Черная шаль - Иван Иванович Макаров

(лет под сто), он всеми порядками заправлял. К столбу с чугунной доской подошел и колотушкой вдарил: бум-м!

Как с цепи сорвались лошади и ветром понеслись к столбу. Хлещут наездники своих лошадей, а Никитонова и без кнута всех опередила. К столбу мужики не подъехали, как уже обратно мчался Никитон и кричал:

— Сторонись!.. Замну!..

Первым пришел его конь. Встал, крупно бока поднимал с минутку, потом фыркнул раза два и задышал спокойно, будто шагом прошел две версты положенные.

Никитой с дрожек слез, ног от радости под собой не чуял, язык, как у пьяного, заплетался. Едва выговорил:

— Вот каких лошадей водить надо!

2

Волчатник с двумя сыновьями невесть откуда пришел в Извеково. Тихонький такой, ласковый, явился он с ними в сборную избу и мужикам в ноги поклонился.

Молча ждали мужики, пока встанут они. Не захотел встать Волчатник, так и начали просьбу:

— От бедности сюда зашли. Безземелье одолело, и власть притом же дюже обижала, староверы мы тож. Примите, братцы родные, батраками каждому служить будем.

Умилостивил извековцев Волчатник своим видом смиренным да покорностью своей. Сами с переселом много горя видавшие, загуторили мужики:

— Земля божья, ее не жалко, разрывай коряги да паши, сколько можешь.

— Аль дегтем займайся.

— Может, в пастухи отдашь нам одного, мы не обидим ценой-то.

— Братцы, любого берите, абы не сидеть голодным нам.

Приняли его в общество извековцы. На краю села позьмо ему отвели. К осени Волчатник избу, двор себе сделал и прочим хозяйством обзавелся.

Года за три разбогател Волчатник. Дивились извековцы:

— Гляди, как кадилу раздул.

— С деньгой, должно, был мужик.

— Какая там деньга, барахлишко, должно, продал там, а сюда деньжат прихватил.

— С барахлишка — разбогатеешь, держи карман шире, а то мимо проскочит.

— Не дурит ли на стороне чем-нибудь?

— Не слыхать будто — не жалуются.

— Не должон дурить, тихий он человек.

— Как за него ручаться, чужая душа — потемки.

3

Как привел Никитон-мужик коня — сон потерял. По ночам то и дело с фонарем ходил — караулил. Души не чаял в нем. Будто жену-красавицу лелеял: щетками чесал, солому свежую часто перестилал и овес на ветру лопатой веял ему на корм.

Стерег Никитон коня, а вор его стерег. Зимой, как-то под утро, вошел он в избу со двора, стук услышал. Оделся наскоро, на двор выскочил и по открытым воротам догадался о беде. На улицу выбежал, увидел, как вор у околицы ворота открывал.

Благим матом закричал Никитон:

— Карау-ул!.. Держите!.. А-ей!.. А-ей!..

Гремели щеколдами двери сеней и выбрасывали извековцев на улицу. Бежали они к Никитону и толпой бросились вдогонку.

Звериная, должно, у воров привычка. Не поскакал он по дороге, а к лесу свернул почему-то (а может быть, конь заупрямился). По глубокому снегу лошадь медленнее пошла, а вскоре задними ногами ухнула в яму и остановилась. Спрыгнул с нее человек и побежал, карабкаясь по снегу, к лесу.

Заревели извековцы:

— Лови… Ай… Стой… Не уйдешь.

В дымистой морозной тиши на тысячи голосов отзывалось им эхо из темного леса. Ближе и ближе подвигалась толпа к вору. Почуял он, что не уйти ему от погони, остановился. Сбросил кафтан, сапоги валены снял и босиком, в одной рубахе, по-волчьи запрыгал к лесу.

Трудно ему было с глубоким снегом справиться. Из сил выбился — встал, шапку на глаза нахмурил, рукой нос закрыл, в другой — нож сжал и подбежавшим прохрипел:

— Не подходи… кишки выпущу!..

