Жизнь и приключение в тайге - Владимир Арсеньев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отдельные части этой главы встречаются в главе 2-й СА, но в общем по материалу и композиции газетный текст представляется совершенно отличным и самостоятельным; так, например, в СА очень кратко (стр. 31) упоминается о катастрофе с перевернутой лодкой; в тексте «Приамурья» этот эпизод описан более подробно и изобилует рядом художественных деталей. Отсутствует в СА и описание занятий путешественника во время «вынужденного простоя» в работе из-за дурной погоды.
{1 }В. К. Арсеньев наряду с принятыми названиями птиц и рыб пользуется и местными; в данном случае — «линьком» именуется ленок. Впрочем, в последующих главах он пишет «ленок».
113
Речка Гобилли у Арсеньева (также и у Дзюля) именуется Горбилли; описание этой речки — в СТ (стр. 84). Фанза Тахсале в газетном тексте в настоящем издании приводится в правильном именовании. Подробнее обозначена всюду: Таксаме.
114
Напечатано: «Приамурье», № 625, от 23 августа 1908 г.
Частично соответствует заключительным страницам 2-й главы СА. В последней более подробно описано камлание; о нем же упоминает и Дзюль; В. К. Арсеньеву удалось во время этой экспедиции наблюдать еще одно камлание (зимой 1909 г.); оно подробно описано в очерке «Лесные люди…» (т. V, стр. 182–185).
{1} Страстный охотник-И. А. Дзюль, спутник В. К. Арсеньева по экспедиции 1908 г.; И. А. Дзюль был начальником ж.-д. станции Корфовская (в 30 км от Хабаровска); на этой маленькой станции он жил исключительно ради охоты (в том числе и на тигров), упорно отказываясь от переводов на более крупные станции или в управление железной дороги. В. К. Арсеньев неоднократно и подолгу живал у него на ст. Корфовской, спасаясь от «городской сутолоки»; там же он написал ряд глав своей первой книги. И. А. Дзюль был сотрудником журнала «Наша охота», в котором напечатал очерк «В тайге» о совместном путешествии с В. К. Арсеньевым, и ряд мелких заметок и рецензий.
115
В СА В. К. Арсеньев приводит любопытные детали, иллюстрирующие страх удэхейцев перед рекой Гобилли; никто из них не отваживался зайти в ее верховья: про ее истоки «ходили нехорошие слухи: там темно, всегда идут дожди, дуют холодные ветры; там царство голода и смерти» (III, стр. 56). Одну из маленьких горных речек, впадающих в Гобилли, удэхейцы впоследствии назвали «Чжанге уоляни», то есть «ключик на перевал, по которому прошел Чжанге» (IV, стр. 84). Именем Чжанге удэхейцы называли Арсеньева.
116
Напечатано: «Приамурье», № 650, от 24 сентября 1908 г.
Настоящая глава не имеет прямого соответствия с СА; отдельные замечания об уссурийских лесах, конечно, встречаются, но такой цельной сводной картины, как здесь, в книге нет. Сводку своих наблюдений об уссурийских лесах, сделанных во время экспедиций 1908, 1909, 1926 и 1927 гг., В. К. Арсеньев дал в СТ (стр. 134–135) и в «Кратком очерке» (стр. 108–117); т. V, стр. 25–33).
