Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Оба воина нависли над нами, как грозовые тучи. В их глазах, покрасневших то ли от гнева, то ли от обильного возлияния, уже посверкивали молнии.

— Ты нанес мне оскорбление, — сказал Духшасана, тыча пальцем в Митру, — ты кшатрий, и поэтому я вызываю тебя на поединок.

В мою сторону он даже и не посмотрел. Слова были сказаны. Смех и учтивость слетели с лиц, словно листва под порывом холодного ветра. Тишина и враждебность припечатали нас тяжкой ладонью к мозаичному полу. Я не успел даже испугаться из-за быстроты и бессмысленности происшедшего. Духшасана и Ашваттхаман отошли, сказав, что ждут нашего ответа перед окончанием пира. Придворные глядели на нас со страхом, злорадством, а некоторые, похоже, с сочувствием. Но мне было не до них. Я был весь сосредоточен на Митре. Он взял кубок вина и сделал большой глоток. Рука, державшая кубок, не дрожала, но я-то явно чувствовал внутреннее смятение моего друга. В ответ на мой немой вопрос он процедил сквозь зубы:

— Кшатрий не может отказаться от вызова, не запятнав своей чести.

— Это будет не поединок, а убийство, — сказал я.

— Значит, такова моя карма, — упрямо сказал Митра.

— Причем здесь карма, когда ты свободен выбрать путь?! — чуть не закричал я. — Если бы ты был тупым кшатрием, то, не раздумывая, кинулся под меч убийцы тешить свое самолюбие. Но ты же дваждырожденный. На тебе долг перед нашим братством. Дхарма кшатрия отличается от дхармы дваждырожденного. Это знают и Ашваттхаман с Духшасаной. Они просто играют, чтобы получить хороший предлог устранить нас. Если так уж задета их гордость, то пусть едут в Панчалу и вызывают на поединок Арджуну с Бхимасеной.

— Но ведь все слышали вызов, — неуверено сказал Митра, — что подумают люди?

— Какие люди? Эти, которые готовы перерезать друг друга, чтобы приблизиться к трону владыки? Они будут рады, если мы попадемся в их ловушку. Во имя чести дваждырожденного, не дай себя убить по такому ничтожному поводу. Вспомни, что Пандавы ждут нас.

Я чувствовал, что неспособен убедить Митру, и пытался разглядеть, куда же толпа оттерла нашего брахмана. Он был в другом конце зала у открытого окна и казался поглощенным беседой с каким-то другим царедворцем. Как видно, он не успел заметить, что произошло, и рассчитывать на его помощь в этот момент не приходилось. Я еще раздумывал, не заставить ли Митру пойти и рассказать ему обо всем случившемся, как вдруг кто-то сказал: «Дорогу Дурьодхане». И словно внезапный холод сковал всех присутствующих в душном зале. Придворные расступились и замерли в согбенных позах. В глазах боевых командиров клинками блеснула готовность исполнить любой приказ повелителя. Тягостно было смотреть на знатных вельмож и удельных раджей, подобострастно гнувших спины, лишенных царственной природы и величия.

Зато высокое призвание было начертано на челе наследника престола Хастинапура. Он приближался, и все явственнее становился орлиный облик его лица: густые изогнутые брови, крупный, выдающийся вперед нос, холодные немигающие глаза. И тогда я решился на самый отчаянный в своей жизни поступок. Подчиняясь не разуму, а внезапному интуитивному прозрению, отдаваясь на волю кармического потока, мое тело сделало шаг к Духшасане, а руки сорвали с пояса кинжал в ножнах и протянули вперед.

— Ну, что ты смотришь? — громко, почти срываясь на крик, сказал я, — бери, убивай.

Как трудно обуздать собственные чувства, объятые ужасом! Разум трепетал, рисуя следствия безумного поступка: меня могла прикончить охрана, не понимающая происходящего, Ашваттхаман, по своему выполнявший свой долг перед Кауравами, разгневанный Дурьодхана. Дурьодхана! Пусть разгневается, пусть опалит своим огнем брахмы! Как еще я мог привлечь его внимание? Он был одним из нас. Но не видел, не думал об этом. Ибо, что для властелина, погруженного в кипение державных страстей, две ничтожные жизни?

Океан невидимых сил плескал в зале, грозя разорвать, поглотить нас так же незаметно и бесстрастно, как волны слизывают скорлупки орехов. Око циклона — спокойная точка в центре урагана. Невидимые силы направлены на нас, ибо я осмелился поставить себя в центр водоворота. Запах всеобщего ужаса и злорадства, и нетерпеливое ожидание развязки! Теперь нас не может не заметить Дурьодхана!

Значит есть надежда. Заметив нас, он не мог не захотеть ПОНЯТЬ, а понять для каждого дваждырожденного значило вместить, хоть на краткий миг стать тем, что познаешь, воплотиться в мысли и чувства. Так мы познавали законы мира, явления, предметы, людей и богов. Вместив человека, став единым с его сущностью, ты уже не можешь убить…

Я не смотрел на Дурьодхану. Лишь застывшее, словно вырезанное из глыбы лицо его брата было передо мной в тот момент.

