, искатели данного знания не могут истребить в себе до конца сомнения по поводу его вышеописанной фундаментальной неокончательности.

А вот какие-нибудь парадоксальные результаты, получаемые астрофизиками… Они, конечно, скромнее данных Сведенборга, Бёме или Терезы Аквильской. Но они в каком-то смысле, конечно же, окончательнее. Поскольку речь идет о внеантропном и внешнем опыте. И потому они особо ценны не только для нерелигиозного человека, но и для человека религиозного.

Так что же относится к научному, безусловному и одновременно метафизическому внешнему опыту на сегодняшний момент?

Прежде всего, вся концепция расширяющейся Вселенной. То есть основная на сегодняшний момент астрофизическая концепция, которую уже переосмысливают в религиозном ключе и православные, и католики. Есть представление о Большом Взрыве как сотворении мира, принятое Вторым Ватиканским собором. И есть оппонирующая этой точке зрения концепция отца Василия Родзянко («Теория распада Вселенной и вера Отцов»), которая берется на вооружение как католическими оппонентами Второго Ватиканского собора (архиепископом Марселем Лефевром и другими), так и консервативными православными кругами.

Но ведь и религиозные консерваторы, и религиозные модернисты одинаково принимают концепцию Большою Взрыва! Просто одни считают, что Большой Взрыв — это сотворение мира и, соответственно, существующая Вселенная содержит в себе Божье благо, идущее от сотворения мира. А другие — что Большой Взрыв — это изгнание из Рая, то есть наказание за грех. А значит, сотворенная им Вселенная является результатом грехопадения и неисправимо начинена фундаментальным злом.

Но что такое этот самый признаваемый всеми Большой Взрыв? Это расширение Вселенной. Можно говорить сколько угодно о несводимости описываемого сложнейшими уравнениями Большого Взрыва к метафоре расширения, корректной только для трехмерного пространства и линейного времени. Но вычисление скорости расширения Вселенной (столько-то световых лет в год) возвращает нас к трехмерной метафоре. Трехмерная же метафора предполагает, что у Вселенной есть край. Край находится там-то. А через год он находится дальше от центра на столько-то световых лет. Но что за краем? За краем — нечто, не являющееся Вселенной?

Небезынтересно и то, как именно называет астрофизика все то, что не является наблюдаемой Вселенной в строгом смысле слова, но существует. Она дает этому название, так или иначе связанное с Тьмой (темное вещество, темная энергия и так далее). Впрочем, об этом — позже. Сейчас же просто признаем, что существующие нетривиальные астрофизические данные в чем-то сродни мистическим, а их осмысление — сродни метафизическому осмыслению. Конечно, это родство — далекое донельзя. Ну, так я и не обещал обнаружения более близкого родства! Важно, что оно есть! И что в каком-то смысле оно уже приближается к тому, что можно назвать светской метафизикой. То есть тому, что мы начали искать после того, как (увы, по необходимости кратко) коснулись метафизики традиционной, то есть религиозной.