Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы - Филип Фармер

Дороти тотчас натянула на себя мокрую одежду и заявила, что уходит. Она пройдет милю до города, а там сядет на автобус.

Старина огрызнулся:

— Проваливай! Ты для нас слишком чванлива, во всяком случае. Мы с тобой разной породы, так что и дело с концом.

— Не уходи, — взмолилась Дина. — Только ты его и можешь сдержать, а без тебя он совсем распояшется.

— Извините, — сказала Дороти. — Мне следовало еще этим утром уехать домой.

— Да уж конечно, следовало, — зарычал он. А потом он вдруг расплакался. Его выпяченные губы дрожали, словно крылья птицы, а лицо подергивалось, как у горгульи[45].

— Убирайся, пока я не потерял над собой власть и не вышвырнул тебя, — произнес он, задыхаясь от рыданий.

Дороти, с выражением жалости на лице, тихо закрыла за собой дверь.

Следующий день был воскресеньем. Утром ей позвонила мать и сообщила, что приезжает из Уокигана навестить ее. Не смогла бы она взять выходной в понедельник?

Дороти ответила, что может, и затем, вздыхая, позвонила своему научному руководителю. Она сказала тому, что собрала наконец всю информацию, необходимую для отчета о Пейли, и что она начинает печатать его.

Поздно вечером в понедельник она, проводив мать на поезд, решила нанести дому Пейли прощальный визит. Она бы не смогла вытерпеть еще одну бессонную ночь, заполненную борьбой между желанием снова и снова вскакивать с кровати, чтобы дочиста отмыться, и душевной болью от предстоящей утром встречи лицом к лицу со Стариной и обеими женщинами. Она чувствовала, что если попрощается с семьей Пейли, то сможет попрощаться заодно с теми переживаниями. И если даже не сразу, то по крайней мере время перемелет их гораздо быстрее.

Когда она вышла из здания железнодорожной станции, небо над головой было ясным и сверкало звездами. Но когда она подъехала к свалке, западный ветер нагнал туч, и на город обрушился ослепляющий ливень с ураганом, затопляя все вокруг. Переезжая мостик, она увидела в свете фар, что бывший ручеек Кикапу Крик за два дня ливней превратился в небольшую речушку. Ее мутный, пенящийся поток с ревом устремлялся, минуя свалку, к реке Иллинойс, что протекала в полумиле отсюда.

Уровень воды настолько поднялся, что она плескалась уже на крылечках лачуг. Рядом с лачугами стояли грузовики и прочие ветхие машины, доверху набитые домашним скарбом, а их владельцы были готовы отбыть по первому же сигналу.

Отъехав немного от дороги, Дороти заглушила мотор. Ехать дальше было рискованно, так как машина могла застрять в топкой грязи. Когда она добралась наконец до лачуги Пейли, ее ноги до икр были вымазаны вонючей грязью. К тому времени уже наступила ночь и стало совсем темно.

В потоке света, струившемся из окна, стояла Фордиана, которую Старине, очевидно, удалось завести. В отличие от других машин, в ее кузове было пусто.

Дороти постучалась в дверь. Ей открыла Дина. Пейли сидел в изодранном мягком кресле. На нем были только выцветшие, в заплатах, синие джинсы. Один глаз заплыл огромным черносине-зеленым синяком. Плотно нахлобучив на голову шляпу Старины Короля из лошадиной шкуры, он вцепился рукой в горлышко бутылки пива, словно собирался задушить ее.

Дороти с любопытством посмотрела на заплывший глаз, но вопросов по его поводу задавать не стала. Вместо этого она поинтересовалась, почему Пейли до сих пор не упаковался в связи с угрозой наводнения.

Старина махнул ей голой культей руки:

— Это все проделки Старого Дружищи В Небесной Выси. Я молился этому старому идиоту, чтобы тот остановил дождь, но он полил еще сильнее, чем раньше. И я, значит, рассудил, что на самом деле это Старушка Матерь-Земля затеяла нам этот дождь. А Старый Дружище В Небесной Выси слишком хилый, чтобы тягаться с ней. Ему нужна сила. Так что... надумал я было пустить для него кровь из девственницы, чтоб он напился этой кровью вволю и снова наполнил силой свои мышцы. Да приходится, видать, отказаться от этого, потому как такой штуки теперь больше не сыщешь — во всяком случае на сотню миль отсюда.

Стало быть... я тут подумываю, не выйти ли мне из дому и не сделать ли еще кое-что этакое. Например, вылить для него на землю кварту, а то и две, пива. Как говорят греки: обильные возлияния богам...

— Не разрешай ему больше пить того дрянного пива, — предупредила Гамми. — С нас хватит и этого поганого дождя, залил всех с ног до головы, и я не хочу, чтоб еще какие-то там боги блевали где попало.

Пейли швырнул в нее бутылкой. Пустой, конечно, потому что не настолько он опьянел, чтобы пустить в расход полную или даже полупустую бутылку. Но, ударившись о стену, она разбилась, и, поскольку за нее целую можно было получить монету в пять центов, Пейли обвинил Гамми в злонамеренном расточительстве:

— Если б ты попридержала язык, она б не разбилась.

Дина не удостоила эту сцену вниманием.

— Я очень рада видеть тебя, детка, — сказала она. — Но было бы, наверное, лучше, если б ты осталась сегодня на ночь дома.

Жестом руки она показала на портрет своей матери, все еще прибитый гвоздями лицом к стене.

— Он по-прежнему в плохом настроении.

— Заодно скажи уж и об этом, — пробормотала Гамми. — Его долбанул рукояткой пистолета молодой Хромоногий Дулан, который живет в том доме из ящиков — ну, на его стене еще приклеена реклама купальников от Джантсена, — когда Хромоногий потехи ради пытался сдернуть с головы Старины шляпу Старины Короля.

— Ну да, попытался сдернуть ее, — подтвердил Пейли. — Но я как следует саданул его по руке. Тогда он достает другой рукой из кармана пальто свою пушку и как звезданет ее прикладом мне в глаз! Ну да меня этим не остановишь. Он видит, как я подступаю к нему, будто опаздываю на работу, и говорит, что пристрелит меня, если я снова дотронусь до него. Мой старик воспитал не дураков-сынков, так что я на того Хромоногого больше не напираю. Но рано или поздно я еще доберусь до него. И будет он у меня хромать на обе ноги, если вообще будет ходить.

Но я не понимаю, отчего мне так не везет с тех пор, как я нашел эту шляпу. Ведь она не должна приносить несчастье. Полагается, чтоб она приносила мне все то счастье, какое когда-либо имел род Пейли.

Пристально посмотрев на Дороти, он добавил:

— А знаешь что? Мне везло, пока я не показал тебе того места, ну ты знаешь, цветы. А потом, сама знаешь после чего, все пошло наперекосяк. Что ты сделала со мной — высосала из меня силу, обстряпывая свои делишки? Тебя подослала ко мне Старушка Матерь-Земля, чтобы ты вытянула из меня крепость мышц, удачу и жизнь, если я вдруг отыщу шляпу, когда Старый Дружище положит ее на моем пути?