Дикая Флетчер - Кэти А. Такер

отделяет себя от этого – от нас – вероятно, единственным способом, который он знает. Я не могу его винить, потому что мне и самой трудно смириться с нашим приближающимся концом.

Мама открывает рот.

– Не надо, мам. Я просто не могу слушать это сейчас.

Он – ворон, я – его гусыня-жена. Он – сельская Аляска, процветающая тихими ночами и дикими, безумными полетами в небе, чтобы спасать жизни. Я – девушка, которая теперь, когда моего отца больше нет, а в доме снова стало жутко тихо – даже еще тише, – нуждается в городской суете. В ее прежней жизни.

В которую Джона не вписывается, как бы мне этого ни хотелось. Я бы никогда не заставила его попытаться переехать ради меня. По правде говоря, я не могу себе этого представить.

Я вижу кивок мамы периферийным зрением, пока ее взгляд блуждает по мне.

– Ты кажешься непохожей на себя, Калла.

Я фыркаю.

– Я не красилась уже несколько недель.

Мой стайлер волшебным образом появился на комоде несколько недель назад, после того как я разрыдалась из-за своих матовых волос, но от косметички по-прежнему нет и следа.

– Не могу поверить, что ты не убила его за это.

– Я тоже.

Я думаю о том, как я была зла и раздражена на Джону в тот момент. Сейчас мне становится смешно. Боже, он может быть таким упрямым ублюдком.

– Но нет, – тихо бормочет мама, все еще изучая меня. – Я думаю, что дело даже не в косметике. Я не знаю…

Она позволяет своим мыслям унестись в тундру.

– Ты уверена, что не хочешь улететь домой со мной? Саймон проверил, и там еще есть свободные места.

– Ага. Я собираюсь помочь Агнес убраться в доме. Посмотрим, какая еще помощь ей может понадобиться.

Это ложь. Я имею в виду, я действительно хочу помочь Агнес, но задерживаюсь не из-за этого.

И взгляд, которым мама смотрит на меня, говорит, что она чертовски хорошо это понимает. Тяжело вздохнув, она протягивает руку, чтобы утешительно погладить мою ногу.

– Я ведь предупреждала тебя о том, чтобы ты не влюбилась в одного из этих небесных ковбоев, да?

– Ага, ты предупреждала.

Я пытаюсь рассмеяться.

Пока, наконец, не сдаюсь под натиском слез.

Потому что я не вернусь домой с одной огромной дырой в сердце.

Я вернусь с двумя.

* * *

– Ты можешь взять ее с собой. – Джона кивает на потрепанную бумажную книгу, которую я листала, когда он вошел в спальню. – Ну, знаешь, когда ты научишься не засыпать, читая.

Мои ноздри улавливают запах его мятной зубной пасты, пока я иду к его кровати. Этот парень проводит неестественное количество времени в ванной каждый день, чистя зубы, и, наверное, отчасти поэтому у него такая идеальная улыбка.

Я закатываю глаза, нагло разглядывая его мощное тело, когда он снимает с себя хлопковую рубашку и бросает ее в корзину для белья. Далее снимаются его мешковатые, непрезентабельные джинсы, обнажающие мускулистые бедра и икры.

– Я научу тебя покупать брюки, которые тебе подходят, – мягко произношу я.

Я ожидаю, что Джона скажет что-нибудь об обращении с ним как с куклой или что-то в этом роде, но он лишь усмехается.

Потому что это пустое обещание, и мы оба это знаем.

Это последняя ночь, когда я свернусь калачиком под одеялом в его постели, наблюдая, как Джона раздевается после долгого дня полетов, чувствуя, как мое тело согревается от обещания его горячей кожи, его твердого торса и его объятий.

Завтра я уезжаю.

И эта давящая тяжесть в груди говорит мне, что я еще не готова к прощанию.

Матрас проседает под тяжестью Джоны, когда он садится на край, широкой, мускулистой спиной ко мне. Он замирает на мгновение, его взгляд останавливается на прикроватной лампе, но его мысли, кажется, далеко от нее.

Он ни слова не проронил о моем отъезде, не считая подтверждения основных логистических деталей. Он также ничего не сказал о том, что моего отца больше нет, но я знаю, как сильно его это задело: с тех пор как папа испустил последний вздох, челюсть Джоны постоянно напряжена.

Для парня, который всегда решал деликатные вопросы, как бык, несущийся на красную тряпку, я думаю, что мой «флетчеризм» избегания, наконец, передался ему.

Сейчас я благодарна Джоне за это, потому что предпочитаю провести нашу последнюю ночь вместе, создавая воспоминания, вместо того, чтобы с ужасом думать о нашем раздельном будущем.

Я отодвигаю в сторону свои печальные мысли и подползаю к Джоне, чтобы обхватить его грудь сзади. Я прижимаюсь к нему всем телом, упиваясь ощущением его в последний раз.

* * *

Я кутаюсь в слои флиса и хлопка, пока Джона ставит два моих серебристых чемодана рядом со мной. В последние несколько дней стало холодно. Если я задержусь здесь еще, мне придется покупать зимний гардероб. Синоптики обещают снег в начале следующей недели. Жители деревень загружают свои лодки предметами первой необходимости в преддверии грядущих заморозков, зная, что им придется ждать несколько недель, прежде чем обледеневшее шоссе станет безопасным для их квадроциклов и снегоходов.

Тем временем в Торонто моя мама приехала в неожиданную осеннюю жару.

Джона приподнимает кепку и приглаживает назад свои густые пепельно-русые волосы.

– Это все?

– Я думаю… Нет, черт. Я забыла сумочку.

– Дай мне секунду.

Его плечи ссутулены, пока он плетется обратно к Веронике.

И я в тысячный раз задаюсь вопросом, не совершаю ли я ошибку, оставляя его.

– Вот. – Он протягивает мне сумочку, его ледниково-голубые глаза на секунду встречаются с моими, а затем он отводит взгляд.

Я медлю.

– Джона…

– Ты не обязана уезжать.

Похоже, мы наконец-то поговорим на эту душераздирающую тему.

– Обязана. Моего отца больше нет. Мне пора домой.

– У тебя здесь есть дом, до тех пор, пока ты этого хочешь.

– Это не то же самое. Я… Твоя жизнь здесь, а моя жизнь там. Это было лишь на время. – В моем горле появляется комок.

– И ты даже не хочешь попытаться. – В тоне Джоны звучит обвинение.

– Это нечестно.

– Ничего нечестного тут нет, – бормочет он, засовывая руки в карманы, его взгляд блуждает по самолетам.

– Ты хочешь бросить все это и переехать в Торонто, чтобы быть со мной?

Его челюсть напрягается, и он начинает ругаться себе под нос.

– Ты знаешь, что я права.

– Ага. Я знаю. Но это не значит, что мне это должно нравиться. – Джона смотрит на меня светлыми, пронзительными глазами, и я почти теряю свою решимость. – Это не значит, что я