Восхождение царицы - Маргарет Джордж

– Возможно, в скором времени Брут снова женится, – неожиданно заявила Сервилия. – Ему в невесты присмотрели мою племянницу Порцию, дочь Катона.

Цезарь отложил нож и уставился на Брута.

– Может быть, ты передумаешь? – медленно произнес он.

– В Риме нет царя, у которого я должен спрашивать разрешения, – ответил тот. – Или блюститель нравов считает нужным контролировать браки?

– Конечно нет, – добродушно отозвался Цезарь. – Просто мне казалось, что заключать брак в собственном фамильном кругу довольно скучно. Ты слышал все семейные истории, знаешь все шутки и рецепты. Никакой новизны.

– Ну а нам, Птолемеям, это нравится! – встрял мой брат. – Мы практикуем браки между братьями и сестрами на протяжении поколений, как древние фараоны! А все потому, что мы божественного происхождения.

Все уставились на него.

– Мы в Риме не верим в такое, – спокойно произнесла Сервилия.

– В то, что братья женятся на сестрах? – уточнил Птолемей.

– Нет. В царей и людей, заявляющих о своем божественном происхождении. У нас республика – все граждане равны.

– Какая забавная идея! – рассмеялся Птолемей.

– Это западная идея, – быстро сказала я ему. – Люди на Востоке мыслят иначе. В нашей части мира цари олицетворяют собой традицию. И мы верим, что боги соприкасаются с людьми на многих уровнях.

– Да, особенно в постели, – заявил Агриппа, но издевки в его тоне не было. – Похоже, Зевс провел немало времени, преследуя смертных женщин в том или ином обличье – сначала как золотой дождь, потом в виде лебедя, – и породил целую армию полубожественных бастардов.

– Люди весьма успешно занимаются этим без помощи свыше, – усмехнулась Кальпурния. – Чтобы плодить бастардов, вовсе не обязательно быть богом.

Она явно намекала на Цезариона. Значит, о нем известно всему Риму. Что ж, пусть теперь Цезарь решает, что ответить. Пусть говорит!

Но Цезарь на эту наживку не клюнул. Он промолчал, а слуги стали уносить тарелки и готовиться к подаче десерта – набора изысканных сладких лакомств. Их предстояло запивать густым виноградным вином.

Вскоре появились маленькие подносы с заварным медовым кремом из Аттики и грушевым вареньем. Последним вынесли блюдо, доверху наполненное гранатами. Цезарь взял самый верхний плод и положил на мою тарелку, посмотрев на меня со значением.

«Наконец я встретил женщину мне под стать. Мы как две половинки граната, что идеально соединяются вместе».

Я вспомнила слова, сказанные им в Александрии. Тогда мне и вправду казалось, что мы с ним похожи. Но здесь, в Риме, в кругу его родных, у меня возникли сомнения. На кого он походит больше, на них или на меня? Каков он на самом деле?

– Чего ждать в будущем? – спросила я так тихо, что только он мог меня услышать.

Я вдруг поняла, что положение дел сложное и опасное. Властитель мира, взмахом руки смахнувший с египетской игральной доски все значимые фигуры, теперь окружен сомнительными друзьями, не всегда (я уловила это) считающими нужным скрывать враждебность.

«Мы в Риме не верим в такое».

Кем станет здесь Цезарь в итоге?

– Я не знаю, – ответил он так же тихо.

Я думала, что ужин закончился, но с удивлением услышала, что музыканты начали играть новые мелодии, и Цезарь сказал:

– Друзья, я хочу, чтобы вы первыми оценили начало сочинения об Александрийской войне. Мой добрый друг претор Авл Гиртий начал перелагать ее, и я пригласил его присоединиться к нам со своим рассказом, а заодно и с его славными тутовыми ягодами.

Комната наполнилась сдержанным гомоном. Позднее мне рассказали, что Гиртий, помимо всего прочего, известен утонченным кулинарным вкусом. Видимо, его тутовые ягоды действительно были превосходны.

Вскоре в помещение вошел представительный мужчина, за которым следовал раб с серебряным подносом, полным пурпурных ягод.

– Для меня высокая честь представить мой скромный рассказ о войне перед теми, кто видел описываемые события воочию, – сказал он. – Если мною допущены неточности, прошу вас, ваши величества, не стесняться и указывать на ошибки. Они вполне возможны, ибо, как известно всем присутствующим, меня там не было.

Он кивнул нам, оглядел собравшуюся компанию, шагнул вперед и начал декламировать:

– «Bello Alexandrino conflato Caesar Rhodo atque ex Syria Ciliciaque omnem classem arcessit: Creta sagittarios, equites ab rege…»

Цезарь нахмурился, сознавая, что и мне, и Птолемею трудно уследить за латинским повествованием. Однако я хотела, чтобы Гиртий продолжил: это давало мне возможность присмотреться к присутствующим, забыв о ежеминутной готовности отвечать на вопросы или произносить речи.

Увы, моему желанию не суждено было сбыться.

– Прошу прощения, – произнес Цезарь, подняв руку. – Боюсь, наши царственные гости не искушены в латыни. Полагаю, они гораздо лучше поймут рассказ на греческом языке.

– Ах да, конечно. – Гиртий закрыл глаза и вернулся к началу: – Когда вспыхнула Александрийская война, Цезарь призвал все флоты с Родоса, из Сирии и Киликии. С Крита он призвал лучников, а кавалерию…

Ягоды переложили в маленькие многоцветные стеклянные блюда. Многоцветное стекло делали у нас в Александрии. Интересно, кто выбрал эту изысканную посуду – Цезарь или Гиртий?

Отведав ягоды, я нашла их слишком терпкими.

– Весьма многолюден, ремеслами славен, товарами всяческими изобилен и зданиями дивными изукрашен сей город… – монотонно вещал Гиртий.

Мне трудно было следить за его речью, ибо мысли мои блуждали. Порывы легкого ветерка приносили из открытого сада густой, чуть сладковатый запах незнакомых растений.

Неожиданно Октавиан зашелся в приступе кашля, и только тогда я догадалась, что его утонченная хрупкая красота может быть признаком недуга. Гиртий вежливо остановился и лишь после того, как юноша совладал с кашлем, продолжил:

– Однако случись мне доказывать, что мужи сего города благородства исполнены, и не склонны к предательству, и коварству не родственны, вряд ли в том преуспел бы я…

– Я протестую! – воскликнул Птолемей. – Почему ты так говоришь?

– Я думаю, Гиртий имел в виду, что… – начал Цезарь.

– Нет, пусть Гиртий сам скажет! – уперся Птолемей.

Гиртий огляделся по сторонам в поисках помощи.

– Но ведь всем хорошо известно, что александрийцы ненадежны и склонны к мятежам. Даже в мирное время горожане устраивают бунты по любому поводу. Разве это неправда? – Он обратился ко мне.

– Да, – вынужденно признала я. – Нашим народом трудно управлять, а с тех пор как они низвергли (о, как ненавистно мне это проклятое слово!) Птолемея Десятого, толпа стала еще более буйной и непредсказуемой. В годы моего детства город взбунтовался из-за того, что один римлянин случайно убил кошку, а к моему восшествию на трон дело обстояло еще хуже. У меня фактически отобрали престол, и Цезарю пришлось прибегнуть к оружию, чтобы усмирить мятежную чернь, не признающую никакой власти. Правда, его власть она признала.

– Иными