В гору - Анна Оттовна Саксе

эта шайка попадется. Только вся вместе. Преждевременно изъять из их цепи одно звено — значит насторожить остальных. Пусть они пока не догадываются, кого мы подозреваем и за кем следим.

— Комсомольцы предупреждены? — спросил Озол.

— Пока нет, — ответит Кадикис. — Боюсь, что молодежь слишком резко изменит свое отношение к Майге и этим выдаст нас. Но у них возникло естественное стремление к самоохранению на основании личной антипатии. Но тут, кажется, надо благодарить вашу дочь.

Озол направился было домой, но потом вспомнил, что заодно надо проведать и Салениека. Возможно, весенние работы уже завтра увлекут его в такой круговорот, что будет трудно найти время для спокойной беседы.

Салениек лежал на кровати. Синеватое осунувшееся лицо без слов свидетельствовало о том, что он с трудом отвоевал у смерти свою жизнь. При виде Озола его глаза все же оживились и он даже попытался приподняться.

— Врач разрешил вам вставать? — спросил Озол, пожимая Салениеку руку. — Вы лежите. Значит, тяжело ранены?

— На тыловом фронте, — поморщился Салениек.

— Фронт есть фронт, — сказал Озол. — И если удар был направлен именное вас, значит, говоря военным языком, враг считает вас важным участком этого фронта.

— Я мало успел сделать, — пожалел Салениек, — всего лишь один доклад.

— Ничего, успеете больше, — сказал Озол.

— Посмотрим, что будет, — неопределенно протянул Салениек.

— Что будет? Кризис преодолен. На Майский праздник сможете взойти на трибуну, — обнадеживал Озол.

— Я не знаю… еще раз это пережить… Нет, я не могу вам сказать, что мне больнее — ссадины или моральное унижение, — Салениек заворочался и сморщился от боли. — Этакие выродки, и еще осмеливаются тебя топтать и бить!

— А подумали ли вы, сколько миллионов людей претерпели еще более ужасные мучения и унижения! — воскликнул Озол.

— Я, кажется, плохой борец, — вздохнул Салениек. — Когда я начал связно думать, моим единственным желанием было скорее выздороветь и уехать отсюда. Все равно куда, но только не оставаться здесь.

— Это была бы капитуляция, — возразил Озол. — Притом нелогичная. Если так, то было бы проще обещать тогда бандитам отказаться от проповеди коммунизма. После этого они, действительно, стали бы над вами издеваться: «Ага, парень, разыграл героя, но все же струсил!» Отбросьте эти сомнения и чувствуйте себя раненым, который хочет скорее вернуться на фронт. К тому же с решимостью — бороться еще ожесточеннее.

— Вы меня пристыдили, товарищ Озол, — застонал Салениек.

— Чем?

— Напомнили мне о том, каким должен быть советский человек. Это тема, на которую я говорил другим и за которую избили меня бандиты. Спасибо, что напомнили, спасибо! — он схватил руку Озола и попытался пожать ее. — Я не уеду! Никуда не уеду! Я им еще покажу, как проповедуют коммунизм!

— Только об одном я вас попрошу, — продолжал он после короткого молчания. — Дайте мне оружие! Как это ужасно, чувствовать себя беспомощным перед такими зверями.

— У вас раньше могло быть оружие, — напомнил Озол, — почему вы не вступили в истребители? Тогда, быть может, и не произошло бы этого. Бандиты храбры только перед безоружным.

— Тогда… тогда я думал иначе, — признался Салениек. — Мне казалось, что истребители — это нечто вроде… полицейских.

«Вот бедняга, — подумал Озол, уходя. — Все еще мечется в противоречиях. Убеждение идейного человека перемешивается в нем с пассивностью буржуазного интеллигента-белоручки. Закалку, закалку, вот что ему нужно!»

Вечером Озол погрузился в изучение данных о семенном фонде; чтобы легче было запомнить, он отмечал крестиком хозяйства, у которых зерна хватало, черточкой — у которых его недоставало. Против хозяйств, у которых могли быть излишки зерна, ставил красным карандашом второй крестик. Вот у Миглы, Думиня, Саркалиене и других богатеев определенно имеются излишки. Надо только подумать, как добиться, чтобы они не сидели, словно драконы, на своих мешках с хлебом. Пойти к каждому на дом? Они пообещают и подпишутся, и потом распустят слухи, что Озол угрозой заставил их поделиться зерном Этого от них можно ожидать. Предложение должно быть публичным и согласие тоже. Надо провести собрания по десятидворкам. Пусть уполномоченные соберут своих людей в один дом, тогда каждый сможет лучше высказать, что у него на душе. Завтра же надо начать с ближнего конца волости. В эту десятидворку входит и усадьба Миглы, а он самый изворотливый из всех кулаков. Его надо прижать первым, чтобы не успел придумать, как половчее увильнуть.

Крестик и черточка, черточка и крестик, да к нему еще красный крестик — за этим прошел вечер. Маленькая лампочка выгорела досуха. Больше нельзя сидеть, а то на завтра и на послезавтра не хватит керосина. Проклятый приводной ремень! Нет света. Нет муки. Оля сегодня варила зерно и пропускала через мясорубку, чтобы примешать к тесту. Вчера она толкла в ступке ячмень на крупу. Получается, что немцы отбросили нас далеко назад. Теперь мы мечтаем о достижениях техники, которые у нас уже когда-то были и превзойти которые уже тогда было нашей целью. Однако все же вам, дьяволам, пришлось испытать нашу технику, нашу военную технику! Напрасно радуетесь, что мы остались без света и хлеба. После победы все у нас появится!

Темную ночь сменило светлое, солнечное утро. На рассвете немного подморозило, но ледяная корка была не настолько толстой, чтобы противиться теплой солнечной волне. Под крышами, на подветренной стороне, длинные ледяные сосульки вскоре начали таять и слезиться. Весна приближалась большими шагами. Об этом настойчиво говорила синица, усевшаяся на сиреневую ветку; она напоминала, что пора ковать лемехи.

Озола с самого утра охватило странное беспокойство. Несколько лет назад он чувствовал себя ответственным только за свою семью и за свой небольшой клочок земли. А теперь он отвечает за всю волость, за всех ее жителей. Отвечает перед уездными организациями, а те — перед руководителями республики, республика, в свою очередь, — перед всем Советским Союзом. От него, Озола, ждут, чтобы волость стала единым организмом, в котором каждый житель согласованно работает с соседями и служит великой цели. На этом организме есть еще болячки старого мира — бандиты, вредители, распространители нелепых слухов. Тут, очевидно, не обойтись без хирургического вмешательства.

Насилу он заставил себя обратиться непосредственно к заботам этого дня. Попросил Мирдзу сходить к уполномоченному десятидворки Акментыню, чтобы тот к вечеру созвал своих людей на собрание. Вместе с дочерью Озол дошел до имения, куда завернул, чтобы посмотреть,