Окружили его извековцы. Подходить боятся и человека в утреннем предрассвете не узнают.

Подбегали отставшие и тесней окружали конокрада.

— Брось, стервец, ножик — убьем не то!

Тот руку с ножом поднял над головой, зверем озирался.

Никитон лошадь из снегу выправил, к толпе подскакал, протискался вперед и тоже остановился:

— Ага… попался.

Вор к нему с ножом двинулся. Передние отступили перед ним, а задние вперед подались. Понял вор, что так его скорее схватят, опять остановился. И ноги по очереди из снегу вытаскивал. Советоваться стала толпа:

— Возьми вот его без припасу-то!

— Снасть была бы какая, махнул бы его по боку — и хватай.

— А-ат, баташком его шарахнуть сейчас.

— Никитон, метнись на него сразу, а мы подможем, ну! Вали!

— За веревками скачи, Никитой. Петлей его замахнуть можно.

— Подождем, мужики, босиком не долго пропляшет, не весна-красна.

— Он его, морозик, живо подкует.

— Снегом его!

Свернул кто-то ком из снега и в вора бросил. Он от снега рукой отмахнулся и лицо открыл. Ахнула толпа сотней голосов:

— Меньшой Волчатник!

— С е р е г а!

— А-а… вот кто это!

— Бей его! Дуй, ребята!

— Снежками ему в морду, глаза залепляй!

Со всех сторон снежками засыпали парня. Попал один в глаз, Серега рукой схватился за лицо. А Никитон на спину ему прыгнул и зубами впился в плечо.

Мигом груду сделали над вором. Его вниз замяли. В суматохе возятся в куче, без разбора тычут кулаками кого попало, лишь бы ударить. Кричали нижние:

— О-й… Кто мне в нос дал?

— Пусти, чертова харя, что ты меня душишь… Я те вор, что ль?

— Ногу!.. Ногу!.. Ай-ай, ногу сломали.

Разобрались наконец. Сереге руки за спину вывернули. У него глаза пуговицами стали. Голова, как заводная, из стороны в сторону вертится, а ноги сгибаться перестали.

— Волоки его в село, чего в поле без толку бить будем!

— Верно, при всех нужно!

— Другим для отвадки!

Потащили в Извеково. По пруду шли, кто-то крикнул:

— Под лед его! Все, как один, завыли:

— Под ле-ед!

— Неси топоры.

— Лом надо, с топором до обеда протяпаешь…

Выглянуло красное, холодное солнышко, негреющими лучами землю ощупало и безучастно выше полезло. Рубинами сверкали ледяные брызги на солнышке, а лед зловеще стрекотал от ударов железа. Прорубили отдушину. Вода хлынула наверх. Словно отогнать извековцев хотела. Прыгали от нее мужики и на Серегу больше злились.

— Промок из-за него… Толкай его!

— Толкай!

Толкнули в прорубь Серегу. Должно, последним жаром согрелись у него ноги, упругие стали опять. Перепрыгнул он прорубь.

— Встречай его там, не давай прыгать.

— Лови… Оп!

— Оп!..

Бултыхнулся парень в воду. Мелко оказалось в пруду. Встал он по брюхо и впервые взмолился:

— Дяди! Не допустите умереть без причастья!

— А-а! Воровать шел — причасть не брал? А теперь вздумал!

— Суй его, подлеца!

— Жердей давайте!

— Верно, жердями ловчей.

Никитон жердей принес. Расхватали их.

— Вот добро! Давно бы надо.

— Суй дружней.

— Берись… А-оп!

— Толкай разом!..

— А-оп!

Плотно прижалась вода подо льдом. Назад выталкивала Серегу. С полчаса бились с ним извековцы. Парень совсем ослаб. Воды раза два хлебнул. Судорожно хватался он за лед, вылезть хотел. Связали тогда извековцы две жерди по концам,