Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

Мы познакомились в этот вечер у Магдалины Брониславовны с Беклемишевыми (он, Владимир Николаевич (1890–1962), через год скончался, известнейший зоолог, обладатель двух Государственных премий, скромнейший друг Властовых), с художником В. А. Милашевским, другом Магдалины Брониславовны по Томску, с Владимиром Августовичем Степуном, братом философа, актером МХАТа, арестованным и сосланным в известные годы. Он потом нас навестил (жил рядом с нами) и подарил диссертацию Федора Степуна о Владимире Соловьеве на немецком языке (храню в кабинете Алексея Федоровича — шкаф русской философии: W. Solowjew. Fr. Steppuhn. Leipzig).

Но тут же вскоре и новая катастрофа — выселение из коммунального флигеля в блочный дом на проспекте Мичурина (квартирка однокомнатная, крохотная) и — от всех потрясений — смерть Бориса Владимировича.

Магдалина Брониславовна — совсем одна, но мы рядом, хотя с нами уже нет давно Валентины Михайловны. Магдалина Брониславовна наш непременный гость на встречах Нового года с елкой и подарками. У нас Магдалина Брониславовна охотно читает стихи (у нее сохраняется с детства легкий чужеземный акцент в некоторых словах), остается у нас ночевать, утром вместе пьем кофе, продолжаем праздник, завершая его к вечеру.

Да и мы с Алексеем Федоровичем навещаем Магдалину Брониславовну. А она, искусница, угощает нас медвежатиной с брусничным вареньем на стариннейших тарелках, хотя весь антиквариат постепенно тает, жизнь требует своего, и в крохотной квартирке мало что напоминает XVIII век. А картины свернуты и спрятаны — с глаз долой.

И опять неожиданность. В стране отмечают столетие со дня рождения великого советского писателя Максима Горького — 1968 год. В Москву приезжает по особому приглашению Мария (Майя) Павловна Роллан (1895–1985; урожденная Кювилье, по первому мужу княгиня Кудашева); официальная супруга М. Горького, Е. П. Пешкова, тоже в Москве; из Англии прибыла ближайшая Горькому особа Мария Будберг (читайте книгу Нины Берберовой «Железная женщина»). И что же? Мария Павловна Роллан первым делом посещает в убогой квартирке Магдалину Брониславовну. Сама Магдалина Брониславовна нам рассказывает, что это ее кузина, плод греха, или, если хотите, j любви дядюшки Магдалины Брониславовны, военного, в чинах, и гувернантки-француженки в его семье (вот почему девочка носит материнскую фамилию). (Упоминалась фамилия Михайлов. Бабка Магдалины Брониславовны вторым браком была за генералом Михайловым — у него двое взрослых сыновей, сводных братьев матери Магдалины Брониславовны, один из них, тоже военный, и есть отец Майи.) Семья Вериго ближайшие друзья семейства известнейшего микробиолога, профессора Льва Александровича Тарасевича[312]. (Супруга его Анна Васильевна, урожденная Стенбок-Фермор (1872–1921), шведского аристократического рода, Екатерина Васильевна, ее сестра, замужем за князем Александром Сергеевичем Кудашевым[313].) И юная прелестная Мария-Майя Кювилье входит в этот круг и выходит замуж за родича семьи Н. А. Бердяева молодого князя Сергея (правда, есть сведения, что гувернантка, мать Марии, получив отставку, стала содержательницей меблированных комнат, где как-то останавливался молодой князь и где, возможно, завязался роман). Венчались они в 1916 году, и шафером был В. О. Нилендер (друг сестер Цветаевых, сотоварищ А. Ф. Лосева по университету). В 1917 году родился их сын, тоже Сергей, погибший в 1941 году в боях под Москвой ополченцем. Князь Сергей погиб в Крыму в 1920 году, то ли в боях, то ли расстреляли. Майя Кювилье зато приезжала к Волошину в Крым и проводила время в приятном и веселом обществе[314].

Вот вам и еще открытие нового факта из биографии Магдалины Брониславовны, да и из биографии М. П. Роллан.

Скончалась Магдалина Брониславовна в канун Благовещения 6 апреля 1994 года в здравом уме и твердой памяти, совершенно ослепшая. А было ей 102 года. Комната почти пустая (я ее видела, посетив Магдалину Брониславовну), но зато с тремя архивами — отца, мужа и брата. После кончины Магдалины Брониславовны прибавился и ее архив[315].

