Черная кровь. Черный смерч - Ник Перумов

Роковая встреча произошла на пятый день. Уника с Ромаром давно миновали развалины северного посёлка и шли вдоль пересохшего русла Великой. По весне, когда стаивал бедный снежок, река пыталась ожить, но воды хватило ненадолго, и теперь пустое русло напоминало безобразный шрам, борозду, прочерченную когтем Кюлькаса по лицу Всеобщей Матери. Грязь на дне засыхала, трескалась. Пластины затвердевшего ила казались пустыми чашами или ладонями, безнадёжно ждущими капли влаги. Зазеленевшие по весне рощи роняли лист, худосочная трава спешила отцвести, покуда июньское солнце не сожгло её полностью.

Над умирающей степью висела пыльная дымка, и потому непросто было заметить в дальнем мареве обозначившееся движение. Но от Ромарова взора мало что могло скрыться, особенно когда он сторожко оглядывался окрест, всякую минуту ожидая подвоха и опасности.

– А вот и знакомцы наши, – сказал он негромко, указывая вздёрнутым подбородком в мутную даль, где Уника покуда не могла ничего различить. – Достань-ка мышиную шкурку, но ворожить обожди. Авось так мимо пройдут.

Авось, как всегда, не выручил. Диатриты шли прямо на укрывшихся путешественников. Птицы размеренно переступали мозолистыми лапами, всадники качались на их спинах, а иные даже дремали, притулившись к неохватной шее. Костяные пики спокойно лежали поперёк птичьей спины – диатритам некого было опасаться в разорённых местах. Но и сами птицы, и их хозяева выглядели неважно. Перья на огромных телах по-прежнему лежали внахлёст, но броня эта уже не казалась такой несокрушимой. Диатримы двигались тяжело, их явно мучили голод и жажда. По сторонам колонны бежало несколько ободранных голенастых птенцов, а на спинах иных птиц раскачивались не воины, а диатриты поменьше, не имеющие оружия, но зато с крошечными детёнышами, не умеющими покуда ходить, но уже знающими, как держаться за жёсткие перья. Не отряд шёл, а сама орда, то, что осталось от неё после жестокой зимовки в незнакомых и суровых местах. Слишком уж мало оказывалось детей и птенцов. Видно, и диатритам пришлось несладко в последнее время, не по своей воле ушли они с привычных мест, не из любви к войне и путешествиям ринулись на людские посёлки. Кто скажет, чем обернулись буйства Кюлькаса в далёких диатримьих пустынях? Ни птицы, ни карлики не скажут… Они пришли не разговаривать, а убивать и быть убитыми.

У некоторых диатрим всадников не было вовсе, а по бокам висели плетённые из ивы кошели. Что могут возить карлики с собой? Одежды они не носят, огня не знают, запасов не делают. Что найдут, то и поедят. Оружия – одна пика из расщеплённой кости. А вот нашли-таки, везут что-то…

Всё это Ромар ухватил одним взглядом, покуда Уника осторожно приподымала над головой растянутую и пересохшую мышиную шкурку. Затем Ромар свистнул: тонко и тихо, как свистит байбак у входа в нору, как пересвистываются в соломе полёвки и иные мелкие грызуны.

Мир разом преобразился в глазах Уники, стал необъятно огромным. Он по-новому виделся, необычно пах, иначе пугал. Исчезли из виду чудовищные бегуньи, лишь земля продолжала вздрагивать от их могучего топота. Теперь они были страшны всего лишь как всякая слепая сила, готовая раздавить и помчаться дальше, не заметив твоей гибели. А наступит не на тебя, а рядом, так ты и жив. Короче, не так опасны оказались жуткие диатримы. Зато тянущей болью вползло в самые позвонки ожидание иных напастей. Сейчас раздвинется трава и, затмевая мир, нависнет над тобой острая морда собаки, а то и мышкующей лисы… Или того хуже: мелькнёт в вышине крестообразная тень кобчика, вскрикнет пустельга или сипуха завозится в кустах, скользнёт в воздух на мягких крыльях, а ты и не узнаешь ничего, покуда не закогтит тебя беспощадная лапа.

Уника сжалась в комок, мелко и часто дрожа.

– Тихо ты! – пискнуло рядом.

Уника скосила глаз. Ромар тоже был мышью, но не простой, а прыгучей. Есть в низовьях зверёк – тушканчик, что умеет бегать на двух ногах.

– Успокойся! – Странным образом Уника разбирала посвистывания Ромара. – Быстро хватай вещи, и побежали. А то эти никак на днёвку метят остановиться. Птицам до нас дела нет, а карлик, думаю, мышкой не побрезгует. Давай ноги уносить.

Как она управилась с мешком, Уника потом и сама не могла сказать. Она просто схватила ношу и припустила во всю прыть. Жгучее чувство беззащитности не оставляло её. Ромар скакал рядом; длинный хвост с кисточкой на конце стелился по воздуху.

– От берега далеко не отходи… – свиристел Ромар, – а то с пути собьёмся!

– Чайки!.. – испуганно пискнула Уника.

– Нет там чаек! Разлетелись давно…

– А вдруг?..

– Я обороню.

Пусть не совсем, но эти слова успокоили её, Уника побежала смелее, быстро переставляя лапки. Ромар хрипел от натуги, но не отставал, неутомимо прыгая следом. Ничего, главное – подальше уйти от недобрых глаз, а ползком или вприпрыжку, это уже не так важно.

Два серых мышонка, два неприметных существа пробежали иссохшим обрывом, среди неподнявшихся трав, между умерших кустов. Ничей хищный взгляд не остановился на буреньких спинках, ничей коготь не посягнул на два тревожно бьющихся сердца. Где некому жить, там некому и убивать. Там, где прежде кипела жизнь, теперь была пустыня. Пока её приход можно повернуть вспять. Ещё лежат в земле живые семена, ещё не все звери погибли или ушли так далеко, чтобы не смочь потом вернуться, но если пройдёт ещё один такой же год, то мир изменится необратимо. Кто знает, что случится, если позволить чудовищному Кюлькасу изливать на землю остатки своей ярости? Кто знает, что стрясётся, если остановить его…

Ромар разогнул усталую спину. Его неудержимо тянуло согнуться, словно тушканчика. Хорошо всё-таки, что есть такая мышь, а то пришлось бы землю носом рыть, пытаясь бежать на четвереньках. Хотя и отпрыгать этакое поприще тоже непросто. Тяжко быть пожилым тушканчиком.

Уника всё ещё не могла подняться с земли, колдовство не отпускало её. Ромарова сумка и мешок с вещами лежали рядом, а вот копьё и подаренный Зуйкой лук остались в степи. Недостало у мышонка ни зубов, ни сообразительности, чтобы захватить оружие. Да оно, впрочем, уже и не понадобится, впереди пустые места, даже диатриты отсюда уходят, им тоже стало невмоготу.

– Вставай! – весело приказал Ромар. – Проползли. Никто нас больше не тронет.

– Это что же, – спросила Уника, – мы вправду мышами были?

– А кто его знает?.. – Ромар усмехнулся. – Для себя ты мышью была, другие тоже мышь видели – значит, вправду. Только на земле след остаётся человеческий – Великую Мать не обманешь, она своих детей всегда узнает.