У Великой реки. Поход - Андрей Круз

Часовой на входе в комендатуру не обратил на нас никакого внимания, мы вошли, топая сапогами по доскам крыльца, через серую, уставного цвета дверь с изображением скрещенных мечей на фоне пограничного столба, и оказались прямо у стойки дежурного.

Дежурным оказался немолодой старший унтер с двумя звёздочками за выслугу на просветах петлиц и наградными планками на груди. При виде меня он просто расплылся в улыбке и воскликнул:

— Волков! Ну ты скажи!

— Полухин! Ха! Живой ещё! А ты как здесь? — удивился я.

Унтер-офицер за стойкой поднял левую руку и показал обтянутый кожаной перчаткой протез.

— А вот так. Отняли тогда руку по локоть, а потом на бумажную должность в погранцы перевели да старшего кинули, — указал он на свои петлицы. — С тех пор в этой комендатуре. Это сколько уже… шесть лет не виделись?

— Шесть, точно, — подтвердил я. — И ты всё время здесь?

— Здесь. Тут и женился, остепенился, хозяйством обзавёлся. И служу, и живу, и переезжать никуда не собираюсь. Прижился, в общем.

Тут он уставился на скромно стоящую рядом со мной Лари, слегка смутился и сказал:

— Вы уж, барышня, меня простите, что не поздоровался. Друга старого встретил, служили вместе и повоевали вместе.

— Ничего-ничего, я всё поняла, — заулыбалась та. — Меня Лари зовут.

— А я Николай. Очень приятно.

Полухин неловко поклонился, затем опять обернулся ко мне:

— Рассказывай, что тебя принесло?

Я молча достал из полевой сумки папку с бумагами, протянул Полухину «сыскуху». Он прочитал внимательно, кивнул, сказал:

— Серьёзный документ. Кого ловишь?

— Если про Пограничный говорить, то пока и сам не знаю, — уклончиво ответил я. — Того, кто от вас летал над Дурным болотом. Предположительно — с важной персоной из самой Твери. Хочу с пилотами вашими пообщаться. Как думаешь, кто мог?

— Летать мог только на «аисте». «Гуся» бы никто не послал. Вылеты регистрируются, имена пассажиров тоже, — пожал плечами Полухин, показывая, что ничего сложного в выяснении нет.

— Это мне и так понятно — меня сюда послали за пропуском в форт.

— Верно, — кивнул он. — Нужен такой, так запросто и не пустят. Обещай, что ты у меня в гостях сегодня, как сменюсь, а я тебе немедля пропуск выпишу. Со своей барышней, разумеется.

— Торжественно клянусь, — поднял я правую руку, после чего слегка толкнул локтем Лари: — Тоже клянись.

— Обязательно придём, — сказала та.

— Полухин… Только нас не двое, а трое, — добавил я. — С нами ещё девушка, она сейчас в гостинице спит.

— А мне что за проблема? — удивился тот. — Хоть вдесятером приходите. У меня теперь места хватит.

— Дослужился? Не счесть алмазов пламенных в твоих лабазах каменных? — поразился я.

— Нет, куда там! — отмахнулся он. — Но служба у меня спокойная, не загружают ветерана, время есть, всех здесь знаю, жена тороватая. В общем, завёл торговлю, скупаю здесь у всех всякие шкуры, кости, зубы, панцири и прочее от всякой твари, что из Дурного болота лезет, и перепродаю в Тверь с купцами. Так и поднялся понемногу, уже постоянной клиентурой обзавёлся. Хватает на жизнь, в общем.

— Ну ты скажи! — удивился я. — Наконечник хвоста мантикоры возьмёшь?

— Добыл, что ли? — удивился Полухин.

— Вроде того.

— Ну да! — хлопнул он себя по лбу. — Мне же говорили, что ты в охотники подался. Здесь завалил?

— Ближе к Бродам, вёрст за тридцать до них, — махнул я рукой примерно в ту сторону, откуда мы приехали.

— Понятно. С собой?

— Нет, в номере оставил, — покачал я головой.

— Приноси вечером, сторгуемся.

— Не вопрос. Пиши пропуска.

— Имена дай.

Я протянул ему «сыскуху».

— Отсюда и списывай. На всех троих пиши — мало ли что.

— На всех не получится, — отказался Полухин. — Надо палец прикладывать. Выпишу на тех, кто здесь.

Полухин взял книжечку с розоватыми страницами и перфорацией для отрывания оных. Я присмотрелся — и книжечка тоже была от Беренсона. Вот ведь поднялся человек на своей борьбе с фальшивками. Те же кружочки для приложения пальца, те же еле видные колдовские знаки. Ну ты скажи, а!

Полухин аккуратным почерком переписал наши имена из «сыскухи», с некоторым удивлением поглядев снизу на мило ему улыбающуюся «Лари из народа тифлингов». Действительно, редкий гость. Нечасто такие сюда попадают, в западную глухомань.

Ещё через пять минут мы с унтером распрощались и вышли на улицу.

— А кто это? — полюбопытствовала Лари.

— Вместе служили в Первом драгунском, в разведроте. Он был «замком»[87] в первом взводе, а я во втором. Во время боёв с эльфами в Левобережье его подстрелили, когда мы в засаду попали. И так неудачно… Пуля попала в костяшку над указательным пальцем, вдоль ладони, разворотила все кости и застряла в запястном суставе. И пуля была разрывная, так что никакие маги с целителями собрать руку не смогли, от костей одни осколки остались. Когда я увольнялся, он ещё в госпитале был. Так связь и потеряли.

— Повезло нам, — сказал Лари.

— Да уж точно. Сходим к нему в гости, поговорим, может, ещё и от него что-то полезное узнаем. Полухин всегда умным мужиком был.

Подошли к воротам форта, предъявили пропуска на КПП и ещё через минуту шли по мощёной дорожке мимо штаба пограничного батальона, в который нам было пока не надо. Нам нужно было здание, относящееся к авиаэскадрилье. Там у них были и штаб, и казарма для нижних чинов из охраны и обслуги. И находилось оно в самом дальнем конце территории, у вторых ворот, ведущих прямо на аэродром.

Проходящие мимо пограничники и прочие вояки обращали на нас внимание лишь в силу присутствия демонессы. Раз пропустили нас на территорию, значит, так и надо. Когда мы дошли до штаба авиаэскадрильи, то услышали доносящиеся из окна звуки гитары — кто-то весьма не бездарно исполнял «Тёмно-вишнёвую шаль», хоть и без слов. Впрочем, личный состав эскадрильи должен был быть мужским, так что не следовало ожидать от них исполнения женского романса. «В этой шали я с ним повстречалась, и меня он любимой назвал…» Вызвало бы ненужные ассоциации.

Мы поднялись по крыльцу, вошли внутрь, наткнувшись на молодого младшего унтер-офицера с красной повязкой дежурного по эскадрилье, сидящего за длинной стойкой с телефонами. Ноги в начищенных кавалерийских сапогах покоились на столешнице, в руках он держал гитару, разукрашенную по всей поверхности переводными картинками. Заботливо ухоженная русая чёлка упала почти на глаза. Наверное, тренируется смущать сознание и разбивать сердца местным барышням. Кстати, почему наземный состав авиационной эскадрильи носит кавалерийские сапоги? Он бы шпоры ещё нацепил, гусар недоделанный.