Цена посвящения: Время Зверя - Олег Маркеев

— Без проблем, — с готовностью отозвался Глеб. — Тем более что обезьяны научили меня любви.

Карина подняла брови, изобразив немое удивление.

— Без пошлостей! — предупредил Глеб. — На полном серьезе, что такое любовь я понял еще в кружке. Насмотрелся, осознал и сделал выводы. На всю жизнь. В те годы особо талантливых пионеров привлекали в качестве дармовой рабочей силы в лаборатории. Меня угораздило попасть к одному лысому «кадидубу». Вот фашист был так фашист! Три года подряд ставил опыты на мартышках. Вколет им свой препарат, а потом ждет, когда они сдохнут. Все в журнале фиксирует. Каждый этап агонии. А потом потрошит обезьянок и смотрит, а в каких это конкретно тканях наш препарат отлагается.

— Фу, гадость! — Лиза, внимательно слушавшая и не спускавшая глаз с Глеба, отвернулась.

— Дура, «кандидуб» мечтал докторскую защитить! На костях мартышек в рай попасть.

— А где же любовь? — Карина переключила внимание на себя.

Он указал глазами на рюмку Карины. Она неуверенно пожала плечами. Глеб капнул в ее рюмку добавку, до краев налил себе.

— Любовь была, какая нам и не снилась! — вздохнул он. — Только этот фашист вдоль клеток пройдет и препарат вколет, так такое начиналось! Клетки трещали, прутья гнулись. Мартышки всеми правдами и неправдами спариваться пытались. Через решетки! Самое странное, что они не могли знать, что через минуту начнут умирать. — Глеб неожиданно замолчал, пощипал бородку. Пальцы заметно подрагивали. — Вот такая любовь. Накануне смерти.

— Это тост? — Карина подняла свою рюмку.

— Да.

Они через края рюмок посмотрели друг другу в глаза.

Взгляд Глеба неожиданно нырнул в ее зрачки и, Карина отчетливо почувствовала, окунулся в мозг. Борясь с наваждением, она прикусила губку. Но боль не помогла. Воля уже покорно, пластилиново мялась в мертвой хватке Глеба.

Спасла Лиза.

— Глеб, а кто петь будет? — неожиданно вклинилась она.

— Шаман, — коротко ответил Глеб.

Секундного сбоя хватило, чтобы Карина выскользнула. Этого он не мог не понять, увидев спокойную, очень взрослую улыбку на ее губах. И уверенный взгляд.

Глеб резким движением опрокинул в рот рюмку. Задержал дыхание.

— Группа так называется?

— Самый настоящий шаман. Из племени навахо[64].

— Это так круто?

— Очень круто, — серьезно ответил Глеб.

— Да?

— Да! Если я его за свои бабки из Штатов привез.

Он обвел взглядом зал. Публики стало заметно меньше. Волна случайных тусовщиков схлынула. Остались только свои да те новенькие, которым все здесь пришлось по вкусу.

Менеджер зала попал в поле взгляда Глеба. Его как магнитом подтянуло к их столику.

— Не пора начинать, как считаешь? — Глеб задал вопрос, как отдал команду.

Мужчина осклабился.

— Абориген уже выпил, курнул и даже подул в гримерке для наших ребят в дудку. Я не слышал, но ребята хвалили.

Глеб взглядом оттолкнул его от себя.

Мужчина протиснулся между столиками к сцене. Взял оставленный музыкантами микрофон.

— Друзья, прошу тишины!

Шум в зале медленно осел. Последних из громко говорящих попросили заткнуться соседи.

— Такого в нашем клубе еще не было! Самый настоящий шаман великого племени навахо! Седой Волк из рода лягушки, клана волка[65]. Он будет играть… Нет, не для нас, как вы могли подумать. Он будет играть для древних богов своего народа! Прошу, Седой Волк!

Через зал проследовал мужчина с длинными седыми прядями, свисающими на плечи. Ничего шаманского в нем не было. Обычная ковбойка навыпуск, мешковатые джинсы и стоптанные сапоги. Взойдя неверной походкой на сцену, мужчина повернулся к залу лицом.

— Какой-то бурят-алкоголик, — громко прошептала Лиза в бокал.

Карина отметила, как набухли желваки на скулах Глеба.

Лиза словно против воли повернула к нему голову. На секунду на ее лице возникло выражение неподдельного ужаса. Лиза шмыгнула носом и отвалилась на спинку стула, уйдя в тень.

Шаман уселся посреди сцены прямо на пол. Помощники разложили вокруг него погремухи, барабанчики и метелки из птичьих перьев.

Свет в зале померк. Только один софит высвечивал на сцене круг. В толстом снопе света яркими звездочками кружили пылинки.

