Письма Махатм - Наталия Ковалева

«Астральная монада» есть «личное Эго», и поэтому она никогда не перевоплощается вопреки учению французских спиритов; она перевоплощается, только «в исключительных обстоятельствах» и в таком случае, перевоплощаясь, не становится оболочкой. Если она успешна в своем втором воплощении, она становится оболочкой и затем постепенно теряет свою личность после того, как бессмертная монада, или «духовное Эго», так сказать, извлечет из нее ее лучшие, высшие духовные атрибуты во время последней и величайшей борьбы. «Потрясение чувств» поэтому должно было быть с моей стороны, так как, действительно, это только «казалось еще одной иллюстрацией различия между восточным и западным методами», но не было ею. Мне вполне понятно, мой дорогой друг, что в расхолаживающих условиях, в каких вы находитесь (в ментальном отношении), вы готовы греться даже в лучах погребального костра, на котором совершается современное сати; но зачем, зачем называть это Солнце с его пятном – трупом?

Письмо, адресованное мне, которое ваша деликатность не позволила вам прочесть, предназначалось для вашего прочтения и было послано с этой целью. Я хотел, чтобы вы прочли его.

Ваш намек в отношении предстоящего испытания Д. К[ула] в искусстве изящен, но недостаточно, чтобы скрыть белые нитки иезуитской черной инсинуации. Дж. К[ула], однако, за этим застали: «Nous verrons, nous verrons!»[292] – гласит французская песня.

[Портрет Кут Хуми]

Д. Кул считает, посылая свои самые смиренные селямы, что вы «неправильно описали ход событий в отношении первого портрета». Он рассказал следующее: в тот день, когда она[293] пришла, она не просила вас «дать ей лист бумаги», прежде чем вы начали говорить с ней о моем портрете, насчет которого она очень сомневалась, что вы сможете его получить. Только после получасового разговора об этом в парадной гостиной вы двое образовали две верхние вершины треугольника близ дверей вашей конторы, а ваша леди – низшую (он [Д. Кул] говорит, что был тут, когда [Е.П.Б. ] сказала вам, что попытается). Вот тогда она попросила у вас лист толстой белой бумаги, а вы ей дали лист тонкой бумаги, к тому же носящей следы прикосновения очень антимагнетической личности. Однако он [Кул] говорит, что сделал все, что мог. На следующий день миссис Синнетт взглянула на портрет ровно за 27 минут до его завершения, а не за «один или два часа перед тем», как вы говорите, ибо он сказал С[тарой] Л[еди], чтобы она посмотрела его как раз перед завтраком. После завтрака она попросила у вас лист бристольского картона, и вы ей дали два листа, оба помеченные, а не один, как вы говорите. Когда она вынесла рисунок в первый раз, он оказался неудачным (он говорит: «брови как пиявки»), и портрет был закончен лишь в течение вечера, пока вы были в клубе и на обеде, на который старая Упасика отказалась пойти. И опять же именно он, Д. Кул, «великий художник», убрал эти «пиявки», поправил головной убор и черты лица и сделал портрет «похожим на Учителя» (он упорно называет меня так, хотя в действительности более не является моим челой[294] ), так как М., после того как испортил рисунок, не стал беспокоиться о его исправлении, но предпочел лечь спать вместо этого. И, наконец, он [Д. Кул] говорит мне, что сходство большое и было бы еще больше, если бы М.-сахиб не вмешался и предоставил бы свободу действий Д. К[улу] с его собственными «художественными» методами. Таков его рассказ; он не удовлетворен вашим описанием и сказал об этом Упасике, которая рассказала вам совсем по-другому.

[Пояснения; полемика по поводу кажущихся противоречий учения Махатм]

Теперь обратимся к моим пояснениям.

1.[295] Меня они тоже не особенно беспокоят. Но так как они дают нашему общему другу хороший повод против нас, который он, вероятно, использует когда-либо гадким образом, преимущественно ему свойственным, лучше еще раз объясню с вашего любезного разрешения.

2.Конечно, конечно, это наш обычный прием, чтобы выбраться из затруднений. Сами будучи «изобретенными», мы отплачиваем «изобретателям» изобретением воображаемых рас. Имеется еще многое, в изобретении чего нас обвиняют. Ну, ну, во всяком случае, имеется одна вещь, в изобретении которой нас никогда не смогут обвинить, – это сам мистер Хьюм. Изобрести нечто подобное не под силу самым высочайшим Сиддхи, силам, о которых мы знаем.

