Путевые картины - Генрих Гейне

Не случайно Гейне объявил в письме Меркелю, что тема его нового сочинения — Наполеон и французская революция. О ней нигде прямо не говорится, но она повсюду проглядывает за темой Наполеона. О ней живейшим образом напоминает барабанщик Ле Гран, который у Гейне почти всегда появляется рядом с Наполеоном. Барабанщик Ле Гран умеет исполнять на своем барабане «красный марш гильотины», и марш этот незаметно сливается с маршами наполеоновских походов и побед над феодальной Европой. Присутствие Ле Грана возле Наполеона постоянно указывает, что Наполеон в его войнах против феодальных государств Европы действовал как продолжатель французской революции; оно указывает также на то, что Наполеон — последний значительный деятель целого периода европейской истории, содержание и смысл которому дала революция и который кончился Наполеоном, уступившим место насилию феодальной реакции. Гейне в «Книге Ле Гран» как бы заклинает дух революции вернуться в Европу. Гейне ведет спор, под каким знаком развивается история его времени — под знаком ли реставрированного старого режима или же под знаком революции, лишь ненадолго оттесненной в глубокий фон эпохи и обладающей прежним обаянием и прежней властью над умами современников.

Назвав свою новую книгу «Идеи», Гейне именно и поставил вопрос, каков знак времени, какие «идеи» управляют им. Хотя имя Гегеля нигде в «Книге Ле Гран» не упоминается, однако же Гейне здесь ведет свои расчеты с Гегелем, тогда господствовавшим в духовной жизни Германии. В Берлинском университете Гейне слушал лекции Гегеля, встречался с ним в гостиных Берлина, был окружен в Берлине ревностными гегельянцами. Уже первые отклики Гейне на учение Гегеля показывают, что, высоко ценя пафос развития, присущий этому учению, дух диалектики, пронизывающий его, Гейне все же не был намерен безоговорочно подчиняться гегелевской догме и системе. В «Книге Ле Гран» впервые прозвучало требование Гейне, чтобы из учения Гегеля были сделаны практические революционные выводы, которых избегал сам учитель. По Гегелю, в основе исторического движения человечества лежат «идеи», которые проходят через многообразные формы: каждая большая историческая эпоха осуществляет свои особые «идеи», имеет свою задачу, свое направление, которые входят в общую «идею» всемирной истории в ее целом. Из «Книги Ле Гран» явствует, в чем усматривает Гейне «идеи» своего времени, — это освободительные идеи французской революции, и они неотделимы от массовой борьбы, от революционного наступления масс, от леграновского барабана. В заглавии нового сочинения: «Идеи. Книга Ле Гран» Гейне сталкивает и объединяет эти две силы — силу философского прозрения в задачи времени с силой массового практического действия во имя их. По Гейне, «идеи» хороши не сами по себе, настоящую цену они получают, когда положены на музыку барабана. Гегель, как известно, до конца дней своих относился сочувственно к французской революции, но для Германии опыт ее Гегель отнюдь не считал обязательным. Согласно Гегелю, немцам предстояло полноту освобождения вкусить в духовной жизни, что, как уверяла его философия, является более почетным и высоким призванием, чем практическая революция, известная по опыту французов. У Гейне французская революция имеет универсальное значение: барабан старого французского якобинца Ле Грана у Гейне гремит и для немцев, положительная роль Наполеона у Гейне — в том, что Наполеон насильственно поворачивает немцев на путь европейского политического прогресса, как бы предлагая им самим продолжить дело, начать которое он их принудил. Много позже в стихотворении 1844 года «Доктрина» Гейне кратчайшим способом выразил содержание своей «Книги Ле Гран»: бей в барабан, не зная страха, подымай людей, в этом смысл науки, в этом смысл Гегеля и его философии. Гейне прямо объединяет в этом стихотворении «идеи» с делом революции, и имя Гегеля, как имя мыслителя, с которым ведется полемика, которого дополняют и преобразовывают революционной практикой, не названное в «Книге Ле Гран», в этом стихотворении названо.

