Сочинения - Григорий Турский

Затем спросили Хродехильду и Базину, может быть, они уличат аббатису — чего да не будет! — в каком–либо прелюбодеянии или поведают о каком–либо убийстве, совершенном ею, или чародействе, или о преступлении со смертной казнью. Они ответили, что ничего не могут больше добавить, кроме того, что уже сказали, и то, в чем они ее обвиняли, она делала, по их мнению, вопреки [монастырскому] уставу. Наконец они сообщили нам, что монахини, которых мы считали невинными, понесли во чреве. Случилось это как по их греховности, так и из–за того, что ворота в монастыре были сломаны, и несчастным женщинам, находившимся столько месяцев без присмотра со стороны своей аббатисы, было позволено совершать все, что они ни пожелают. Расспросив их по очереди и не [301] найдя вины для отстранения аббатисы, мы, сделав ей отеческое внушение по поводу весьма неразумных поступков, попросили ее, чтобы она впредь вела себя безупречно.

Затем мы расследовали дело противной стороны, совершившей более тяжкие преступления. А именно: они пренебрегли советом своего епископа, данным им еще в монастыре, чтобы они не выходили за пределы монастыря, но они, повергнув на землю епископа и оставив его в обители в высшей степени униженным, сломали запоры и двери и в насмешку над ним ушли; к ним присоединились и прочие, увлеченные их греховным поступком. Кроме того, когда по приказанию королей епископ Гундегизил и епископы его церковной провинции прибыли в Пуатье для расследования этого дела и пригласили их на допрос в монастырь, они пренебрегли приглашением. Тогда сами епископы отправились к базилике блаженного Илария, исповедника, где находились монахини, и когда они пришли туда и начали увещевать их, как подобает заботливым пастырям, те подняли бунт, избили палками как епископов, так и их слуг и пролили кровь диаконов [1743]. Затем когда по повелению государей–королей туда был направлен по этому делу достойный муж, пресвитер Тевтар [1744], и когда был установлен срок судебного разбирательства, они, не дождавшись этого времени, как бешеные, ворвались в монастырь, подожгли во дворе бочки, взломали ломами и топорами двери, развели костер, избили и ранили монахинь, находившихся во дворе монастыря и даже в самих часовнях, ограбили монастырь, сорвали с аббатисы одежды, растрепали у нее волосы и выставили ее на посмеяние, силой протащив по улице, и бросили в темницу; хотя ее и не связали, однако она не была свободной [1745]. Когда наступил день праздника пасхи, епископ предложил за заключенную выкуп, с тем чтобы она присутствовала во время крещения, но никакими уговорами он не добился исполнения этой просьбы. Более того, Хродехильда ответила, что они ничего не знали об этом и не распорядились [отпустить ее], к тому же она утверждала, что только по ее слову аббатиса не была убита ее людьми. Отсюда ясно, что убийство замышлялось [1746]. Это можно понять и по тому, что они, ожесточась, убили у могилы блаженной Радегунды монастырского слугу, убежавшего туда, и, усугубляя преступление, в ответ на просьбы отнюдь не прекращали избиение, но дерзко ворвались в монастырь и овладели им, и на приказание государей предстать мятежникам перед судом ответили отказом, и вопреки воле королей они все более вооружались стрелами и копьями и позорным образом выступили против графа и народа. Затем они пришли на объявленное судебное разбирательство, взяв с собой тайно похищенный пресвятой честной крест на недостойное глумление, тем самым они усугубили еще свою вину; эту святыню они после были вынуждены возвратить в церковь.

Поскольку преступления были признаны тяжкими и поток обвинений против них не только не уменьшался, а все более возрастал, мы сказали им, чтобы они за свою вину попросили у аббатисы прощения и возвратили то, что ими было незаконно присвоено. Но они не захотели этого сделать, а все больше стали помышлять о том, как бы ее убить, о чем они открыто [302] объявляли. После того как мы извлекли и перечитали церковные установления, мы сочли, что будет наиболее справедливым, если, прежде чем они понесут надлежащее покаяние, они будут отлучены от церкви, аббатиса же будет возвращена на прежнее место. Это мы сделали по вашему [королевскому] повелению, как это предусмотрено церковным чином, соблюдая церковные установления, невзирая на лица. Что касается монастырского имущества и даров государей–королей, ваших родителей, то все это, как они признались, находится у них, и они добровольно никоим образом его нам не возвратят. Для возмещения имущества монастырю вы должны по вашей благочестивости и власти принудить их королевским указом вернуть все это, дабы ваши дары и дары прежних королей сохранялись навечно. И не позволяйте им, чтобы не случилось еще более худшего, возвращаться в сие место, которое они безбожно и вероломно разорили. И не позволяйте им надеяться на возвращение, покуда все это с помощью божией не будет восстановлено. Пусть при католических королях все принадлежит богу. Пусть церковь не несет никакого убытка. Пусть соблюдение установлении отцов церкви нам помогает в вере, а вам приносит пользу. Да хранит и ведет вас господь, наш Иисус Христос, и, продлевая царствование ваше, дарует вам вечную жизнь!»

