Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

и красные рыбки среди ажурных водорослей и бархатных камней. Мы с ним отдыхали в павильоне, украшенным ископаемым перламутром. И я чувствовала себя такой вот цветной, полупрозрачной и лёгкой рыбкой, попавшей из тягостной жизни туда, где ничто не тянет вниз, где не надо каждодневно думать о пропитании, хватая сладкие крошки, появляющиеся сами собой или поднесённые свыше откуда-то доброй ладонью. И плавать, плавать, играть в растворённых в хрустальной воде серебряных лучах. Да, я признаю, что это мечта паразита, но перед тобой я честна. Кто не мечтает о том же? Только святые люди и великие подвижники имеют высшее зрение и высшие цели. Я всегда так боялась жизни реальной, боюсь. Мне настолько страшно жить, ты даже не представляешь. А тогда — это было волшебство, которое не бывает, но оно было. На самой быстрой машине мы ездили на чистые озёра с искристыми песчаными берегами, где купались в безлюдье нагишом. Я только потом узнала про странный обычай людей из аристократических рощ и скрытых от глаз простолюдинов посёлков. Как они дают себе волю напоследок перед браком. А тогда я по своей провинциальной дурости вообразила, что попала в ту самую волшебную касту счастливцев, благодаря своей внешней притягательности, и навечно останусь там жить. Впрочем, бывают такие случаи, почему и не со мной? Так я думала. Такая длительная связь — целый месяц, наполненный ласками и нежностью. У меня всё это было впервые, и единожды, чтобы настолько хорошо и ослепительно красиво!

И веришь, я не помню его лица, а этого колдуна, не иначе зачатого в паучьем подвале, запомнила с первого взгляда! Даже там, в тенистых и ухоженных рощах и садах я не забывала его сумрачное и непонятное лицо. Я не знала, как его определить — было оно злым или несчастным, умным или устрашающим? Но я долго не забывала человека, подошедшего к Гелии в том клубе, чтобы познакомиться со мной. Я не стала цепляться за того молодого аристократа, с лёгкостью покинула его, а он, помню, ждал чего-то и большего от меня, намекая на продолжение отношений после его ритуала в Храме с другой, со своей аристократкой. «Это же обычай», говорил он, «моя обязанность перед родом, а полюбил я тебя». Но мне как-то обидно тогда стало за собственные же наивные мечты, что ли. И потом, я не теряла надежд устроить себя в браке, и всегда порывала связь сама, как только понимала её бесперспективность для дальнейшего.

Я опять пришла в тот клуб. Встретила там Гелию, но того, ну хозяина, там уже не было. Гелия обещала мне достать средства для оплаты учёбы в театральной школе, она считала, что я уникальный талант. Она пригласила меня к себе в дом. Я была поражена, как небогато она жила, хотя жилье было огромным, и вещей красивых у неё было много. Но в остальном — пустые комнаты, пыль и ощущение какой-то разлитой всюду тоски, кромешного одиночества. Потом притащилась толпа каких-то людей, я стала для них танцевать по просьбе Гелии, а потом ничего не помню, меня чем-то подпоили. Я очнулась отчего-то у себя в каморке, где жила в столице у одной старухи, сдающей бесчисленные конурки в своём доме таким как я, нищим актрисам, короче. Она сказала, что меня привезли бесчувственную, голую, но завёрнутую в богатый пушистый плед, некие жуткие мужики и скинули лицом в кучу песка и ракушек у её порога. Хорошо, что она вышла и перевернула меня, а то бы я задохнулась. Старуха собиралась этим песком, перемешанным с ракушками посыпать дорожки в своём садике. Она при помощи других жильцов притащила меня в мою конуру. Это был такой стыд! Такое падение! Но жильцы-соседи, как и сама старуха-хозяйка на это не очень-то и обращали внимание. Насмотрелись на всякое. Да и сами были отнюдь не образцами благопристойности. А плед старуха мне не отдала, сказала, что он будет ей в качестве платы за ночные хлопоты. Да что плед! Я и думать о нём забыла. Но красивого платья, оставленного неведомо где, было жаль. И обуви. И вышитой замшевой сумочки ручной работы профессионального дизайнера с остатками всех моих денег. И драгоценностей, спрятанных в двойной подкладке сумочки, тоже у меня теперь не было. Я боялась оставлять деньги и прочие свои мелкие, но дорогие вещички в конуре, где приходилось ночевать, и всё таскала с собой, куда бы ни ходила. Я же была абсолютная трезвенница, не считая единичных случаев принятия того напитка вместе с Гелией. Но Гелия уверяла меня, что это не вино в традиционном понимании, а некий загадочный напиток, открывающий человеку дверь в его собственное подсознание, а при этом сам человек не выключается из реальности, как происходит при алкогольном одурманивании. И что за суррогат мне подсунули у Гелии в доме её приятели, я не знаю.

А те украшения были подарками того человека из аристократических рощ, они были шикарны, они были как память о нём и о тех днях. Один шарфик — подарок того аристократа и остался на мне, завязанный узлом вокруг моих бёдер. И то хорошо. Хотя чего и хорошего? — Уничка протянула свою полную руку, показывая браслет из плетений мелких туманно-звёздчатых камней. Поверху крепилась кружевная бабочка, кем-то искусно выточенная из розоватого материала, прозрачного как стекло. Она была усеяна золотистой пыльцой как живая и слегка трепетала крылышками при малейшем движении руки. Поначалу Колибри приняла браслет Унички за пустяковую безделицу — дешёвую игрушку. — Подарок мне от моей мамы. Удивительно, что мне удалось его сохранить! А надо тебе сказать, что Гелия знала толк в украшениях и в камнях. Как она просила у меня мой браслетик! Предлагала немалые деньги. Но как отдать собственный оберег? У Гелии в доме не было ни одной дешёвки. Она даже в руки брезговала брать то, что не соответствовало её представлениям о красоте. Красота же всегда дорогая. Во всех смыслах этого определения. Конечно, можно её не ценить, как было то со мною, например. Я и понятия не имела, как я была уникальна в юности, и как нужно было использовать свой природный дар таким образом, чтобы не сидеть теперь в позорном проклятом месте, — она поднесла руку к своему лицу, долго разглядывала браслет. — Не сняли. Бледные камушки, мелкие, да и бабочка поверху, вот воришки и решили, что детская игрушка.

— Мистика! — произнесла она, любуясь бабочкой и поворачивая запястье с браслетом в разные стороны. — Как будто бабочка не смогла улететь, оставшись за компанию