Энциклопедия пиратства - Жан Мерьен

И вот один раз то ли из-за моего располагающего вида, то ли из-за моего вежливого обхождения, а скорее всего, после предложенной араки мне удалось разговорить одного негра, ибо меня не оставляла мысль пролить свет на это необъяснимое отчаяние.

— По какой все же причине, — спросил я у него, — испытываешь ты такие страдания, расставаясь со своими друзьями? Неужели ты так любишь их, что разлука с ними представляется тебе столь ужасной?

— Хозяин, — ответил он мне, — я так печален, потому что знаю, что вы мне перережете горло.

— Ты сошел с ума? Кто мог тебе рассказать такую невероятную ложь? Да над тобой просто посмеялись!

— О! Я точно знаю, что это правда! — ответил печальный негр, качая головой и всем своим видом показывая недоверие к моим словам. — Мой хозяин Сиди-Али предупредил меня о судьбе, которая мне уготована.

— Подумай немного, несчастный, и ты поймешь, что мы не стали бы тратить столько денег на покупку рабов, если бы затем собирались убить вас. Какая же нам польза от такого варварского поступка?

— Пить нашу кровь! Сиди-Али рассказал мне, что это питье доставляет вам огромное наслаждение! О! Я хорошо знаю, что мне не спастись.

Я совершенно обессилел, пытаясь вразумить моего собеседника, но ничего не добился, а только зря потратил на него запасы моей араки и логики. Возвращаюсь к моему рассказу.

Наш корабль был полностью укомплектован грузом, и нам оставалось только поднять паруса.

В течение нескольких дней, прошедших после нашего счастливого отплытия из порта Занзибара, не произошло ни одного случая, достойного моего описания. Однако, хотя все вроде бы благоприятствовало нашему плаванью и давало нам уверенность в скором прибытии в Бурбон, беспокойство не оставляло нас: наши негры иногда выказывали непослушание, и это нас весьма тревожило.

Мы всячески старались придумать для них развлечения, быть с ними любезными, но африканцы, не обращая внимания на наши старания, принимали в нашем присутствии надменный вид, почти враждебный. Пренебрегая работами, которые мы поручали им, слушая с безучастным и рассеянным видом истории, рассказываемые переводчиками, не желая более предаваться танцам и отвечая дерзости на наши предложения рассмотреть их волосы или кандалы, наши негры, выведенные утром на палубу, весь день пребывали в апатии, оживляясь только, чтобы украдкой пошептаться друг с другом, но сразу стихали при нашем приближении.

Утром 13 марта, когда мы находились примерно в тридцати лье от берега, бриз стих и наступило затишье. По всему небу, насколько хватало глаз, застыли облачка; „Дорис“ потеряла управление. Казалось, глубокое уныние охватило весь экипаж.

Прозвенело десять часов, и рабам подали завтрак. Странная вещь! Наши негры, обычно столь прожорливые, уже несколько дней нехотя жевали свою скудную еду, как будто выполняли тяжелую повинность.

Четверо членов нашей команды в это утро, как обычно, раздавали неграм котелки с едой. Не успели матросы, молодой Флери, Пранту, Перен и Дюкас, закрыть за собой двери ограждения и ступить на половину рабов, как душераздирающий вопль, похожий на рычание нескольких тигров, разорвал тишину.

При этом объявлении войны, этой прелюдии к восстанию, так как к несчастью мы больше в этом не сомневались, горестное предчувствие сжало наши сердца и мы поняли, что проявление минутной слабости с нашей стороны может стоить нам жизней.

Надо сказать, что ничего, даже пожар, не пугает так работорговца, как восстание рабов. Он знает, что борьба будет кровавой, безжалостной и беспощадной, но не это приводит его в ужас. И пусть он падет с проломленным черепом, это мало его волнует, не смерть страшит капитана, ибо моряк каждый день готов умереть; но то, от чего стынет кровь в жилах и холодный пот выступает на лбу, — это мысль, что, если он будет побежден и злая судьба оставит его в живых в руках врагов, он будет подвергнут таким мучительным пыткам, которым еще не придумали названия! Действительно, ни что не сравнится в жестокости с теми муками, на которые победившие негры обрекают экипажи кораблей, если те оказываются в их власти. Нет такой изощренной пытки, которую дикари не придумали бы и не применили на несчастных матросах, оставшихся в живых».

ПЕРЕД ЛИЦОМ ВОССТАВШИХ РАБОВ

«Сразу же после призывного клича, о котором я говорил выше, мы услышали крики: „На помощь! На помощь!“ Это кричали наши несчастные товарищи, на которых набросились негры, у них не было при себе оружия, чтобы защищаться и они взывали к нашей помощи. Но как добраться до них? Большая часть африканцев, не ведомо каким способом, избавились от кандалов и представляли собой живой барьер, сквозь который мы не могли прорваться; Вооруженные различными предметами, попавшимися им под руку, — веслами, гандшпугами, совками для перемешивания риса, поленьями и т. д., — они приготовились к наступлению.

Яростная, вопящая с пеной у рта толпа негров надвигалась, все увеличиваясь, и напирала на наше ограждение; самые молодые из них, вероятно, действуя по ранее разработанному плану, подставляли свои спины старшим товарищам, более опытным в драках, которые взбирались по ним, как по лестницам. И вот поток наспех вооруженных бандитов, взобравшихся на вершину нашей „крепостной стены“, устремился на нас, предоставив нам защищаться на очень ограниченном пространстве, так как все новые потоки негров переливались через край стены и поджимали дерущихся впереди.

Мы допустили большую ошибку: мы попытались вступить с неграми в переговоры и не предприняли в самом начале решительных действий. А теперь мы были вынуждены отступать на ют корабля. И что же! Даже теперь, обороняясь при отступлении, экипаж не пользовался оружием, стараясь не причинить вреда своим врагам. Ах! Это была вовсе не жалость, будем справедливы, которая удерживала их руку, а жадность и эгоизм! Люди, которые нас атаковали, не были для нас людьми, это были животные, представляющие собой довольно высокую цену: жизнь любого из них стоила тысячу франков!

Как только мы, отбиваясь, добрались до юта, нашей первой безусловной заботой стало убрать лестницу, по которой можно было сюда залезть.

— Капитан, — проговорил запыхавшийся Франсуа, тащивший за собой мешок из грубой ткани, — я принес „голубей“…

— Отлично, мой бравый Франсуа! Бросай их быстрей, заполни ими всю палубу!

То, что называют „голубями“ на борту невольничьего корабля, представляет собой предмет, похожий на несколько скрепленных между собой гвоздей с четырьмя острыми концами, один из которых всегда торчит вверх. Такой вид холодного оружия часто выручает работорговцев.