Я приехала в последний раз повидаться (в больничном морге) с Магдалиной Брониславовной и сказала слово прощания (оно записано, и его слушала М. О. Чудакова[316], которая познакомилась слишком поздно с Магдалиной Брониславовной). Привожу мое слово здесь:

«Мы простились с Магдалиной Брониславовной Вериго-Властовой, человеком трудной судьбы. Она была рождена для творчества, и сама была живым его воплощением. Она соединила в себе художника, поэта, писателя, знатока искусства. Да и вся семья Вериго-Властовой была чрезвычайно одаренной. Отец Бронислав Фортунатович, профессор Новороссийского университета (Одесса), — выдающийся физиолог; брат Александр Вериго — выдающийся физик; муж Борис Владимирович Властов — выдающийся биолог.

Магдалина Брониславовна была одарена талантами свыше меры. Сама душа ее была талантлива, и к чему бы она ни притронулась, все светилось этим талантом. И вместе с тем для тех ее друзей, кто знал ее десятки лет, как А. Ф. Лосев и я, Магдалина Брониславовна оставалась личностью трагической, одиноким и непонятым героем. Судьба распорядилась с этой маленькой, но сильной духом женщиной жестоко. За всю свою долгую жизнь, длившуюся больше века, Магдалина Брониславовна ни разу не выставляла своих картин, не выпустила ни одной книжки стихов (она иной раз сама печатала их, переплетала и дарила нам), не публиковала ни свои интереснейшие мемуары, ни свои переводы Мильтона. Только ближайшие друзья слышали живой голос поэта и видели полотна художника дома в тесном кругу.

Магдалина Брониславовна была гордым человеком. Она никогда не шла на компромиссы с властью, никогда ни о чем не просила, никогда не изменяла своему пути, хотя семья Властовых жила скромно и трудно. С достоинством несла она свой крест и несла со смирением, никого не упрекая, не обвиняя. Тихо и незаметно она писала стихи и картины, собирала и изучала архивы отца, брата и мужа, радовалась друзьям, делилась с ними своими мыслями, прислушивалась к их мнению. Она жила для будущего, не сетуя на настоящее, которое уходило все дальше и дальше. Уходили и друзья, умирали современники, страна и общество меняли свой лик. Но Магдалина Брониславовна жила для будущего. Будущее должно ее узнать, должно ее оценить, ибо на ее творчестве покоится отблеск вечности.

Вспоминая Магдалину Брониславовну, я не говорю ей „прощайте“, я говорю ей „до свидания“, до встречи в мире, где нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания, но „жизнь бесконечная“».

Часть седьмая

Незаметно приближались 1950-е годы, роковые для нас троих, для нашей личной жизни. Не говорю о всей стране — она переживала общую беду и предвестие общего выздоровления, которое, увы, длится уже десятки лет.

В 1953 году в последний раз я провела лето у мамы, где бывала ежегодно с 1944 года. На переломе к весенней поре, 5 марта 1953 года, не стало «великого вождя народов» И. В. Сталина.

Никогда еще мы не слушали столько великолепной классической музыки, столь мрачно-торжественной, фатально-величественной, что звучала в дни траура. Сама судьба стучалась в наши двери. Ведь никто не поверит сейчас, какое потрясение испытывали так называемые обыватели, а иначе, простые люди, да и не только они. Задумывались о будущем: кто поведет великую державу? Плакали непритворно в ожидании невиданных катастроф. Да, смерть Сталина граничила с всенародным и, более того, с космическим бедствием, хотя почти каждый в отдельности испытал на себе и своих близких тяжелую руку властелина полумира. Но ведь когда рушатся горы, разверзаются недра земли, море выходит из берегов, а пепел огнедышащего вулкана засыпает целые города — тогда вселенский страх охватывает бедное человечество.

Даже одна мысль о том, что будет некогда день, когда солнце погаснет, земля погрузится во мрак и мертвый сон обнимет мертвую нашу планету, уже одна эта мысль наводит ужас. Чего же вы хотите, если вдруг среди ночи металлический голос произносит слова, о которых тайно мечталось, но которых страшилась безмолвно произнести истерзанная человеческая душа. Сталин умер. Наконец умер. Зачем умер? Земля разверзлась, взволновалось человеческое море. Кто с горем, кто с надеждой на будущее, кто с любопытством и злорадством — но все в ужасе от невиданной катастрофы ринулись лицезреть вождя, мертвого льва, поверженного смертью.

Я сама свидетель этих мрачных толп, нервно торопящихся с затаенным блеском в глазах. Я сама с Алексеем Федоровичем и Валентиной Михайловной участница одного из таких шествий по бульварам, чтобы пробраться к Колонному залу. Удивительно, как быстро мы шли, почти бежали, как лезли через дыры в заборах, через какие-то щели, по дровам и доскам, как не боялись потерять друг друга и быть растоптанными. Но потом одумались и повернули, слава Богу, вспять, добрались до дому осознавать в уединении все величие этой катастрофы: будет ли она благодетельной или обернется чем-то еще худшим — никому не ведомо.