Корвет «Бриль» - Владимир Николаевич Дружинин

— Факт прискорбный… Гейст будет вне себя. Ему подавай на судне благочестивое семейство моряков во главе с отцом-капитаном, — и Вальдо фыркнул, прикрыв рот ладонью. — Наш милый Гейст живет в прошлом веке.

Гейста матросы прозвали блаженным. Анекдоты про Гейста часто доходили до ушей Чаушева. Семейство торговых теплоходов у Гейста, что и говорить, не маленькое. «Карл Гейст» — флагман, носящий имя хозяина, «Матильда Гейст» — его супруга, их дети — «Эрик Гейст», «Герда Гейст», затем… Всего, кажется, семь или восемь.

Сейчас Чаушев почти не слышит капитана. Мысли заняты другим. А Вальдо жалуется. Было бы у него здоровье, тогда, куда ни шло, можно вытерпеть и Чудачества владельца и распущенность матросни. Одна мечта — дожить до пенсии.

Буфетчик, дюжий, сонный детина, убрал остывшую овсянку и поставил перед капитаном горячую.

Чаушев поднялся.

— Приятного аппетита, — сказал он.

Больше ничего не вытянешь из Вальдо. Да, на этом точка.

Чаушев возвращается к себе расстроенный. Ох, капитан Вальдо! За что же вы так напали на беднягу Райнера? В сущности, вы так и не ответили мне. Что это, неприязнь, предубеждение или… Да, капитан Вальдо — не из добрых душ. И все же слишком резкая враждебность, почти злорадство. Вы словно торопитесь уйти, покинуть наш порт без Райнера. Нет, я чую, вы знали о происшествии. Не я вам принес новость, вы получили ее раньше.

А впрочем… Чаушев усилием воли остановил поток предположений. Как обычно, заработали тормоза осторожности, трезвого анализа. В конце концов нет твердых оснований упрекать капитана Вальдо. «Копченая салака» — вот его прозвище. Матросы — они всех окрестили по-своему. Сердечность — понятие, несовместимое с капитаном Вальдо.

В кабинете Чаушева просторно, так как нет ничего лишнего, и прохладно — форточка в любую погоду распахнута. Старинные стоячие часы показывают без четверти одиннадцать. День начался недавно, времени впереди еще много. Однако и дел предстоит немало…

Чаушев уже обдумал план действий. Но сперва ему хочется еще раз посмотреть на Теодора Райнера. Быть может, в этом нет большой необходимости. Но Чаушев все-таки достает из кармана моряцкое удостоверение и раскрывает его. Бархатистые брови, нежные, округлые щеки.

Быть красивым трудно. Тебя ласкают, тебе потакают, твои желания не встречают сопротивления у твоих близких. Красивому мальчику, наверно, легко стать эгоистом, стать жадным и злым. Но этот… Нет, он не злой. Дебошир, пьяница? Странно слышать такое! Взгляд у мальчика доверчивый, взгляд, который как будто тянется к людям… Возможно, ему не хватает скромности. Да, очень может быть! Он откровенный франт. Но и это выходит у него как-то по-детски. Модным галстуком он хвастается, как новой игрушкой. Может, купил на первый заработок…

Чаушев прячет удостоверение в стол, снимает трубку телефона и набирает номер.

— Ал-ло! — размеренно, двумя слогами откликается капитан Соколов.

— Доброе утро, — говорит Чаушев. — Я насчет нашего «чепе».

— Он живой? — спрашивает капитан Соколов быстро, оживившись.

— Живой.

Лаконический стиль речи Соколова действует на Чаушева, он и сам переходит на телеграфный язык. К тому же служебные разговоры по телефону могут быть только краткими.

— Я приеду, — слышит Чаушев. — Через полчаса.

Спор между интуицией и логикой не прекратился в мозгу Чаушева. Непреложных фактов мало, простор для догадок большой. Но подождем, подождем! Приедет капитан Соколов из КГБ. Какие-нибудь данные у него, вероятно, есть.

Да, наверняка есть, — уж очень охотно, решительно он согласился приехать.