А теперь, добрый друг, прежде чем мы двинемся дальше, пожалуйста, прочтите добавление А. Настало время, когда вы должны узнать нас такими, какие мы есть. Только для того, чтобы доказать вам, если не ему (Хьюму. – Ред.), что мы не изобретали те расы, я скажу вам ради вашей пользы то, что никогда прежде не выдавалось. Я объясню вам целую главу из труда Риса Дэвидса по буддизму или, скорее, по ламаизму, который по своему природному невежеству он считает искажением буддизма! Так как эти джентльмены-ориенталисты берут на себя смелость давать миру soi disant[296] переводы и комментарии к нашим священным книгам – пусть теософы показывают великое невежество этих «мировых» пандитов• посредством изложения публике правильных доктрин и объяснения того, что они склонны рассматривать как абсурдную фантастическую теорию.

3.Является ли признание мною поверхностной или кажущейся непоследовательности [наших объяснений] – и то лишь для человека, который, как и вы, совершенно не знаком с нашими доктринами, – причиной, по которой они должны признаваться противоречивыми на самом деле? Предположим, что в одном из предыдущих писем я бы написал: «Луна не имеет атмосферы», – и потом перевел бы речь на другие предметы; а затем в другом письме написал бы: «Ибо Луна имеет свою собственную атмосферу» и т.д. Несомненно, меня обвинили бы в том, что сегодня я говорю черное, а завтра – белое. Но где в этих двух предложениях мог бы увидеть противоречие каббалист? Я уверяю вас, что он не увидел бы, ибо каббалист знает, что Луна не имеет атмосферы, подобной земной, но имеет свою собственную, совершенно отличную от той, какую ваши люди назвали бы атмосферой. Знает он также, что, подобно западникам, мы, восточники, а в особенности оккультисты, обладаем нашими собственными способами выражения мыслей, такими же ясными для нас, как ваши способы – для вас. Для примера попробуйте преподавать астрономию своему слуге. Скажите ему сегодня: «Посмотрите, как красиво заходит солнце, посмотрите, как быстро оно движется, как восходит и заходит и т.д.». А завтра попытайтесь внушить ему, что Солнце сравнительно неподвижно и что Земля сама теряет его из виду и снова видит его во время своего суточного вращения; и десять против одного, что ваш ученик, если только у него имеются мозги, прямо обвинит вас в противоречии самому себе. Будет ли это доказательством вашего незнания гелиоцентрической системы? И могли бы вы быть обвинены при наличии хоть какой-нибудь справедливости, что вы «в один день пишете одно, а на другой день это отвергаете», хотя и ваше собственное чувство подсказывает вам, что нужно признаться, что вам «очень легко понять это обвинение».

4.Мое писание писем таково, что я набрасываю несколько строк и два часа спустя прибавляю к ним пару слов, для чего приходится подхватить снова нить мысли. Меня могут прервать дюжину или более раз между началом и концом письма, поэтому я не могу обещать вам ничего похожего на западную аккуратность. Следовательно, единственной «жертвой несчастного случая» являюсь сейчас я сам. Невинный перекрестный допрос, которому вы подвергаете меня и против которого я не возражаю, и решительное намерение со стороны мистера Хьюма уличить меня во лжи каждый раз, когда представляется возможность, – поведение, считающееся вполне оправданным и честным по обычаям Запада, но против которого мы, азиатские дикари, очень решительно возражаем, – создали у моих коллег и Братьев высокое мнение о моей склонности к мученичеству. На их взгляд, я стал чем-то вроде индо-тибетского Симеона Столпника•. Подхваченный нижним крюком вопросительного знака Симлы и насаженный на него, я вижу самого себя балансирующим на высшей точке этого полукружия, боясь сорваться при каждом неосторожном движении вперед или назад. Таково нынешнее положение вашего смиренного друга. С тех пор как я взял на себя из ряда вон выходящую задачу обучать двух взрослых учеников, обладающих умом, в котором методы западной науки кристаллизовались годами (причем один из них склонен дать место новому иконоборческому учению, но все же требует осторожного обращения, тогда как другой ничего не хочет принять, разве только при условии систематизации предметов так, как он хочет их систематизировать, но не в их естественном порядке), – с тех пор все наши Чоханы считают меня сумасшедшим. Меня всерьез спрашивают, не сделало ли меня мое прежнее общение с западными «пелингами» полупелингом и не обратило ли оно и меня в «дзинг-дзинг», подверженного галлюцинациям. Все это ожидалось, и я не жалуюсь; я повествую о фактах и смиренно требую доверия в этом, надеясь, что это опять не будет ошибочно принято за тонкое трюкачество, чтобы выбраться из затруднения.