Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг. - Сергей Михайлович Сергеев

служившего там В. В. Берви-Флеровского, существовала касса, «куда поступают все взятки, выплачиваемые разными людьми. Они распределяются между служащими, смотря по чину и занимаемой должности».

Что уж говорить о провинциальной администрации! Отчёты III отделения за 1836 и 1838 гг. содержат убийственные факты о коррупции в канцелярии наместника Царства Польского И. Ф. Паскевича (сам наместник ни в чём не обвинялся): один чиновник обложил данью всех богатых домохозяев за освобождение от постоя; другие вымогают деньги, возводя вымышленные политические обвинения на помещиков; третий «взял на откуп все кабаки в Варшаве» и т. д. Судя по всему, никаких мер по прекращению этих безобразий не последовало.

«Полнейший произвол царил в период 15-летнего управления Правобережной Украиной генерал-губернатора Д. Г. Бибикова. Достаточно сказать, что наиболее близкий ему человек, чиновник особых поручений, а впоследствии правитель канцелярии Н.[Э.] Писарев, брал колоссальные взятки — до 10 тыс. руб., облагая ежегодной данью губернаторов; те же, кто пытался не подчиниться, не утверждались им в должности. Так, в течение нескольких лет не утверждался в должности управляющий Подольской губернией генерал-майор А. А. Радищев, сын знаменитого А. Н. Радищева, отказавшийся платить дань Писареву… В фонде III отделения имеется специальное дело „О лихоимстве состоящего чиновником для особых поручений при киевском генерал-губернаторе Писарева“, из которого видно, что в 1840 г. тот получил от польских дворян, замешанных в деле Канарского, 46 тыс. руб., а в 1847 г. от волынских помещиков в связи с введением инвентарей — 35 тыс. руб. <…> Всё это было известно Николаю I, но никаких мер не принималось, более того, Писареву „высочайше“ было пожаловано в середине 40-х годов придворное звание камергера…»[589]. В 1848 г. он был назначен олонецким губернатором, а в 1851-м — тихо уволен со службы и удалился в имение писать мемуары.

Сенатская ревизия 1845 г. обнаружила лихоимство огромного размаха сибирского генерал-губернатора В. Я. Руперта. «Так, в 1838 г. Руперт запретил свободную торговлю хлебом якобы „впредь для удовлетворения казённых потребностей“, и хотя в 1839 г. Комитет министров отменил это постановление, но генерал-губернатор „продолжал воспрещать свободу в покупке хлеба и разрешал это только некоторым лицам по своему усмотрению… по продовольственной части, по заготовлению казённого вина и по другим предметам происходили весьма важные злоупотребления, тягостные для жителей, разорительные для промышленников и вредные для казны“. Вполне естественно, что разрешение приобретать хлеб „некоторым лицам“ было связано с получением администрацией колоссальных доходов. Руперт, как вскрыла ревизия, устанавливал самостоятельно новые налоги с местного населения. „Сборы эти, — писал министр юстиции [В. Н. Панин], — были употребляемы им на расходы, не определённые законом, или на замену вещественных повинностей денежными, или, наконец, на такие статьи, которые были уже внесены в высочайше утверждённую смету земских повинностей“, т. е., иными словами, на фиктивные расходы»[590]. Тем не менее Руперту было позволено «по прошению» уволиться в отставку.

Известны также судебные дела о злоупотреблениях курских губернаторов А. С. Кожухова (1831) и А. П. Устимовича (1850) и псковского губернатора Ф. Ф. Бартоломея (1846), лишившихся своих должностей, но в большинстве случаев до суда не доходило — коррумпированные губернаторы без шума удалялись на покой или меняли место службы. Так, например, пензенский правитель Ф. П. Лубяновский, имевший самую скверную репутацию, переместился в Подольск, а не менее одиозный симбирский, И. П. Хомутов, — в Вятку. Но были фигуры несменяемые, несмотря на дурную славу, окружавшую их. Самый яркий пример — хозяин Пензы в 1831–1859 гг. А. А. Панчулидзев. «Не говоря уже о взяточничестве „со всех и вся“ и различного рода казнокрадстве, он вёл себя как средневековый турецкий паша в завоёванной области, покрывал любые преступления, включая и убийства… И только в конце 1856 г. штаб-офицер корпуса жандармов Тарновский сообщил в III отделение в весьма деликатных выражениях: „Земская полиция и городничие, имея по делам отношения к губернскому правлению, говорят, должны поддерживать оные деньгами, а также утверждают, что кроме губернского правления многие исправники, судьи и проч, имеют свои установленные ежегодные отношения к начальнику губернии и чиновнику особых поручений Караулову, которыми и поддерживаются на своих местах“… „Относительно нравственного убеждения большинства лиц чиновников и служащих, — говорилось в том же сообщении, — к сожалению, по справедливости должно сказать, что многие наблюдают свои выгоды и установление благодарности и поборы, не считают взятками, о совершенном же бескорыстии по службе не имеют понятия“… несмотря на изменившуюся общественную обстановку… никакого отклика на это сообщение не было. И только статья в третьей книге „Голосов из России“, издававшихся А. И. Герценом, о так называемом „Танеевском деле“ — вопиющем произволе, связанном с уголовным преступлением, совершённым саранским исправником Федорчуковым при попустительстве Панчулидзева, — заставила в 1858 г. направить в Пензу сенаторскую ревизию во главе с сенатором С. В. Сафоновым. В результате этой ревизии, обнаружившей величайшие безобразия, Панчулидзева после 28-летнего пребывания на посту губернатора удалили со службы»[591].

Николаю I приписывают слова о том, что из всех российских губернаторов не берут взяток только двое — киевский, И. И. Фундуклей, т. к. слишком богат, и ковенский, А. А. Радищев, т. к. слишком честен. Вероятно, это преувеличение, но довольно показательное.

Мздоимство и лихоимство провинциального чиновничества среднего и низшего звена — и коронного, и выборного — как было, так и оставалось нормой. Дельвиг рассказывает: «Нижний [Новгород] был тогда [в 1840-х гг.] городом, в котором взятки брались почти всеми, без всяких церемоний. Если купцы и другие обыватели не находили нужным к кому-либо из властей приносить по большим праздникам в подарок деньги, то приносили фрукты, чай, кофе, рыбу, вино и т. п.». Дмитриев так описывает ситуацию в Симбирске во второй половине 1830-х гг.: «Добрый человек был здесь тот, который берёт большими кушами и с разбором, то есть знает, с кого и за какое дело взять, и который возьмёт, да и сделает: такой человек берёт взятки систематически и сверх того приобретает себе друзей в тех, кому он нужен, потому что на него им всегда можно уже надеяться. — Дурной человек здесь тот, кто берёт со всякого, что попадётся, и который ни для кого ничего не сделает и не умеет сделать: губернатор, Иван Петрович Хомутов, почитался здесь дурным человеком! — А прекрасный человек назывался здесь тот, который сам даёт взятки и сверх того поит шампанским… Даже симбирские нищие были в то время обложены от полицеймейстера ежемесячным оброком. 1837 года каждый нищий платил по пятиалтынному в месяц, то есть по 69 копеек по тогдашнему курсу, а с нового 1838-го стали платить по двугривенному, то есть по 92 копейки. — Это все знали и говорили об этом открыто».

«В прежние годы слышны были жалобы на лихоимство в присутственных местах, как духовных, так и светских, но никогда жалобы сии не были столь многочисленны, как ныне! Это язва, поедающая благоденствие нашего Отечества, и общий вопль возносится