Проза отчаяния и надежды (сборник) - Оруэлл Джордж

Помните, в совершенном и справедливом обществе Т. Мора утопийцы тем не менее плавают на парусниках, а пашут — на волах. Точно так же в романе «1984», действие которого автор перенес на тридцать пять лет вперед, существуют и бытовые подробности, окружавшие писателя в действительности, и ситуации, им пережитые, и идеи, которые волновали его ум. В его фантастическую, казалось бы, книгу попадали и кабинет 101 на радиостанции Би-Би-Си, в котором трудился одно время Дж. Оруэлл, и разрушенный войной Лондон, куда совсем еще недавно регулярно падали немецкие «фау», и всеобщее двоемыслие, попытка «улучшить» свою историю, те характеристики времени и людей, которые совсем недавно он язвительно описал в «Заметках о национализме».

Я уже говорил, что Э. Берджес, автор романа «1985», в первой части своей книги доказывает: Оруэлл не имел в виду изобразить в своей антиутопии восточноевропейский социализм, он описывал лишь Англию послевоенных лет и возможные тенденции развития именно английского социализма. Очереди перед магазинами, контроль за людьми с помощью телевидения (речь шла о появившихся тогда телеустановках на предприятиях для присмотра за рабочими), периодическое отключение электроэнергии, шараханье британской печати, связанное с лавирующей политикой английских партий тех лет, и даже организованную ненависть, которую Э. Берджес наблюдал во время службы в армии («Ребята, — говорил ему и его друзьям-новобранцам обучавший их офицер, указывая на чучело противника, — ненавидьте, ради бога, это чудовище, плюньте в эту свинью, наступите на нее сапогом, перегрызите ей горло!»), и даже Большого Брата, которого, как считал Берджес, Оруэлл взял из печатной рекламы тех лет, где симпатичный джентльмен заявлял: «Позвольте мне быть вашим большим братом!» — и советовал покупать то пасту, то лезвия, — все это было списано автором антиутопии именно с английской действительности.

Впрочем, время проявляло не только реалии романа. С годами сквозь страницы книги все явственнее проступало именно буржуазное государство с самоманипулирующей интеллигенцией, с двойным смыслом «свободы», с тоталитарным презрением к человеческим чувствам, с тем прогрессом, который беззастенчиво ставили на службу политического сыска, досмотра, преследования.

Это не мои слова! Это признания западных ученых и специалистов. Одним из первых это сделал знаменитый Эрих Фромм, который в послесловии к роману Оруэлла написал: «Мы изображаем наше общество как общество свободной инициативы, индивидуализма и идеализма, когда в реальности это в основном — слова… Возьмем, к примеру, рассуждения отдельных наших писателей в духе „двоемыслия“ о том, что с христианской точки зрения лучше убивать, чем быть убитым. Читатель найдет много и других черт описания 1984-го, если только он сумеет преодолеть свое личное, выработанное этим обществом двоемыслие».

Английский литературовед У. Г. Армитедж утверждал, что Оруэлл, подобно всем другим антиутопистам, изобразил «преобладающие черты западной цивилизации в настоящем и будущем». Дж. Вудкок, автор вышедшей еще в 1966 году монографии об Оруэлле, убедительно показал, что, рисуя политическую элиту, правящую Океанией, романист исходил из портретов чиновников и коммерсантов, изображенных им уже в ранней своей книге «Бирманские дни», что «Министерство Правды», в котором трудится герой романа, «срисовано» писателем, как это видно по его дневникам, с Би-Би-Си, а общий абрис государственного устройства, изображенного в «1984», — это пародийное отражение известной правореформистской книги Д. Бернхейма «Революция управляющих». Автор еще одной монографии (1971 г.), Р. Уильямс, доказывал, что образцами для многих сторон жизни Океании писателю послужили фашистские государства, а критик Дж. Фрейзер вообще категорично заявил, что «1984» направлен, если копнуть глубже, не против коммунизма или христианства, а «против нашего собственного общества, которое является обществом антикоммунистическим и сохранило лишь рудименты христианства».

Но поистине вал сопоставлений, сравнений, предложений вызвала книга Оруэлла, когда год, обозначенный на обложке романа, стал приближаться к реальному календарному году, когда в Англии и Америке стало выходить 17-томное собрание сочинений писателя, когда восковая фигура Дж. Оруэлла заняла свое место в музее мадам Тюссо, когда сам 1984-й, по объявлению ЮНЕСКО, был назван «годом Оруэлла».

