Нация прозака - Элизабет Вуртцель

зарплату от временных работ, для которых не нужно оканчивать университет, а значит – можно валяться в кровати, смотреть телик и бездельничать. Один герой в момент откровения признается, что у него нет работы, и говорит: «Может, я и плохо живу, но, по крайней мере, для этого мне не нужно работать». Другой фильм об отчаянии, «Секс, ложь и видео»[380], выигравший «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля, посвящен натянутым, отчужденным отношениям четырех героев из города Батон-Руж, штат Луизиана, главный из которых настолько разочарован в любви, что заменил реальный секс видеозаписями женщин, описывающих свои сексуальные опыты и фантазии. Этот герой все время ходит в черном (его друг юрист как-то даже назвал его «гробовщиком в мире искусства»), и отсутствие у него настоящих чувств стало для многих молодых людей символом безнадежности и военных травм повседневной жизни, несовместимых с настоящей привязанностью.

Но, конечно же, главным моментом в истории культуры депрессии был невероятный успех Nirvana, чей сингл Smells Like Teen Spirit[381] был не чем иным, как призывом к апатии. В этой песне было столько восхищения собственной инертностью, что она провозгласила: “Here we are now, entertain us”[382]. По сути, весь альбом Nevermind был длинным списком вещей, которые не беспокоили музыкантов Nirvana. Само собой, у рок-н-ролла есть долгая и гордая история песен, посвященных нисходящей спирали жизни, но Nirvana были в панк-музыке первыми, кто записал и альбом, и сингл, возглавившие музыкальные чарты. (Для сравнения, альбому Sex Pistols Nevermind the Bollocks потребовалось пятнадцать лет, чтобы продать миллион копий.) И хотя Nevermind в каком-то смысле был жутко попсовым и мелодичным, все же альбом был достаточно грубым, циничным и злым, чтобы выйти за пределы круга альтернативщиков, сделавших Generation X[383] и «Бездельника» культовыми. Когда Nevermind взлетел в чартах, звукозаписывающая компания Geffen, продюсеры Nirvana, оказались настолько к этому не готовы, что заказы шли с сумасшедшей скоростью, а они не успевали делать новые копии.

Тем временем угрюмые британские нью-вейв-группы, вроде the Cure, the Smiths и Depeche Mode, когда-то считавшиеся слишком депрессивными, чтобы стать мейнстримом, собирали двадцатитысячные стадионы, и в Америке нашли большую часть своих фанатов не среди интеллектуалов из мира искусства, к которым они вроде как обращались, но среди провинциальных крыс, которые по выходным зависают в торговых центрах. Nine Inch Nails[384], индастриал-нойз-группа из Кливленда, выпустила альбом с весьма подходящим названием Pretty Hate Machine[385] на маленьком независимом лейбле, и с помощью болезненного мизантропического сингла Head Like a Hole[386] вдруг продала более 500 тысяч копий. Группа Jane’s Addiction[387] записала платиновый альбом, не переставая злоупотреблять героином, а Red Hot Chili Peppers были приятно удивлены, когда Under the Bridge[388], песня о ломке и попытках суицида, стала синглом номер один.

Блеск нищеты достиг своего рода необъяснимого и гротескного апофеоза, когда желание выглядеть такими же мрачными, угнетенными и нигилистичными, как фанаты Nirvana, заставило дизайнеров вроде Марка Джейкобса из Perry Ellis[389], порвать с высокой модой и выпустить на подиум моделей в грязных фланелевых рубашках и потрепанных джинсах во время Парижской недели моды. Vogue окрестил гранж новым словом в мире моды, и он попал на первую полосу раздела «Стиль» в The New York Times. В апреле 1994 года Линда Уэллс, главный редактор Allure, написала, что, изучая фотографии «худых моделей с мрачным, несчастным выражением лица» или «анорексичных, в клинической депрессии или на полпути в психиатрическую больницу», она пришла к выводу, что «в прошедшем году в мире моды и модной фотографии случился какой-то переворот. Как будто все резко стали нуждаться в прозаке». Nirvana, успех которой объясняли аномалией в музыкальной индустрии, оказалась частью чего-то большего.

Я помню, что на пике популярности Nirvana, когда они умудрялись одновременно возглавлять чарты и разбивать свои музыкальные инструменты на Saturday Night Live[390], думала, что американская молодежь, должно быть, совсем вышла из себя, если что-то подобное стало хитом. Джонатан Понеман, один из владельцев Sub Pop Records, независимого лейбла из Сиэтла, который открыл Nirvana, считал, что успех группы был знаком начавшегося восстания неудачников. Наконец-то все изгои, презираемое меньшинство, которое никогда не узнавало себя в песнях Полы Абдул[391], могли прийти в музыкальные магазины и потребовать музыки, которая говорила бы с ними. Фирменные футболки от Sub Pop со словом «неудачник», напечатанным большими буквами поперек груди, стали коллекционными. Эдди Веддер, лидер группы Pearl Jam[392], несколько раз появлялся в «неудачной» футболке на национальном телевидении. Затем в 1994-м еще одно создание Geffen, молодой человек, который назвал себя просто Beck[393], удивил свой лейбл, превратив запоминающуюся этническую мелодию в рэп, сделав песню Loser хитом и гимном бездельников. Если быть неудачником теперь стало круто – и если Nirvana могла продать 10 миллионов копий Nevermind и выпустить компиляционный альбом под названием Incesticide, который купят 500 тысяч человек, а затем наблюдать, как их следующий альбом In Utero[394] дебютирует на первом месте в чартах, – то можно с уверенностью сказать, что культура депрессии прочно вошла в мейнстрим.

Я понимаю, почему люди видят символизм в смерти Курта Кобейна. В конце концов, считать его жизнь и созданную им музыку безусловно символичными – это не ошибка. Популярность Nirvana совпала или даже привела к ярким определяющим культурным событиям. Никто никогда не посмеет отнять это у него или его памяти. Но к тому моменту, когда он остался один в своем доме, в оранжерее над гаражом, с дробовиком в руке и намерением со всем покончить, его действия уже вышли далеко за пределы культуры своего времени. Сильвия Плат покончила с собой в 1963-м, задолго до неудачников и даже хиппи. Она покончила с собой из-за депрессии, так же как и Эрнест Хемингуэй, Винс Фостер[395] и многие другие, чьих имен мы не знаем. Никто не станет стрелять себе в голову из-за того, что рыбалка в этом сезоне не удалась, или из-за того, что его ругают в колонке редактора Wall Street Journal. Депрессия бьет по самому больному, и только потому, что депрессия сейчас «витает в воздухе», она может оказаться и причиной, и результатом коллективной болезни, которая затронула многих из нас. Но когда дело доходит до клинического случая, когда кто-то оказывается в больничной кровати или на каталке по пути в морг, то его история становится абсолютно и исключительно его собственной. У каждого, кто пережил тяжелую депрессию, есть свои печали, своя страшная сказка,