Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин

Кашевар поклонился казакам, потом куренному.

— Спасибо, атаман, — сказал Овчина, — только не буду я есть у вас. На перевозе товарищи голодные меня дожидаются… а если что с собой пожалуешь, за то вдвойне благодарю.

— Дать ему харчей на всех, до самого Малого Каменца, чтоб не голодно было в дороге! — закричали казаки.

— Слышишь, что говорит товарищество? — обернулся к кашевару атаман. — Иди исполняй казачью волю.

Кашевар побежал к большому амбару с железным замком на двери, где хранились кормовые запасы куреня.

Казаки обступили Петра Овчину и стали расспрашивать, как удалось ему вместе с товарищами убежать из татарского плена. Как пробрались они в Сечь пешком по горячей песчаной земле…

Пока Овчина рассказывал, десять казаков, которых атаман отрядил сопровождать беглецов, набили походные котомки всяким харчем и, прихватив арканы, отправились ловить коней в табуне.

Глава тридцать четвертая. НА ВТОРОЙ ГОД ОТ ТАТАРСКОГО РАЗОРЕНИЯ

После нашествия Девлет-Гирея на Москву кремлевские каменные палаты изрядно пострадали и требовали долговременной починки. Царь Иван приказал построить для себя деревянные, временные. За месяц палаты были воздвигнуты. Потолки были облицованы драгоценным резным деревом, полы покрыты коврами, а бревенчатые стены завешены бархатом. И только царская опочивальня выглядела как простая изба. Еловые, свежеоструганные бревна по желанию царя ничем не покрывались. Пахло смолой, лесом.

Двадцать восьмого марта, перед сном, царь Иван, приехавший из Александровой слободы, долго беседовал с лекарем. Немец Бомелий за два года сумел войти в доверие к царю, и сам всесильный Малюта Скуратов стал посматривать на него с опаской. Бомелий научился говорить по-русски, характером обладал вкрадчивым, льстивым. Поставив себе целью приобрести на царской службе богатство, лекарь не брезговал ничем, что сулило ему деньги. Он чернил перед царем его слуг, предсказывал мятежи и заговоры. Помогал вельможам сводить счеты друг с другом. За короткий срок он отправил немало людей в иной мир, подсыпая в еду и питье свои снадобья.

Отпустив врача, царь Иван прочитал молитву перед иконой, морщась, выпил горькое лекарство и лег спать. Среди ночи царь проснулся и сел на постели. Он с испугом смотрел на незнакомые бревенчатые стены, на тусклую синюю лампадку у иконы. Опустив глаза, увидел спальника Дмитрия Ивановича Годунова, храпевшего на ковре у кровати, и это его успокоило.

Царю приснился умерший в прошлом месяце митрополит Кирилл. Старец стоял у самой постели, протягивал к нему руки и молил не забывать о Девлет-Гирее.

«Спаси Русскую землю, — повторял митрополит. — Спаси Русскую землю. Не забывай крымского хана…»

Вспомнив сон, царь еще помолился и снова хотел уснуть, но где-то глубоко, в тайниках души, копошилось неприятное чувство, и сон не приходил.

И вдруг озноб потряс его тело. Царю показалось, что в темном углу кто-то шевелится. Мария… Царь хотел кричать, но голоса не было. Да, это была она! Теперь царь хорошо видел. В цветных шароварах, с черными тяжелыми косами, выступила из темного угла царица Мария Темрюковна и пристально взглянула на царя.

«Ты отравил меня, великий государь, — тихо прошелестели ее слова. — Екатерину, венчанную жену Юхана, хотел взять себе в жены… и я умерла в муках. Будь ты проклят на вечные времена…»

Мария Темрюковна отступила в угол и словно растворилась в темноте.

— Эй, кто там! Позвать князя Вяземского, — закричал царь не своим голосом, — князя Вяземского сюда!

За дверями опочивальни зашумели. Постельничий Дмитрий Иванович Годунов вскочил на ноги. Увидев страшное лицо царя, он с перепугу заметался по горнице.

— Зажги свечи, дурак, открой дверь! Мечешься, как безголовый петух, — сказал царь Иван, немного поуспокоившись.

В спальню, гремя оружием, ворвался новый начальник царской стражи князь Василий Сицкий, царский свояк по первой жене Анастасии.

— Я здесь, великий государь, — кланяясь, сказал он. — Приказывай.

— Я звал Афоню Вяземского, — сказал царь, брезгливо отстраняясь от Сицкого. — Мне он нужен, а не ты.

Начальник царской стражи с испугом посмотрел на царя.

— Великий государь, князь Афанасий Вяземский скоро два года как похоронен.

— Ты лжешь, негодяй! — замахнулся на него царь. — Лжешь… лжешь…

Василий Сицкий взглянул в безумные глаза царя, на отвисшие, как у покойника, усы и решил, что ему пришла смерть.

Спасителем оказался думный дворянин Малюта Скуратов. Он внезапно появился в опочивальне.

— Я здесь, великий государь.

Царь Иван опомнился.

— А-а, Гриша, пришел… А мне тут всякое казалось… Ты один у меня верный слуга. Пошли за Евсейкой-лекарем, пусть сны истолкует.

— Не слушал бы ты, великий государь, вздорные речи лекаря, — проворчал Малюта Скуратов. — Он тебя к добру не приведет, не по святому писанию он учен.

Когда появился лекарь Бомелий, со сна протирая глаза, царь Иван приказал всем уйти и рассказал про свои видения. Он ободрился: при свете двух больших восковых свечей все казалось иначе.

Бомелий подумал, зевнул украдкой.

— Жениться вам, ваше величество, надобно. Пусть жена ночью вашу кровь согревает. От тепла кровь быстрее течет. Холодная она у вас, в этом вся суть. А какую жену, ваше величество, взять, мне звезды укажут.

— Что ты мелешь? — удивился царь. — Четвертый брак запрещен самим богом и святыми!

— Всем запрещен, ваше величество, а вам можно. Вы один на всю Русскую землю…

— Так-то так, равняться мне в этом мире не с кем. Однако соблазн для людей большой… Ежели ты говоришь, для нашего государского здоровья сие потребно…

— Ваше величество, созовите ваших святых старцев. Пусть церковный собор на себя вину возьмет, — вкрадчиво посоветовал Бомелий.

Царь Иван раздумывал. Было видно, что мысль о новой женитьбе пришлась ему по душе.

— Хорошо, — помолчав, произнес он. — Иди пока.

Проснувшись утром, царь вспомнил слова покойного митрополита Кирилла. «Старец святой правду мне сказал, — думал он, — сам бог его послал меня упредить… Надо беречься крымского хана. Но кому доверить защиту государства?»

Царь Иван долго раздумывал.

Надо найти человека, который мог бы собрать в единый кулак все русские силы и бросить их на Девлет-Гирея. Такого человека среди опричников не было.

Царь обратил свои взоры на земщину. Первый по знатности и военному опыту был князь Иван Мстиславский. Но в прошлом году он сведался с крымским ханом, опозорился. Его покаянное письмо было известно многим. Такой не мог быть главнокомандующим. Остался еще один человек, который мог бы и по знатности и по опыту возглавить русские войска, — Михаил Иванович Воротынский. Старый служака, герой взятия Казани.