2

— Как Вальдо? — спрашивает Соколов.

Веснушки, прочные веснушки на его лице не исчезают и осенью. С холодами они точно примерзли.

— Никак, — откликается Чаушев.

— Значит, никак? — говорит Соколов. Веснушки чуть дрогнули от легкой, почти неприметной усмешки.

Больше ничего не требуется объяснять. Соколову ясно, что визит к капитану «Матильды Гейст» не дал существенных результатов.

— Райнер им не ко двору, — говорит Чаушев. — Драчун, пьяница — такова характеристика.

— Ясно, — говорит Соколов.

— Вообще капитану наплевать на него.

— Волчий закон, — говорит Соколов.

Когда-то Чаушева сердили стертые фразы, фразы-ярлычки, слетающие иногда с губ Соколова. Сердили, пока не разглядел в нем серьезного, мыслящего человека.

Удостоверение с портретом Райнера Соколов держит перед собой долго и, разумеется, молча. Тем временем Чаушев раскладывает на столе еще фотографии. Команду «Матильды Гейст» снимал фотограф Клуба моряков для щита под рубрикой «Наши гости». Моряки в читальне, моряки у автобуса, перед экскурсией за город.

Вот боцман с «Матильды Гейст», рулевой, два матроса из палубной команды, два из машинной. Они тоже были вчера на берегу.

— Слабенький еще, а лезет, — говорит Соколов с укоризной, заметив приплюснутый нос Райнера.

Потом он смотрит на остальных.

— Драка по пьяной лавочке, — произносит он задумчиво. — Они что, здорово пьют?

Нет, на «Матильде Гейст» пьют весьма умеренно. То ли выделывают моряки с некоторых других судов! Случается, спускают с себя все до рубахи, ночуют в вытрезвителе. Нет, эти больше за девушками…

— По-моему тоже, — говорит Соколов.

Э, похоже он приготовил сюрприз! Он ведь ни за что не выложит сразу.

— На подбор! — Соколов перебирает карточки на столе, поворачивает к свету. — Один к одному, а?

Он прав, Чаушев и сам обратил внимание, команда на «Матильде Гейст» словно для киносъемки.

— Владелец у них, Гейст, первой марки чудак, — улыбается Чаушев.

От Гейста всего можно ждать. Удивляться нечего! Как знать, не вздумал ли Гейст таким путем сотворить вывеску, живую вывеску «свободного мира»!

Соколов не спеша, сосредоточенно раскрыл молнию портфеля и вынул пакет. Из пакета появилась фотография и легла на стол. Большая глянцевая фотография. Под ней исчезли почти все моряки с «Матильды Гейст».

— Привет из-за границы, — веснушки опять дрогнули. — Опять распространяют среди молодежи…

В комнате, на тахте, в пятне света сидит девушка. Ее фигура очерчена ретушью. Может быть, поэтому поза несколько натянутая. Обе руки на коленях, голова откинута назад, будто ищет опоры. На шее искорки бус.

— Узнаете?

— Да, — говорит Чаушев. — Зойка.

Комната обставлена щедро. Над тахтой на полочках разномастные и, видно, не дешевые безделушки. Толстый Будда, угловатая, тощая индонезийская танцовщица, босая, на облаке. Мебель современная, блещет свежей полировкой. Почти во всю стену сервант, набитый посудой и винами.

— Магазин, — говорит Чаушев, глядя на витрину серванта.

Окно комнаты выходит на улицу. Сквозь прозрачную кружевную занавеску видна неоновая вывеска на той стороне — «Атлантик-бар».

— Все удовольствия, — говорит Соколов.

— Именно.

На обороте чисто, никаких пояснений. Впрочем, они и не нужны, соображает Чаушев. В городе многие знали Зойку Колесову. Дочь Саввы Колесова, старого однокашника, знаменитого когда-то бригадира грузчиков. Вместе школу кончали. Чаушев пошел потом в военное училище, а Савва работать в порт.

Единственная дочка… Нет, с ней не очень-то цацкались. Напротив… Отец погиб в самом конце войны, за