Горы дышат огнем - Веселин Андреев

бы в моем воображении такими же, как тогда. Сейчас мне никак не верится, что поседевшие Янко Быкличаров, Продан Марков, Никола Дочев, Атанас Гребенаров, Иван Конджаков, Иван Быкличаров, Симеон Хинов — и есть те самые этропольские ребята. Те мгновения оставили у меня ощущение здоровья, красоты, восторженности, молодости и задора! Сколько этропольцев, думал я, разделили с нами свой хлеб, и эти молодые парни тоже жертвуют ради нас своей жизнью. Они не говорят громких слов, они просто принесли по мешку муки...

Я слышу знакомый, такой близкий голос: «А меня забыл?» «Подожди, Лопян! Разве такое забывается? Но я тебя почти и не видел, тебя мне только предстоит узнать».

Лопянских ятаков знали Стефчо и некоторые другие товарищи, встречавшиеся с ними. Один раз я встретился там с Кочаном (бай Герго) около сгоревшей лесопилки. Одет он был в бежевые брюки деревенского покроя, подпоясанные темно-красным поясом, и короткое менте[93], на ногах цырвули, на голове невысокая шапка из меха ягненка. Он был мал ростом и, отвязывая мешки от вьючного седла, все время подпрыгивал. Видно, ему доставляло удовольствие поговорить с нами о том, что делается в мире, и это казалось странным в далеких горах. Узнав, что здесь я появился недавно, он сказал:

— Ты не смотри, что я такой... (Какой, простоватый или маленький, не сказал.) Я — болышой протестант...

Он, видимо, сам выдумал это слово, имея в виду протестующего человека. Конечно, речи не было о каких-то религиозных убеждениях... Я улыбнулся. Интересно, как слова меняют свой смысл. Сегодня мне кажется, что бай Герго вполне оправдывал ту оценку, которую дал сам себе.

Однажды возле нашей новой землянки появились два охотника. Эти горцы, умевшие передвигаться бесшумно, подошли к нам незамеченными. Только сказали: «Смотри-ка!» — и будто остолбенели. Возглас «Смотри-ка!» вырвался и у нас. Мы не могли оставить без внимания это неожиданное появление людей.

С местными охотниками у нас была договоренность, что они не станут ходить в горы. Может, эти люди из охотничьей команды? Даже если и не оттуда, так ведь они могут проболтаться, тогда придет полиция, чтобы схватить нас.

Очень неприятно! Что сделать, чтобы избежать беды?

Все мы были встревожены, особенно: же, конечно, Стефчо. Он отвечал за нас и перед штабом, и перед своей совестью. Вид у него теперь был довольно грозный.

Да и эти лопянчане, хоть бы как-нибудь они дали нам возможность понять, чего от них можно ждать. Так нет, уселись, успокоились. Стефчо с ними и так и сяк — и советует, и угрожает... Один из лопянчан — бай Нено, с маленьким, хитроватым лицом, покрытым белыми пятнами, — говорил быстро, глотая половину слов. И все время настороженно блестели его глаза... Бай Васил, молчаливый, сухой и смуглый, снял сафьяновую фуражку и все вытирал пот, выступавший у него на лбу.

Человеку надо верить! Верить, но если это будет стоить жизни двадцати партизанам, двадцати твоим товарищам?

А лопянчане не спешили давать какие-либо обещания, хотя и говорили: будем молчать... наверное, поможем... ведь мы в ваших руках...

Мы их отпустили. Потом Стефчо навел справки у лопянских коммунистов и ему стало легче: то были честные люди. А подтвердили они это сами: пригнали несколько овец, помогли нам приготовить саздарму[94], стали ятаками.

Позже их проверяла и полиция. Слава богу, перед нею они не были искренни...

Как же не верить человеку!

Уложив стропила, мы заткнули щели камнями, набросали листьев, земли, хорошенько утоптали, и потом еще слой и еще. Теперь сверху крыша ничем не отличалась от горного склона — попробуй догадайся, что здесь землянка!

Мы даже деревья посадили и положили гнилую колоду, смешно искривленную. Стефчо не был бы Стефчо, если бы не съязвил в наш адрес, мой и Колки:

— Ведь вы поэты, мечтатели, это дерево специально для вас: будете при лунном свете, раскрыв рот, сидеть возле него и сочинять...

Землянка была просторной и светлой, мы ее сразу же назвали бальным залом. (Потом полиция измерила ее: шесть метров в ширину, это правильно, но вот откуда они взяли тридцать метров в длину, не знаю. Длина землянки не превышала двенадцати метров.) Свет поступал через две двери и продолговатое окно — настоящую амбразуру. Чтобы дотянуться до потолка, надо было высоко поднять руку. Постели из папоротника были устроены выше уровня пола. Наш дом был светлым и чистым, и это предрасполагало каждого к чистоте — пожалуй, и душевной тоже.

Когда мы принялись обставлять землянку, вспыхнула война. Кто-то назвал ее «пунической», а Караджа, пожав плечами, заметил: цеховая междоусобица. Стефчо взялся было делать полки, но Брайко вырвал у него тесло.

— Оставь, Брайко! Это тонкая работа, не для тележного мастера, — сказал Стефчо.

— Бабушка твоя тележный мастер! Ты еще увидишь...

— Иди займись порогом. Ты и понятия не имеешь о венской мебели.

— Ве-енской... — протянул Брайко. — Я тебе сделаю лопянскую!

Стефчо когда-то работал в большой фирме «Тонет», а Брайко — в неизвестной мастерской. Междоусобица, однако, закончилась слиянием двух «фирм», и мебель стала венско-лопянской.

Стол — подставка для квашни, над ним полки, на которых блестели наши кружки, коробки для соли, перца, а точно посередине — книжные полки.

Больше всего разговоров вокруг квашни. Мустафа и Стефчо начали ее делать под общие насмешки. «Мастера! Если вы сделаете квашню, я вам за уши приведу Дочо Христова», — пообещал бай Горан. Все думали, что Мустафе и Стефчо придется отказаться от своего замысла — буковое дерево было твердым как железо, но настойчивость людей взяла верх. А когда квашня была почти готова, скептики начали просить, чтобы и им разрешили обтесывать ее. Стефчо и Мустафа, однако, смотрели на них свысока. Бай Горан, посрамленный, по приобретенной в тюрьме привычке сел, поджав под себя ноги, и, раскачиваясь, заговорил совсем в ином тоне: «Да я бы привел Дочо Христова, только зачем вам это дерьмо!»

Оставалась только библиотека. Мы выставили все книги, какие у нас имелись, но их оказалось мало. «Книг, — сказал мне Стефчо. — И умных!» — «Откуда я их возьму, разве в селах есть книжные магазины?» — «Не знаю, спроси у наших людей. Если хочешь, попроси у Гешева, у него полно марксистской литературы». Я был в этом уверен, однако считал не совсем удобным появляться в гешевском книгохранилище. Целесообразнее было, несмотря на риск, попытаться использовать свою библиотеку, которую по моей просьбе спрятали моя сестра Марийка и брат Иван... Вскоре под тяжелыми рюкзаками