Демон движения - Стефан Грабинский

не похожий на других. Знамение огня лежит на мне. Я его дитя и игрушка. Нельзя мне приближаться к тебе. Не могу стать твоим мужем, Стася. Я должен попрощаться и уехать отсюда навсегда; не хочу тебя дальше обманывать. Ты полюбила калеку.

Он замолчал, и его грудь начали сотрясать рыдания. Впервые в жизни Кобержицкий плакал над своей ущербностью, впервые признал, что является ненормальным исключением.

Стася подняла его с колен и, прижав голову к своей груди, шептала мягким ласковым голосом слова утешения и любви:

— Если любишь меня по-настоящему, ты должен жениться на мне. Я готова отречься от физического наслаждения, чтобы стать твоей женой и быть вместе с тобой. Или ты думаешь, что я не смогу удовольствоваться чистыми, идеальными отношениями? Я люблю тебя, Владек!

Кобержицкий колебался. Великая любовь этой женщины одурманивала его; громадная самоотверженность и отрешенность казались ему неправдоподобным. В конце концов он уступил и согласился. Через месяц она стала его женой.

Однако дню их свадьбы суждено было стать днем катастрофы. Еще за несколько дней до этого Стася выглядела сильно расстроенной: то бледнела без причины, то вдруг

- 425 -

заливалась румянцем; иногда казалось, что она впадает в тупую, печальную задумчивость...

Когда после свадебного пира молодожены остались наедине, она, с блестящими от возбуждения глазами, провела его в свой будуар. На минуту Кобержицкий остался один.

Он чувствовал себя удивительно неловко, словно пристыженный. Уселся на оттоманку и закурил папиросу. Выпуская под потолок клубы голубого дыма, пытался разобраться в ситуации. Она казалась ему неловкой, архи-смешной.

— Глуповатая история, — буркнул он, стряхивая пепел с лацкана фрака.

В этот миг из-за портьеры, отделявший будуар от спальни, вышла его жена...

Она была полностью нагая. Ее роскошное точеное тело слепило снежной белизной на фоне пламенного покрова волос, которые каскадом падали едва ли не до самых ног. В руке держала горящую лампу в форме золотого лотоса. Покачивая прекрасными выпуклыми бедрами, подошла к нему с улыбкой пьяной менады*.

— Эта ночь принадлежит нам — ночь огненного чуда — твоя ночь, муж мой и любовник. Как же я счастлива и горда!

Поднесла огонек ночника к портьере; в тишине затаенного дыхания драпировка медленно занялась; длинная узкая лента огня начала подниматься по краю занавеси под потолок. Затем из недр дома отозвался сухой треск пожираемой пламенем мебели, и в ноздри ударил запах гари.

— Смотри!

Откинула пылающую портьеру, показывая на спальню. Кобержицкий увидел в ее глубине клокочущий клуб пламени.

— Разве не замечательная картина, мой милый? — спросила, выпуская из руки лампу.

И закинула ему на шею пару прекрасных рук.

— Неужели это ты сама? — зашептав он, весь дрожа от зловещей страсти.

____________

* Менады - спутницы и почитательницы бога Диониса.

- 426 -

— Да, это дело моих рук. Это наша огненная свадьба.

И откинулась вместе с ним на оттоманку.

Охватило их неистовство пожара. Среди гула пламени,

среди треска перегоревших балок, среди змеиных сплетений дыма праздновали свою брачную ночь. Жар огня окружал их все более узким кольцом, с каждым разом все ближе подползали щупальца пожара.

Тут раздался ужасающий смех Стаей. Кобержицкий очнулся и увидел себя посреди огненной пучины. Дым выедал им глаза, пламя жгло тело, опаляло кожу.

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! — отчаянно, душераздирающе хохотала женщина.

Он накинул ей на голову какой-то платок и, шатаясь под бичами огня, вывалился вместе с ней на двор. В этот момент стропила перегорели до основания, обрушились, и с глухим грохотом потолок рухнул в хаотическое сплетение пламени...

Через месяц Кобержицкий отвез свою жену в клинику доктора Падерны для душевнобольных. Потрясения брачной ночи выжгли в разуме несчастной неизгладимое клеймо безумия.

Болезнь сразу приняла угрожающие формы, почти исключив возвращение к нормальному состоянию. Врачебный надзор был необходим. У больной случались периоды полной депрессии, когда она целыми днями напролет сидела неподвижно, уставившись в окно, за коими следовали приступы ярости, во время которых она рвала на себе платье, бросая на мужчин бесстыдные взгляды, наполненные безумной похотью. Временами ее безумие перерождалось в безграничный страх перед пожаром, в адский ужас перед огнем; тогда несчастная, забившись в угол комнаты, изучала выкатившимися из орбит глазами какие-то выдуманные огоньки, выкрикивая что-то охрипшим диким голосом.

Однако бывали дни, когда огонь превращался для Стаей в вид чудесной фантасмагории, в какой-то пламенный фетиш; тогда она стремилась вызывать его любой ценой, всем своим трагическим естеством жаждала его желто-красных языков и палящих лент. Во время одного из таких присту¬

- 427 -

пов клиника Падерны едва не погибла, когда Кобержицкая в пароксизме безумия подожгла свою палату. Лишь чудом удалось спасти сумасшедшую и потушить пожар.

С тех пор за ней следили с удвоенным вниманием, старательно убирая подальше от нее зажженные свечи и спички.

Так прошел год ее пребывания в клинике. Поначалу Кобержицкий посещал жену дважды в неделю, по вторникам и пятницам, между четырьмя и пятью часами пополудни. Но эти визиты были для него очень неприятны; после них он всегда возвращался к себе сильно расстроенный. В периоды меланхолии и духовной прострации Стася воспринимала эти посещения равнодушно, не узнавая его вообще; в другой раз вновь бросалась ему навстречу с протянутыми руками, покрывая его поцелуями спекшихся в лихорадке губ. Тогда она беспрестанно говорила об огне, пожаре, пламени и любви и, распуская медный каскад своих волос, влекла его к себе, словно голубка голубя. Кобержицкий переживал тогда минуты ужаснейших мучений, стыд и боль, отчаяние и унижение рвали его душу в клочья. Он выходил из сумасшедшего дома сгорбленный, дрожащий, постаревший на десяток лет.

— У тебя есть спички? Владек, у тебя есть спички? — звучал в его ушах страстный шепот безумицы. — Дай хоть одну, хоть одну, хоть одну, Владусь! — клянчил лихорадочный голос Стаей. — Первым делом подожжем занавески, потом постельное белье, кровать, а потом...

Тут он почувствовал на лице ее быстрое неровное дыхание.

— А потом знаешь что?..

Она склонялась к его уху с тайным шепотом:

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Пламенная свадьба! Наша красная, наша пурпурная свадьба!..

Вырывался из ее объятий, бледный, сотрясаемый дрожью ужаса, и бежал домой по длинному холодному коридору с двумя рядами пронумерованных палат...

После одной из таких сцен доктор Падерна посоветовал ему ограничить визиты до одного в месяц. Врач утверждал, что его присутствие явно возбуждает больную, да и для него

- 428 -

самого частые визиты могли оказаться опасными. Кобержицкий отчасти признал его правоту и с