{1} Арсеньевские описания уссурийских лесов принадлежат к лучшим страницам дальневосточной краеведческой литературы, особенно замечательны по художественности изображения и, вместе с тем натуралистической точности описания акатника, бархатного (пробкового) дерева, амурского винограда и папоротников (т. IV, стр. 94–95). Как неоднократно приходилось слышать от самого В. К. Арсеньева, на него в свое время произвело неизгладимое впечатление описание уссурийских лесов у Пржевальского. Напомним эту замечательную страницу: «Невозможно забыть впечатления, производимого, в особенности в первый раз, подобным лесом. Правда, он также дик и недоступен, как и все прочие сибирские тайги, но в тех однообразие растительности, топкая тундристая почва, устланная мхами или лишаями, навевают на душу какое-то уныние; здесь, наоборот, на каждом шагу встречаешь роскошь и разнообразие, так что не знаешь, на чем остановить свое внимание. То высится перед вами громадный ильм, со своею широковетвистою вершиною, то стройный кедр, то дуб и липа с пустынно дуплистыми от старости стволами, более сажени в обхвате, то орех и пробка с красивыми перистыми листьями, то пальмовидный диморфант, довольно, впрочем, редкий. Как странно непривычному взору видеть такое смешение форм севера и юга, которые сталкиваются здесь как в растительном так и в животном мире. В особенности поражает вид ели, обвитой виноградом, или пробковое дерево и грецкий орех, растущие рядом с кедром и пихтой. Охотничья собака отыскивает вам медведя или соболя, по тут же рядом можно встретить тигра, не уступающего в величине и силе, обитателям джунглей Бенгалии. И торжественное величие этих лесов не нарушается присутствием человека; разве изредка пробредет по ним зверолов, или раскинет свою юрту кочующий дикарь, но тем скорее дополнит, нежели нарушит картину дикой, девственной природы… (Пржевальский, стр. 26–27). Пржевальский изображает южноуссурийскую тайгу, описание В. К. Арсеньева касается северной части края. Позже в «Кратком очерке» он дал широкую картину лесов Уссурийского края в целом.
Сделанные Арсеньевым описания уссурийских лесов имеют огромное научно-краеведческое значение, что неоднократно отмечалось исследователями. «Не будучи ни ботаником ни лесоводом, В. К. Арсеньев, — пишет о нем один из авторов, — тщательно отмечал общий характер растительности, границы распространения некоторых характерных растений и типов леса, не говоря уже о том, что им дана для многих диких местностей основа всякого изучения — рекогносцировочная карта». (Ивашкев и ч Б. А. Что сделано в области изучения лесов Дальнего Востока. «Производительные силы Дальнего Востока», вып. 3, Хабаровск-Владивосток, 1927, стр. 30). Автор указывает далее, что на основании трудов В. К. Арсеньева и особенно его дневников возможно было бы установить местонахождение многих лесных массивов и общий характер их растительности. «Сихотэ-Алинь пересечен В. К. Арсеньевым во множестве мест, и опубликование хотя бы извлечений из его путевых заметок могло бы дать немало для общегеографической характеристики лесов» (там же, стр. 31).
Автор биографического труда о В. К. Арсеньеве Н. Е. Кабанов (сам — выдающийся знаток дальневосточных лесов) отмечал уменье В. К. Арсеньева тонко разбираться в географическом распространении отдельных растений и важнейших для Приморья типов лесов (Кабанов Н. Е., стр. 53). Н. Е. Кабанов отмечает, что границы распространения многих дальневосточных древесных и кустарниковых пород были впервые установлены лишь В. К. Арсеньевым, в частности границы так называемого «амурского винограда», монгольского дуба, даурской лиственицы и др. Особенно ценным в научном отношении считает Н. Е. Кабанов установление на побережье Японского моря и в центральной части горной области Сихотэ-Алиня границ ботанико-географических областей: Маньчжурской и Охотской. «Если принять во внимание, — пишет Н. Е. Кабанов, — что он [288] не был ни ботаником ни лесоводом, то станет совершенно ясным, что эта ботанико-географическая граница именно в этой части Приморья была, несомненно, важной и интересной в научно-практическом отношении. Добавим, что значительно позднее ряд специалистов (Крылов, Скворцов, Буш и др.) проводил эту границу разделения двух флористических областей не меридионально, а строго широтно, что является неверным» (Назв. соч., стр. 55). О принятых в настоящее время границах ботанико-географических областей Приморья см. у Ливеровского.
