Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

Тотчас же направив взгляд на струю за кормой, я раз­личил среди пены, на расстоянии уже более ста пятиде­сяти шагов позади судна, Боттена.

— Боттен за бортом! — закричал я.

Боттена все чрезвычайно любили, и у меня не было сомнений, что, услышав его имя, все будут действовать с удвоенной энергией.

Впрочем, за корму уже бросили брам-рею.

Перед тем, как с ним случилось это несчастье, Боттен занимался стиркой: как нетрудно понять, мы сами сти­рали свою одежду. Он решил высушить белье на вантах, оступился и упал в воду, причем никто этого не заме­тил.

Лишь когда Боттен начал кричать, рулевой бросился на корму, увидел, как в кильватерной струе мелькает человек, и, не зная, кто это был, испустил крик, заста­вивший сжаться наши сердца: «Человек за бортом!»

Я не ошибся: услышав крик: «Это Боттен!», капитан и пассажиры принялись за работу, открепляя ялик, стоя­вший на палубе, и спуская его на воду.

Первый помощник и юнга непонятно каким образом уже оказались в ялике. Одновременно капитан приказал брасопить реи, и наш трехмачтовик лег в дрейф.

Впрочем, в самом этом происшествии не было ничего особенно опасного: стояла прекрасная погода, а Боттен великолепно умел плавать.

Увидев на воде ялик, Боттен стал размахивать руками, давая знать, что к нему можно не торопиться, и, хотя он плыл по направлению к брам-рее, не вызывало сомне­ния, что он плывет к ней, лишь поскольку она оказалась на его пути, а не потому, что ему нужно было за что- нибудь ухватиться.

Тем временем ялик, в котором на веслах сидели пер­вый помощник и юнга, быстро приближался к пловцу. С крюйс-марса, где я находился, мне было видно, как сокращается расстояние между Боттеном и лодкой. Бот­тен по-прежнему подавал знаки, чтобы успокоить нас, и, в самом деле, лодка была уже не более чем в пятидесяти метрах от него, как вдруг он исчез из виду.

Вначале я подумал, что его накрыло волной и, как только волна пройдет, он появится снова. Тем, кто был в шлюпке, пришла в голову та же мысль, что и мне, поскольку они продолжали грести. Однако через какое-то время я увидел, что они в беспокойстве остановились, встали на ноги, приложили руку козырьком ко лбу, оты­скивая Боттена взглядом, затем повернулись в нашу сто­рону, словно спрашивая у нас совета, а потом снова стали вглядываться в необъятное пространство океана.

Однако океан оставался пустынным, и на его поверх­ности никто не появился.

Нашего несчастного друга Боттена пополам переку­сила акула!

Увы, никаких сомнений относительно рода его смерти не оставалось. Он был слишком хорошим пловцом, чтобы вот так внезапно исчезнуть. Даже те, кто не умеет пла­вать, два или три раза появляются на поверхности, пре­жде чем исчезнуть навсегда.

Место, где его видели, обыскивали два часа. Капитан не мог решиться отозвать ялик, а первый помощник и юнга не могли решиться прекратить поиски.

Однако судну следовало продолжить плавание, так что ялику подали сигнал возвращаться, и он печально поплыл обратно, потащив за собой на буксире подобранную им по пути брам-рею.

На борту воцарился глубокий траур. Все любили Бот­тена: он прекрасно умел улаживать любые ссоры. Про­токол удостоверил смерть нашего бедного друга. Его вещи и документы были переданы капитану.

Через два недели после смерти Боттена его вещи были распроданы на аукционе.

Документы сохранили для передачи семье.

Вечером никто не пел, а в следующее воскресенье никто не танцевал.

Все пребывали в печали.

Однако постепенно мы стали возвращаться к привыч­ной жизни, хотя по всякому поводу в наших разговорах звучали слова: «Бедняга Боттен!»

IV. САН-ФРАНЦИСКО

Пятого января 1850 года матрос, убиравший парус, раз­глядел, несмотря на густой туман, берег и закричал:

— Земля!

Однако весь день 6 января прошел у нас в тщетных поисках залива, мимо которого мы уже прошли.

Только на следующий день, 7-го, нам удалось обследо­вать вход в этот залив.

Тем не менее еще днем 6-го туман рассеялся, и мы смогли увидеть здешние берега.

Они предстали перед нами, поднимаясь пологим амфитеатром. На первом плане видны были только быки и олени. Они безмятежно паслись целыми стадами на изумрудно-зеленых равнинах и казались такими непу­гливыми, как если бы сотворение мира совершилось лишь накануне.

На этом первом плане деревьев не было: повсюду рас­стилались луга и пастбища.

На втором плане виднелись великолепные высокие могучие ели и разбросанные то там, то здесь чащи ореш­ника и лавра.

На третьем плане высились горные вершины, над которыми поднималась самая высокая из них, гора Дья­вола.

По мере того как в течение 6 января мы приближались к заливу, деревья редели и сквозь зелень все чаще стали проступать скалы, напоминавшие острые кости какого-то гигантского скелета.

Мы вышли в открытое море, чтобы спокойно провести там ночь. Нас окружало столько кораблей, заблуди­вшихся, как и мы, в поисках залива, что существовала опасность чересчур сблизиться с ними в темноте.

И хотя никакое столкновение нам не угрожало, мы все же повесили сигнальный фонарь на конце бушприта.

Каждый из нас испытывал огромную радость, но про­являл ее молча и сдержанно. Все было еще незнакомо нам в этом мире, в который нам предстояло вот-вот всту­пить. В Вальпараисо мы справлялись о нем, но расстоя­ние делало собранные нами сведения неопределенными, то есть они были одновременно и благоприятны, и небла­гоприятны.

Началась подготовка к высадке, намеченной на 7 января.

Но готовились все не так, как это было в Вальпараисо, куда мы отправлялись, чтобы просить у города несколько часов мимолетных развлечений и необузданных радо­стей: теперь мы шли просить у земли дать нам работу и самое редкое, что есть на этом свете, — вознаграждение за свой труд.

Поэтому даже самый хладнокровный из нас солгал бы, утверждая, что он спал тогда спокойно: я, например, просыпался раз десять за ночь, а наутро еще до рассвета все уже были на ногах.

При свете дня мы снова увидели берег, но, находясь еще довольно далеко от него, не могли разглядеть вход в залив.

С пяти утра до полудня мы двигались при боковом ветре и только в полдень стали замечать, как земля рас­ступается, образуя проход.

На правой стороне залива были видны две скалы, которые отстояли друг от друга у основания, но сближа­лись у вершин, образуя свод.

Весь берег моря был покрыт сверкающим белым песком, похожим на серебряную пыль. Зелень начала появляться только у форта Вильямс.

Слева виднелись горы со