«Из 137 предсказаний, сделанных в романе, — писал в те дни Д. Гудмен в журнале „Фьючерист“, — более ста уже сбылось». Другой автор сообщал в «Интернейшнл геральд трибюн», что «Оруэлл схватил сегодняшнюю ситуацию поразительно точным образом», особенно в вопросах войны и мира. И пока солидный институт Гэллапа, в преддверии 1984-го, допытывался у швейцарцев, западногерманцев и англичан, насколько общество, в котором они живут, продвинулось в сторону, указанную Оруэллом, еще один американский журнал, «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», категорически заявил: «В США именно технология, но не политика „1984-го“ подошла ближе всего к реальности».

По мнению других исследователей, Дж. Оруэлл точно предсказал быстрый рост технологии и ее воздействие на структуру общества, растущую силу пропаганды и реальную возможность манипулировать сознанием человека, способы ограничения духовной свободы. «Эти процессы, — писал в те дни упоминавшийся уже Т. Бенн, — имеют место не только в Великобритании; мы знаем, что они проявляются и в Соединенных Штатах, что власть во многих странах „третьего мира“ захвачена диктатурами политиканов, которые применяют подобные методы, осуществляют физические репрессии в огромных масштабах… Именно в этом смысле следует извлечь урок из книги, если мы задумаемся о нашем будущем и той политике, которую должны будем претворить в жизнь».

Как видим, секрет, фокус этого странного жанра — антиутопии, меняющего порой с годами свой первоначальный смысл, срабатывает. Но было бы неправдой сказать, что в романе «1984» не отразились и некоторые черты нашего общества. Шумные, на весь мир, «театрализованные» процессы тридцатых годов, партийные чистки и массовые репрессии, ночные аресты и бесследное исчезновение людей, сокрытие правды о некоторых сторонах революции и переписывание недавней истории, сталинские методы управления государством и статистические манипуляции с цифрами, перерождение «вождей» и коллективистское давление на личность, насилие над природой и абсолютная, безраздельная власть над человеком под предлогом его же, дескать, блага — все это списано и с нас, с нашего общества, деформированного сталинизмом, о чем мы и сами честно говорим сегодня. Недаром Оруэлла в последние годы его жизни раздражало, как вспоминает Р. Рис, выражение «под властью социализма», недаром, как отмечает его приятель, писатель понял, что «плановое общество, в котором отсутствует экономический стимул прибыли, необязательно будет свободным и справедливым (разрядка моя. — В. Н.). Оно легко может превратиться в государство рабов с сытыми и довольными рабами». Впоследствии он предвидел и такое государство, где рабы не будут даже сыты,— «общество угнетенных животных, управляемое свиньями». А еще раньше, в 1937 году, после знакомства с антиутопией О. Хаксли, Оруэлл утверждал, что единственный способ предохранить социалистическое общество от подобного вырождения — это возродить основные социальные идеалы справедливости и свободы. То есть то, что слово в слово написали мы на знамени перестройки в 1985 году, через год после пророческой даты писателя…

Оруэлл рассказал об этом художественно, показал, разумеется, обобщенный опыт тирании XX века. Но мы узнаем в его книге и себя, как узнаем себя в прекрасном романе Г. Маркеса «Осень патриарха», в книгах Ф. Кафки и У. Голдинга, в замечательном фильме Т. Абуладзе «Покаяние», где в главном герое видим собранно черты Сталина и Гитлера, Берии и Гиммлера, Муссолини и Франко, Мао, писавшего, как известно, стихи, и Гейдриха — палача, любившего на досуге музицировать.

Так что же, вправе спросить читатели, если отомрут все реалии романа, выйдут из употребления бытовые подробности, упомянутые писателем, изживут себя уловки властей и предрассудки общества, роману будет грозить смерть, забытье? По правде говоря, с утопиями и антиутопиями очень часто так и выходило. Вспомним старую утопию Ф. Булгарина (многие ли вообще знают о ней?) «Правдоподобные небылицы, или Странствования по свету в двадцать девятом веке» или совсем недавнюю утопию мультимиллионера X. Л. Ханта «Альпака» — книги, которые умирали, едва родившись на свет… Но судьба последних книг Оруэлла, думается, будет иной. Поскольку страхи и надежды писателя, жившего будущим, связаны не с деталями и реалиями, не с угаданной технологией и даже не с «разработкой» структуры страшного будущего общества, хотя и это важно (здесь, кстати, уместно сказать, что я, как и два давних исследователя утопии — Г. Негли и Д. Патрик, склонен считать, в отличие от большинства современных наших литературоведов, что одной из опознавательных черт этого жанра надо считать «описание определенного государства или сообщества, политической структуры его», иначе это не вполне утопия или антиутопия, как бы нам ни хотелось причислить к ним книги А. Платонова и Ф. Кафки, Кобо Абэ или Г. Маркеса, поскольку в этом случае к утопиям и антиутопиям можно будет присоединить едва ли не всю мировую литературу, от Сервантеса до Достоевского), а с идеями, угрожающими обществу и приобретающими, что называется, новое качество.