Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Сначала Спиридович рассказал о посещении Киева Георгием Гапоном: «Гапон поехал как-то в Москву, выступил там на одном из рабочих собраний и начал критиковать московские организации, выставляя взамен их свои. Дошло до /.../ Трепова. Тот приказал арестовать Гапона и выслать в Петербург, министру же Плеве от великого князя [Сергея Александровича] было послано письмо с указанием, чтобы Гапон больше в Москву не являлся. Плеве извинился, и Гапону было указано, что он может работать только в Петербурге. Пытался Гапон работать и по провинции, был он с этой целью в Харькове, а зимой 1904 года приехал к нам в Киев и заявился прямо ко мне. Встретились мы как старые знакомые. Сказавши, что действует по полномочию директора Лопухина, Гапон разъяснил мне, что он приехал просить Клейгельса разрешить ему начать в Киеве организацию рабочих наподобие Петербурга и, прежде чем быть у него, заехал переговорить со мною и просить поддержки. Мы переговорили /.../, я тотчас же после ухода Гапона поспешил к генералу Клейгельсу, доложил ему о приезде Гапона и высказал свой взгляд на полную неприемлемость для Киева его проекта. Клейгельс обещал отклонить просьбу Гапона /.../. Однако обеспокоенный тем, что я проделал все это вопреки желанию директора, на которого сослался Гапон, я срочно выехал в Петербург и подробно доложил обо всем Лопухину. Последний возмутился нахальством и ложью Гапона. Он позвонил секретарю, приказал принести дело о Гапоне и рассказал мне его инцидент в Москве, объяснил в какие он взят рамки в Петербурге и показал некоторые документы из дела, а в том числе и письмо великого князя и резолюцию Плеве. Директор нашел мои действия правильными»[633].

Затем Спиридович рассказывает о приезде в Киев Боришанского (в тексте – Барышанского):

«Приехав в конце 1904 года в Киев, Барышанский и начал постепенно подготовлять порученное ему дело и, так как он обратился по поводу его к некоторым из местных деятелей, то дошло это и до меня. Надо было расстроить предприятие и уберечь генерал-губернатора. Начали действовать. В комитет была брошена мысль, что убийство генерала Клейгельса явится абсурдом. Поведение генерал-губернатора в Киеве не подает никакого повода к такому выступлению против него. Приводились доказательства. Эта контр-агитация была пущена и в комитет, и на тех, кого Барышанский мог привлечь в качестве исполнителей. В то же время мы приняли меры наружной охраны генерал-губернатора. Наше наблюдение установило, что с Печерска за генералом ведется проследка двумя рабочими. Проследку эту мы демонстративно спугнули, показав тем усиленную охрану генерал-губернатора. Все это я донес департаменту полиции и сообщил ему, что /.../ мерой предупреждения может служить лишь учреждение личной охраны генерал-губернатора, на которую у отделения нет кредита. Я просил об отпуске необходимых денег, но департамент полиции отнесся к моему докладу отрицательно, в средствах на охрану отказал и порекомендовал лишь усилить агентурное освещение, разъяснив, что в нем вся сила. Господин Макаров вторично открыл Америку. Но на наше счастье Барышанский действовал очень неосторожно. Как уже было сказано, он обратился к местным силам, и наша агитация против убийства и филерство на Печерске сделали свое дело. Те, кого подговаривал Барышанский, не соглашались идти на убийство, отказался от него и сам Барышанский. У нас план Азефа потерпел неудачу»[634].

Нетрудно разобраться в этом гибриде истины и лжи. Маршруты Гапона хорошо изучены и приблизительно датированы.

С осени 1903 года до лета 1904 года Гапон не покидал столицу. Упомянутый визит в Москву начался 19 июня 1904 года, письмо великого князя Сергея к министру Плеве датируется 6 июля. Дальнейшие перемещения Гапона точно не датированы, но маршрут известен: Петербург-Харьков-Киев-Полтава (во всех провинциальных центрах Гапон не встретил поддержки администрации), затем визит на родину в деревню под Полтавой, наконец – возвращение в Петербург. Последнее произошло где-то в достаточно широком интервале – до начала сентября 1904 года. Затем до января 1905 года Гапон Петербурга не покидал, а после 9 января бежал, как известно, за границу.

Приезд Гапона в Киев, таким образом, никак не мог произойти зимой 1904 года; не было, по-видимому, и столь острой необходимости у Спиридовича спешить объясняться с Лопухиным после летнего визита Гапона.

