Демидовы: Столетие побед - Игорь Юркин

Приехав на Колывано-Воскресенский завод, Беэр демидовские плавки серебра здесь остановил. Возможно, опасался потерь по причине неотработанности технологии — хотел определиться в ней с помощью специалистов. Или уже готовился к отторжению от Демидова им обретенного? В феврале главный рудник, дававший серебряные руды, забрал в казенное управление. Забрал пока фактически, но после давших золото плавок уже не казалось фантастикой и юридическое его изъятие с принудительным расчетом с предшественником.

1 августа Беэр получил указ прибыть с серебром в Екатеринбург. Выставив на рудниках караулы и захватив с собой выплавленный драгоценный металл (серебра к тому времени удалось извлечь 26 пудов), он отправился на Урал[721].

Как удачно все начиналось! Открытие и опытная добыча Демидовым серебра в укор ему поставлены не были, напротив, он получил невиданную прежде льготу. Беэровской комиссии он не опасался, та решала вопросы, касавшиеся его только косвенно, — определялась с перспективой независимой казенной добычи. Обнаружение золота ситуацию осложнило. Учитывая, что прежние обязательства были даны императрицей до того, как стало о нем известно, решение можно было, не теряя лица, и переиграть. Сколько усилий и средств потребует строительство на Алтае казенного завода, было пока неизвестно. Возник соблазн взять уже построенное и налаженное — демидовское. Мы не утверждаем, что подобный план уже созрел, утверждаем, что Акинфий не мог не опасаться такого развития событий. Некоторые действия Беэра (запрет на эксплуатацию змеиногорских рудников) опасения подтверждали. Неопределенность с возможностью дальнейшей добычи серебра и, шире, с судьбой Колывано-Воскресенского завода (какой от него прок без рудников?), несомненно, весьма тяготила заводчика в последние месяцы его жизни.

Пройдет время, и императрица Елизавета Петровна в память о великом обогащении казны «от первого сребра, что недро ей земное открыло» ( М.В. Ломоносов) решит создать из него новую раку для мощей небесного покровителя Северной столицы великого князя Александра Невского. Деятельное участие в реализации этого затянувшегося на многие годы проекта приняли упоминавшиеся в этой истории барон Иван Антонович Черкасов и руководивший тогда Петербургским монетным двором советник Монетной канцелярии Иван Андреевич (урожденный Иоганн Вильгельм) Шлаттер — тот самый, который очень давно, еще в середине 1720-х годов, первым обнаружил следы серебра в алтайской руде. Рака предназначалась для Александро-Невской лавры и, созданная, длительное время там и находилась. Сейчас этот великолепный по художественным достоинствам, во многом уникальный образец русского декоративно-прикладного искусства и одновременно памятник выдающихся событий истории открытия и освоения рудных богатств России представлен в экспозиции Государственного Эрмитажа.

«Как прикинешь, — восклицал Павел Бажов, — что сделал этот человек за 43 года своей жизни на Урале без телефона, без машинистки, без почты и железных дорог!..» Как прикинешь, что сделал он на Алтае…

Семейные заботы последнего года

24 июля 1744 года был дан именной указ о «содержании» Акинфия Демидова в «протекции и защищении», 2 августа аналогичный по содержанию послан из Сената в Берг-коллегию[722]. Три дня спустя после первого, основного указа Елизавета Петровна отправилась в Киев, куда днем раньше уже выехали великий князь Петр Федорович и нареченная его невеста Екатерина Алексеевна со своей матерью[723]. Через два дня после второго указа императрица прибыла в Тулу.

Где был в это время Акинфий? «…Я от сибирских моих заводов отлучился давно и ныне обретаюсь в Москве и в Туле для моих необходимых нужд», — сообщал он в одном из июльских своих писем[724]. Именно так: не только в Москве (где с января этого года пребывала императрица), но и в Туле. Он готовил тульский свой дом к приему самых почетных гостей, которых только мог представить: императрицы и наследника престола. Обратим внимание на то обстоятельство, что обычная дорога от Москвы на Киев пролегала в стороне от Тулы: шла на Белев. Можно не сомневаться, что посещение императрицей и ее свитой Тулы произошло исключительно благодаря усиленным хлопотам Акинфия Демидова. Знакомство с Тулой если и входило в намерения Елизаветы, к целям самостоятельно значимым не принадлежало. Она ехала в гости к Демидову.

Мы еще приведем описание роскошного дома Ахинфия в Оружейной слободе, построенного в непростые для него годы Следствия о партикулярных заводах. Нет сомнения, что он любил этот дом. Его поистине царская роскошь была вызовом невзгодам, которые на него в то время обрушились. После — стала мемориалом железной его несгибаемости, зримым воплощением победы, благодаря этой стойкости одержанной. Только вот некому было в Туле всё это оценить. Теперь достойное (самое достойное в государстве) лицо появилось, а с ним — много других лиц, тоже в своем роде достойных. И скрывать ничего не нужно было — напротив. «В этом-то огромном доме, — писал сохранивший для нас представление о его облике И.Ф. Афремов, — Акинфий Никитич Демидов, в вожделенные для Тулы дни 4 и 5 августа 1744 года имел счастие угощать августейшую гостью и благодетельницу свою — императрицу Елисавету Петровну с наследником престола Петром Феодоровичем, нареченною невестою его, Екатериною Алексеевною, и матерью ее, принцессою Ангальт-Цербскою (теткою наследника), шествовавших из Москвы на богомолье в Киев и потом в сентябре месяце на обратном пути»[725].

Императрица вернулась в Москву 1 октября 1744 года[726], вскоре двор стал готовиться к возвращению в Петербург. Жизнь входила в обычную колею. Великие перспективы требовали ежедневной великой работы.

Более месяца (август — сентябрь) продолжавшееся пребывание Акинфия в Туле не могло не сопровождаться контактами с родственниками. Возникший вскоре рецидив старого между ними спора, новые и острые в нем реплики — возможное следствие чего-то сказанного между ними в напряженные дни этого уходящего лета.

Акинфий, передав в 1730 году Верхотулицкий завод Даниловым в пользование «бес письменного виду», 14 лет спустя напомнил, кто его истинный хозяин. Его действия спровоцировала попытка Акулины Даниловой закрепить завод в родовой собственности, передав его единственной дочери Прасковье, состоявшей в замужестве за московским купцом Петром Струговщиковым[727]. В записи духовной, состоявшейся в Московской крепостной конторе 13 ноября 1744 года, внучка Никиты Демидова завещала ей оба свои завода (на Тулице и Рыс-не) с принадлежавшими к ним землями, угодьями и крестьянами, доставшийся от отца двор со строением в Туле, движимое имущество — в общем, всё, «ничего не оставляя»[728].