— Ты же хочешь нас прикончить, дваждырожденный! Так зачем откладывать? — громко сказал я. — Или тебе нужно обязательно соблюсти ритуал в духе кшатрийской дхармы? А почему не по закону Сокровенных сказаний? Ах да, там-то запрещается наносить вред живому… Или это такая же ложь, как песни о справедливости и благородстве дваждырожденных? Или ты уже не дваждырожденный?

Духшасана бесстрастно смотрел на меня, но внутри его тела всколыхнулась волна огненной ярости. Вот теперь в зале действительно воцарилась мертвая тишина. Впервые за весь вечер я услышал, как шелестит ветер в кронах пальм за окном, и кричат павлины в дворцовом парке. Казалось, что я даже слышу, как шевелятся мысли в голове сына Дроны…

И вдруг раздался громкий и резкий, как удар меча, голос Ашваттхамана:

— Стой, Духшасана! Ты следуешь дхарме, не познав ее сути. Разве можешь ты, как простолюдин, посягать на жизнь того, кто безоружен, кто не вступает в бой?

О чудо, я был еще жив. Предо мной, подобно столбу пламени, выросла могучая фигура Дурьодханы.

Алмазными когтями схватил его взгляд мое сердце. Но ни злобы, ни коварства не ощущал я в этом царственном родственнике и злейшем враге Пандавов. Блики факелов переливались на его золотом панцире, на боевых браслетах, на острых гранях драгоценных камней, усыпавших рукоять меча. И почти неслышно и незаметно с правой стороны ко мне подошел наш старый брахман. Он простер руку ладонью вперед в вечном жесте защиты и обратился к могучим повелителям со словами смирения, взывая к их добродетелям:

— Сокровенные сказания гласят, что надо прощать обиду, нанесенную в неведении. Для того, кто по ложному слову проливает кровь, даже жертвенный обряд теряет силу. Не совершай деяния, о Духшасана, не зная кармических последствий.

Ашваттхаман посмотрел в глаза Дурьодхане и, прочитав в них немой приказ, молча увлек Духшасану за спины придворных.

Мои же испытания на этом не кончились, ибо теперь все внимание Дурьодханы обратилось на меня. Старый брахман уже ничем не мог мне помочь. Каурава пронзил меня своим пылающим взором, и могучая сила сковала мои мысли. Я помнил наставления Крипы, запрещавшего смотреть в глаза сильного противника, но сил отвести взор у меня не было. Я бился в алмазных когтях. Мозаичный пол уходил у меня из-под ног. Огромный орел нес меня в будущее, и с высоты небес я видел бескрайнее поле, запруженное сражающимися армиями. Сияющий поток колесниц под знаменем слоновой подпруги размывал войско Панчалы. Израненный стрелами слон уносил с поля боя Юдхиштхиру, а за ним гнался Ашваттхаман, осыпая его стрелами. Я видел Абхиманью, окруженного торжествующими врагами. Он весь в крови. На лице ярость и отчаяние. Почему никто не спешит ему на помощь?

— Смотри, смотри в свое будущее, — звучит в моем сознании голос.

Или это клекот орла, уносящего меня на гору ветров?

Нет. Я внизу. Я вижу себя, ничтожного, бесильного, посреди всеобщего разгрома. Я бегу, задыхаясь, размазывая по лицу то ли слезы, то ли кровавый пот. Я пытаюсь кричать, звать тех, кто остался, но только хрип вырывается из горла, стянутого удавкой страха. А надо мной — леденящий ужас занесенного меча и жгучее пламя чужой ненависти. Майя окутывала меня душным тугим коконом. Но я был дваждырожденным. Свет, зажженный в глубине моей души ашрамом Красной горы, все еще горел во тьме смятения. Не страх, а гордость и отчаяние шипящим маслом излились на алтарь сердца. Языки пламени рванулись, смели темноту. «Страх побеждают знаниями. Пламя ненависти тушится водой спокойствия. Меч врага не настигнет того, кто прозрачен», — я твердил мысленно эти слова, словно спасительную мантру.

И вдруг рассеялся запах крови, затихли крики атакующих. Вся картина покрылась трещинами, стала зыбкой, как мираж в пустыне. Я снова осознал себя в зале, в коконе невидимых тонких сил. Передо мной стоял Дурьодхана, вперивший в мои глаза взгляд бездонных черных очей. Цепкая шершавая сила била из их глубин, прожигая мою неумелую защиту, вторгаясь в сознание, прощупывала, перебирала мои мысли. Ищущий луч неудержимо проникал даже в те бездны, где мысли и чувства только зарождались. «Стань водой, стань пылью у дороги. Уйди от опасности, как бабочка, несущаяся на крыльях ветра», — звучал во мне бестелесный голос Крипы.