Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1 - Александр Шульгин

Пока Шура принимал душ, я смотрела телевизор. Потом помылась и я, отметив волнообразное движение перед глазами и рябь сбоку, которые стали нарастать. Я следила за своим телом, содрогавшимся от потока энергии, наблюдая, как появившаяся сначала тревога растворилась в доверчивом принятии этого состояния. Мне было интересно, куда все это меня заведет.

Я насухо вытерлась и, не одевшись, села на унитаз.

Какое-то время назад Шура попросил меня: «Пожалуйста, никогда не закрывайся в моем доме. Даже когда ты в ванной. Я очень сильно боюсь, вдруг что-нибудь случится, и я не сумею быстро открыть запертую дверь; этот страх остался во мне после болезни Элен. Я умоляю тебя исполнить мою просьбу».

Я и соблюдала это правило в точности.

Теперь в коридоре раздались шаги, и вдруг дверь распахнулась. Я даже задохнулась от возмущения и воскликнула «эй!»

На пороге ванной возник Шура в халате и с улыбкой на лице. Увидев, с какой яростью я схватила свое полотенце, он поддразнил меня: «А я-то думал, мы стремимся достичь полнейшей искренности в наших отношениях!»

- Но всему есть предел, Шура!

- Предел? Нет, нет! Мы не договаривались о каких-то пределах, - он рассмеялся, поцеловал меня в губы и поласкал грудь на прощанье. Дверь закрылась с той стороны. Я по-прежнему сидела на унитазе, во мне боролись возмущение и удивление. Потом мне в голову пришла не очень приятная мысль.

А вдруг он один из тех, кому нравится смотреть на вещи, подобные мочеиспусканию?

Я вошла в спальню. Ночник испускал мягкое желтое, как сливочное масло, свечение, от которого махровые розы на старинных обоях шли волнами. Я заползла на кровать и, не снимая халата, села, скрестив ноги, рядом с Шурой. Я посмотрела на него, растянувшегося голышом на одеяле, такого розового и блестящего от только что принятого душа. Он улыбался мне. Я задала ему вопрос, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал легко и обычно: «Между прочим, ты не из тех ли, кто обожает подглядывать за людьми в ванной, или ты просто дразнил меня?»

В его волосах и бороде бегали крошечные разноцветные искорки. «Нет, я не закоренелый вуайерист. Я действительно люблю поддразнивать людей. У меня есть про запас немало секретных штучек, но эта не входит в мой арсенал. А как насчет тебя?» Лицо невинного младенца, огромные голубые глаза, рассматривающие меня. Я заверила его, что подглядывание совершенно не в моем вкусе.

Шура продолжил спрашивать меня: «Как ты пока себя чувствуешь? Ощущения приятные?»

- Да, с учетом того, что это, как ты сказал, довольно сильный психоделик, который, очевидно, не подходит наивным и невинным личностям, я чувствую себя даже очень неплохо. Особенно в свете того факта, что мне пришлось испытать шок оттого, что ко мне... вторглись, понимаешь? Да еще в ту минуту, когда я сидела на горшке. Невероятно, но это был тот самый заслуживающий доверия джентльмен, который попросил меня не закрываться в его доме!

- Разве я когда-нибудь называл себя джентльменом? Разве претендовал на это звание?

Я признала, что такого не было.

Шура покрутил настройку приемника и остановился там, где передавали Сибелиуса. Потом он закинул руки за голову и с подчеркнутой фамильярностью начал: «Если говорить о странных, темных увлечениях...»

О-о, вот это важно.

Он взглянул на меня: «Во время твоих многочисленных свиданий с мужчинами тебя когда-нибудь связывали, или, может, ты сама кого-нибудь связывала - просто чтобы узнать, какие ощущения можно испытать при этом?»

Я ответила, что в реальности никогда такого не делала, но часто представляла подобные сцены в своих фантазиях.

Шура приподнялся на локте: «Тогда почему ты никогда не пробовала исполнить эти фантазии?»

- Наверное, потому, что для этого нужен человек, которому я могу полностью открыться, а я встречала не слишком много мужчин, которым могла бы настолько доверять. Кроме того, никто из тех, с кем я была по-настоящему близка, не заговаривал об этом, так что я не хотела никого шокировать, предложив такую игру первой.

«Ты действительно думаешь, что это может шокировать?» Он хочет услышать, что человек не становится ненормальным, если у него такие фантазии.

- Меня это не шокирует, - ответила я. - Ведь это называется садомазохизмом? Насколько я понимаю, многим людям он приносит удовольствие. Я как-то прочла прелюбопытную статейку, кажется, в журнале по психологии, в которой говорилось, что огромное количество мужчин, получающих наслаждение оттого, что их связывают в любовных играх, в жизни оказываются очень сильными людьми, занимающими ответственные должности, например, судьями, сенаторами и докторами. В статье объяснялось это явление. Дело в том, что они ловят кайф от чувства беспомощности с тем человеком, кому они доверяют. А все потому, что в жизни им приходится принимать слишком много решений, за которые они несут ответственность. Связанные, они получают возможность забыть об этом и наслаждаться сексом, не испытывая бремени ответственности.

Помолчав секунду, Шура произнес: «Мне всегда хотелось узнать, что чувствуешь, когда тебя связывают».

Я переварила услышанное и сказала: «Помнится, позади твоего дома я видела веревку для сушки белья. У тебя есть что-нибудь вроде этого поближе?»

- Конечно. Такого добра у меня много.

- Надеюсь, у тебя найдется что-нибудь нейлоновое, потому что веревка из хлопка - довольно жесткая вещь, а я бы не хотела поранить тебя. - Я замолчала, потом наклонилась к Шуре и, сощурив глаза, спросила его: - Или... тебе нравится, когда больно?

- Нет, не нравится.

- Мне тоже, - сказала я, испытав огромное облегчение от ответа Шуры.

- Подожди здесь, - сказал он. - Я сейчас вернусь.

Он набросил халат и ушел, оставив меня наедине с музыкой и движущимися розами на обоях. Пока что, подумала я, этот ДОМ очень даже ничего. Время от времени я ощущала дрожь от пробегавшей внутри меня энергии. Дрожь все еще была довольно сильной, но я уже привыкла к ней.

Почему мы не осознаем этот поток энергии в нашем теле постоянно? Почему надо принимать наркотик, чтобы почувствовать его? Может, нет необходимости в том, чтобы ощущать эту энергию все время.

Вернулся Шура, в руках у него был моток белой нейлоновой веревки. Я засмеялась: «Настоящий гордиев узел!» Мы приступили к подготовке шоу.

Мы стали резать веревку на куски разной длины. То и дело нас разбирал смех, потому что мы не попадали в такт с Бетховенским Третьим концертом для фортепьяно. Потом Шура предложил, чтобы я была первой. Я согласилась, подумав сразу о нескольких вещах. Во-первых, надо очень постараться, чтобы не чувствовать себя глупо в такой ситуации. Во-вторых, было очевидно, что Шура ни разу этого не делал раньше; отсюда вытекало, что он не делал этого и с Урсулой. В-третьих, то, что мы собирались делать, ни один из нас не сделал бы с партнером, которой не пользовался бы абсолютным нашим доверием.