17. Затем, когда судебное решение было вынесено и они были отлучены от церкви, а аббатиса была возвращена в монастырь, они отправились к королю Хильдеберту. Множа злодеяния, они назвали королю каких–то лиц, которые якобы не только развратничали с самой аббатисой, но даже ежедневно отправляли послания к его недоброжелательнице — Фредегонде. Услышав об этом, король велел привести к нему этих людей в оковах. Но когда их допросили и никакой вины за ними не нашли, им приказали удалиться.

18. За несколько дней до этого, когда король входил в часовню своего дома в Марленхайме, его слуги увидели незнакомого человека, стоящего поодаль, и спросили его: «Кто ты? Откуда пришел? Какое у тебя дело? Ведь мы не знаем тебя». Когда же тот ответил: «Я из вашей свиты», его немедленно вытащили из часовни и допросили. Он тотчас признался, говоря, что его послала королева Фредегонда убить короля, и добавил: «Нас двенадцать человек, посланных ею, шесть прибыли сюда, а другие шесть остались в Суассоне, дабы ввести в заблуждение королевского сына [1747]. И пока я выжидал момента, чтобы в часовне предать убиению короля Хильдеберта, меня охватил страх, и я уже не помышлял о том, чтобы выполнить то, чего желал». После этих слов его тотчас подвергли жестоким пыткам, и он назвал остальных сообщников. После того как их отыскали в различных местах, одних заключили в темницу, других оставили в живых, отрубив им руки, а некоторым отрезали носы и уши и отпустили их на посмеяние. Однако многие из заключенных, страшась различного рода пыток, сами пронзили себя мечами, а некоторые умерли во время пыток — свершалось возмездие короля.

19. [1748] Суннегизила же вновь подвергли пыткам, каждый день его били плетьми и ремнями. Раны его гноились, но как только гной вытекал и раны начинали закрываться, пытки возобновлялись. Под пытками он сознался [303] не только в причастности к смерти короля Хильперика [1749], но и в прочих преступлениях. К этим признаниям он еще добавил, что соучастником составленного Раухингом, Урсионом и Бертефредом заговора по убийству короля Хильдеберта был Эгидий, епископ реймский [1750]. Епископа тотчас схватили и доставили в город Мец, несмотря на то, что он был сильно изможден длительной болезнью. И когда он там находился под стражей, король повелел созвать епископов для суда над Эгидием; и собраться они должны были в начале октября в городе Вердене. Поскольку другие епископы упрекнули короля в том, что он приказал увести Эгидия из города без расследования и заключить под стражу, король разрешил ему вернуться в свой город, разослав при этом, как мы сказали, ко всем епископам своего королевства письма, чтобы они прибыли в середине ноября в упомянутый город для слушания дела. В то время шли обильные дожди, было очень много воды, стоял невыносимый холод, дороги раскисли от грязи и реки вышли из берегов. Несмотря на это епископы не посмели ослушаться приказания короля. И. вот когда они собрались все вместе, их доставили в город Мец, где находился и упомянутый Эгидий.

Тогда король, объявив его своим врагом и предателем страны, поручил ведение дела бывшему герцогу Эннодию. Первым пунктом обвинения Эннодия был следующий: «Скажи мне, епископ, что побудило тебя покинуть короля, в чьем городе ты был облечен саном епископа, и присоединиться к свите короля Хильперика, который всегда выказывал себя недругом нашего государя–короля и который убил его отца, обрек его мать на изгнание и захватил [часть] его королевства [1751], и почему в тех городах, в которые, как мы сказали, он вероломно вторгся и которые подчинил своей власти, ты удостоился получить от него поместья из государственных владений?». На что Эгидий ответил: «Не могу отрицать, что я был приближенным короля Хильперика, однако приверженность эта никогда не шла во вред королю Хильдеберту. Виллы же, о которых ты упоминаешь, я получил по дарственным грамотам короля [Хильдеберта]». Когда Эгидий предъявил для всеобщего обозрения эти грамоты, король отрекся, сказав, что не совершал этого дарения. Разыскали Оттона, который тогда был референдарием [1752], чьей подписью, оказавшейся поддельной, была скреплена грамота. Оттон явился и сказал, что он не ставил своей подписи под этой грамотой. Действительно, подпись, сделанная якобы его рукой, на этой грамоте была поддельной. Таким образом, в этом деле епископ прежде всего был уличен в подлоге.