Такая необходимость должна была возникнуть зимой 1904 года, а именно в декабре месяце, в связи с пребыванием в Киеве Боришанского. Получив странную резолюцию начальника Особого отдела Н.А.Макарова и имея под боком опасного террориста, Спиридович должен был понять намерения начальства. Попутно в беседе с Лопухиным мог возникнуть и вопрос о давно прошедшем приезде Гапона.

Воспоминания (по сути – оправдательные объяснения) Спиридовича писались после разоблачения Азефа. Лопухин тогда уже был в ссылке и не стал бы свидетельствовать против себя. Азеф скрывался где-то в Европе. Боришанский тогда же, вероятно, оставался на каторге, куда загремел в 1905 году. Все остальные, названные Спиридовичем лица, были уже покойниками. Зато наверняка существовал упомянутый, но не названный по имени секретарь Лопухина, который мог подтвердить, что в декабре 1904 года Спиридович и Лопухин беседовали о Гапоне. Главная же тема беседы могла быть совсем иной.

Совершенно ясно, что безмолвное соглашение Азефа с Лопухиным, датируемое весной 1904 года, предполагало, что последний не чинит никаких препятствий террористам, действующим непосредственно под руководством Азефа. Именно так должен был понять позицию Лопухина и Спиридович, как бы конкретно ни протекала их декабрьская беседа, форма и содержание которой, как будет ясно из дальнейшего, очень не понравились Лопухину. Вовсе не исключено, что приезд Спиридовича смахивал по сути на попытку шантажа. Целью Спиридовича было добиться дальнейшего продвижения собственной карьеры, но он, очевидно, недооценил, насколько опасным мог стать для него подобный способ действий. Тогда же в декабре Спиридович, по-видимому, остался вполне доволен результатами проведенного демарша. Это оказалось ошибкой, едва не приведшей его к фатальной катастрофе.

Последующие действия Спиридовича необычайно выразительны. Проявив в 1903 году изумительную энергию и сообразительность при поимке Мельникова и Гершуни, он на этот раз проявляет не менее изумительные качества для того, чтобы оставить в целости овец и в сытости волков: Спиридович целенаправленно выпирает из Киева Боришанского – чтобы и последний ничего не натворил на голову Спиридовича, и чтобы Лопухин остался доволен безнаказанностью террориста.

Именно так проявляет Спиридович свою лояльность к Лопухину, которую он неоднократно и подчеркнуто демонстрирует в своих записках. Зато Макарова, уже умершего, Спиридович очерняет безо всякого зазрения совести, сваливая на него и его, Макарова, собственные грехи, и грехи их общего начальства.

К новому несчастью для Лопухина, его благоволение к террористам было замечено не только Спиридовичем.

В Москве задачу убийства великого князя Сергея Александровича должна была решить группа Савинкова. Савинков имел достаточное число исполнителей, мог действовать независимо от местного комитета ПСР, а потому участники его группы так и не попали в поле зрения Московского Охранного отделения. На покушение было выделено по некоторым данным сорок тысяч рублей, по воспоминаниям самого Савинкова – «только» семь тысяч.

Группа состояла из опытных конспираторов: Б.В.Моисеенко и гимназический товарищ Савинкова И.П.Каляев вместе с Савинковым были еще с 1899 года участниками его революционных предприятий; П.А.Куликовский в 1900-1901 годах был руководителем петербургской организации «Союза социалистов-революционеров», возглавлявшегося Аргуновым и разгромленного Зубатовым, а «техник» группы Д.В.Бриллиант была соратницей и возлюбленной погибшего террориста А.Д.Покотилова, о чем мы уже упоминали. Савинков и Каляев состояли в БО с момента начала подготовки покушения на Плеве, Бриллиант участвовала в завершающей стадии этого дела. Это были решительные и целеустремленные люди. Слабым местом организации оказался, однако, сам Савинков.

Одаренный писатель, он был бездарным политиком и, что особенно важно в данной ситуации, бездарным организатором. Если обладавший уродливой внешностью Азеф пугал при первом знакомстве своим видом классического злодея и предателя, то Савинков, наоборот, имел таинственный шарм террориста и заговорщика. Такое впечатление он производил не только на эпизодических знакомых (включая Уинстона Черчилля), но и на руководство ПСР, потратившее более двух лет после разоблачения Азефа на то, чтобы убедиться в полной непригодности Савинкова для руководства террором. Но до этого Савинков был удобным помощником для Азефа и марионеткой в его руках. Азеф назначил его своим номинальным заместителем по руководству БО, а во всех внутрипартийных раздорах использовал Савинкова как рупор Боевой Организации.