Шаман долго разглядывал их, закинув голову. Казалось, он забыл про зал и даже — зачем его вывели на сцену.

Зал никак не выказывал нетерпения. Что для такой отвязанной публики было вовсе не характерно.

Как-то сама собой в зале образовалась звенящая тишина.

И тогда шаман снял с плеч полоску материи, расшитую бисером. Повязал ее на лоб. Поднял перо, чиркнул им накрест в воздухе и воткнул в волосы.

В эту секунду из бомжеватого старикана он превратился в Шамана.

Рожденный женщиной народа навахо в месяц Волка года Лягушки гордо вскинул седую голову.

По залу ветром в камышах прошелестел восторженный шепоток. И стих. Умерло все.

Седой Волк стал постукивать косточкой по боку тыквы. В густую тишину зала стрелами полетели резкие звуки…

Красная Шапочка

В зале сделалось страшно.

В темноте сновали густые тени, принимая очертания то людей, то животных. Приближались, заставляя в ужасе замирать сердце, отскакивали, успев украсть частичку тепла. От их скользящих прикосновений голые руки и плечи покрылись гусиной кожей, а в животе поселилась холодная лягушка.

Странные, нездешние звуки разлетались по залу, рикошетили о стены, сталкивались, крошились, сыпались наземь, ползли змеями к ногам, карабкались по телу вверх, царапая когтистыми лапками, вспархивали с лица мохнатыми бабочками и вдруг, взлетев над головой, обдавали мощным взмахом орлиного крыла.

Призрачный, первобытный в своей силе и ужасе мир жил своей привычной жизнью. Не обращая внимания на скованных страхом людей, духи играли, спаривались и убивали друг друга, гибли и возрождались в новых личинах. Их ядовитые, смрадные и благоухающие дыхания, сливаясь и перемешиваясь, порождали наркотическую смесь, вдыхая которую человек забывал о времени, пространстве, своем мире и о самом себе. Душа его, вырвавшись из омертвевшего тела, бросалась в водоворот призраков, духов и нечисти, чтобы через мгновенье стать ничем и всем сразу.

Карина отчаянно боролась с подступающей дурнотой.

А гортанный голос шамана то выплывал из трещотки ритмичных ударов, то тонул в тягучем потоке мелодии, выныривал среди ухающего дыхания барабана и взлетал на сильных крыльях в высокое небо и звал оттуда отрывистым и страстным клекотом орла.

Каждая клеточка тела вибрировала и стонала в унисон с этим голосом. Хрипела и корчилась, когда захлебывался болью он, пела и оживала, когда навзрыд начинал смеяться он.

Карина что есть силы вонзила ногти в ладонь. То ли сил совсем не осталось, то ли тело уже умерло. Она, как глотка воздуха, жаждала отрезвляющей боли, но не почувствовала ничего.

В сполохах огней и мельтешении густых теней она увидела лицо Глеба.

Их взгляды встретились. В его глазах бился янтарный огонь безумия.

Вдруг огоньки поплыли к ней. Замерли у самого лица. Шершавый горячий язык лизнул ее губы.

Карина отстранилась и прошептала в его ищущие губы:

— За что ты убил его, Глеб?

Горячие влажные губы скользнули по ее щеке к уху. Обожги дыханием.

— Он хотел построить мир с Богом-машиной в центре и компьютером вместо Древа Добра и Зла.

— Только и всего?!

— Разве не достаточно? Посмотри вокруг. Страшно? Но это и есть мой мир. И он прекрасен. Он был всегда и пребудет вовеки. А ваш наскоро сварганенный из плохо подогнанных железок скоро рухнет под собственной тяжестью. И останется только мой мир!

— Нет!!

— Спроси у Седого Орла, он знает!

Карина отшатнулась.

Глеб сидел неподвижно на своем месте. Ноздри хищно вывернуты, глаза уставлены на круг света, в котором, раскачиваясь в такт мелодии, пел свою песню Шаман по прозвищу Седой Орел.

Шаман водил головой из стороны в сторону, седые пряди бились по щекам. Он обшаривал взглядом ночь своего сна, пытаясь найти среди мельтешащих теней и духов того единственного, ради кого он пустился в путешествие в Нижний мир.

Седой Орел замер. В кромешной темени сна он увидел два янтарных огонька. Зверь смотрел ему в глаза.

И тогда Шаман, сломав ритм, через горло потянул длинную мелодию.

В ней было все, что существует в мире и что останется в нем, когда уйдет последний человек. Сухие губы старика вплетали в мелодию вязь страшных слов на давно умершем языке. Люди успели его забыть. Но Зверь должен был помнить. Это от него первые айдахо услышали эти звуки. Страшные в своей первозданной силе, безошибочно разящие, как стрелы, посланные умелой рукой.