Гейне, заполнив «Книгу Ле Гран» автобиографическими признаниями, усилил стремление комментаторов, и без того склонных к психологическому и биографическому толкованию художественной литературы, искать и находить в этой книге реальные факты, пережитые самим Гейне. Исследователь Гейне Эрнст Эльстер довольно упорно стремился установить, о каких именно женщинах ведется речь в «Книге Ле Гран». По мнению Эльстера, главы I и II посвящены воспоминаниям о любви к Амалии Гейне, гамбургской кузине поэта, главы XVIII–XX выдвигают новую героиню — младшую кузину, Терезу, что же касается «madame», к которой обращается автор со своей исповедью, то, как считает Эльстер, это Фредерика Роберт, берлинская красавица, жена известного писателя, поэта и драматурга Людвига Роберта. Соображения о кузинах весьма спорны, и к тому же — верны они или не верны, довольно безразлично для понимания художественного текста. Скорее всего Гейне говорит в «Книге Ле Гран» не о трех женщинах, но об одной-единственной, которую он представляет в разных лицах и под разными именами, — это и тема одной-единственной романтической любви, всегда самой себе верной и равной, это и осторожность, несмелость прямо обращаться с речами о любви к той, кого благоговейно любят. Более ценными являются соображения о Фредерике Роберт, — они несколько углубляют для нас тему «madame». Собеседница автора в «Книге Ле Гран» более уверенно рисуется для нас как хозяйка одного из салонов времени Реставрации, мы более уверенно можем судить о социальной дистанции, отделяющей в «Книге Ле Гран» автора от дамы, к которой обращена его исповедь. Конечно, «madame» из «Книги Ле Гран» не является точным портретом Фредерики Роберт. Любопытно, что современные Гейне критики хорошо уловили художественное значение этого диалога с дамой, в формах которого проводилась вся «Книга Ле Гран». Один из них писал: «Посвящение этой книги женщине и постоянно протискивающееся через речь автора обращение „madame“ придает еще более своеобразную окраску всему этому целому, где любовная история, история мира и народов, дела науки и дела общественные переплелись друг с другом столь причудливо, в таком неистощимом богатстве форм и оттенков» («Gesellschafter», 1827, № 82). Светский диалог, в тоне которого выдержана «Книга Ле Гран», придает ей особый драматизм: автор произносит свои речи гражданина и революционера перед женщиной, которая ценима им, но вряд ли способна откликнуться на интересы, во имя которых он живет.

Фарнхаген фон Энзе писал Гейне 1 июля 1827 года об успехе его книги, но отметил, что читатели опасаются хвалить ее вслух и что даже друзья автора стараются в разговорах о ней придать себе вид высоко добродетельных граждан и людей науки, стоящих на страже интересов порядка.

«Коротко говоря, — заключает Фарнхаген, — из сервильного страха всю книгу предают поношению».

Рецензент берлинской газеты писал, что через книгу Гейне нужно пробираться, приняв меры предосторожности, — иначе замараешься или обдерешься, так много в ней неприятного и колючего материала («Berliner Konversationsblatt», 1827, № 93). Однако другой берлинский критик, уже цитированный у нас, проявил тонкое понимание и замыслов и манеры Гейне и отдавал себе отчет, как значительны идейные масштабы нового сочинения. Он писал об уменье Гейне все подводить под большие мысли, даже предметы, казалось бы не поддающиеся этому. Он сравнивал книгу Гейне с картиной природы после морской бури, когда восходит солнце, освещает обломки кораблекрушения и золотит самые ничтожные из них; все перепутано — и ценное и ничего не стоящее, духовное достояние автора и духовные богатства, принадлежащие всем. Талант автора, по словам этого критика, — талант освещения, иной раз это освещение на лету, иной раз с одной только стороны, но всегда сильное и яркое. В этой книге, говорит критик, заключаются «все содержание жизни европейского человечества», все его пожелания и вздохи, все, что было упущено и не достигнуто им, и все, чем оно обладает и наслаждается, все дела его и все его устремления. Внешность книги, — писал этот критик, — резка и причудлива, но внимательному взгляду открывается, какой глубокой и благородной человечности она полна («Der Gesellschafter», 1827, № 82).

Северное Море

«Избирательное сродство» — роман Гете (1809). Герои этого романа, Эдуард и Оттилия, испытывают глубокое влечение друг к другу, они как бы связаны тем «избирательным сродством», о котором учила тогдашняя химическая наука. Эдуард и Оттилия не смеют предаться своей любви. У Эдуарда и у жены его, Шарлотты, появляется ребенок, поразительно похожий на Оттилию, — у него глаза Оттилии. Так у Гете наследственность определяется чисто духовными путями, и об этих-то «материалистически-мистических законах» и говорит Гейне.