Владимир Набоков: американские годы - Брайан Бойд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
III
Первую половину июня, до отъезда в отпуск, Набоков работал в Корнельской библиотеке над примечаниями к «Анне Карениной» — предисловие он собирался написать во время каникул. Одновременно с этим он пытался приобрести машину понадежнее и, испытывая трепет перед любой техникой, да, собственно, и перед любой покупкой, подолгу и не без занудства советовался с друзьями. Наконец он выбрал зеленый, как лягушка, «бьюик». Перед самым отъездом он спрятал под замок два экземпляра «Лолиты» — выправленную машинопись в двух черных папках и невыправленную машинопись в коробке. Он положил их в ящик стола в своем университетском кабинете, ключ — в отдельную коробку, в шкафу с материалами, а затем запер и сам кабинет16. Теперь «Лолите» было не убежать.
В середине июня трое Набоковых на одной машине отправились в Таос, штат Нью-Мексико, через Кливленд и Уичито. Всего за 250 долларов они заранее сняли на лето дом в пятнадцати километрах от города — по описаниям он выглядел просто замечательно. По приезде они обнаружили вместо фруктового сада и парка в целый гектар сооружение из необожженного кирпича, возле самой дороги, с узкой полоской заросшего до непроходимости огорода на задворках. Ни гулять, ни даже сидеть было негде. Обещанная стремительная горная речка оказалась ирригационной канавой. Кроме того, им не понравилась «болезненная странность» дома. С потолка постоянно наносило ветром пыль и песок. На полках и в ящиках лежал мышиный помет. Сквозь дверь и увечные жалюзи влетали мухи. Ветер с юга приносил запах канализационной трубы. Сначала они думали тут же повернуться и уехать, но потом все же решили остаться17.
Сам Таос был еще хуже: «Унылая дыра, полная третьесортных художников и поблекших гомосексуалистов, — фыркал Набоков, — уродливый и тоскливый город со soi-disant[93] „живописными“ индейскими нищими, расставленными Торговой палатой в стратегических пунктах, чтобы завлекать туристов из Оклахомы или Техаса, которые считают это место „культурным“». Одно утешение — неподалеку оказалось несколько восхитительных каньонов, в которых водились интересные бабочки. Дмитрий возил отца на джипе времен Второй мировой войны, доставшемся им вместе с домом18.
До конца июня и в первой половине июля Набоков работал над примечаниями и предисловием к первой из восьми частей «Анны Карениной» и выправлял перевод Констанс Гарнетт. Когда Эн-Би-Си попросила его перевести другое в некотором роде классическое русское произведение — либретто Чайковского к опере «Евгений Онегин», известное своей нелепостью искажение Пушкина, — Набоков отказался притрагиваться к этим «преступным глупостям»[94]. Одновременно он затронул еще одну тему из русской классики — консультировал Дмитрия по поводу его гарвардской курсовой работы, тему которой сам и предложил: влияние Шекспира на Пушкина19.
В середине июля Набоков узнал, что редакторы «Саймона и Шустера» отвергли «Лолиту» как «заведомую порнографию». Еще в январе, когда издательство «Вайкинг» отказалось печатать «Лолиту», он поведал Кэтрин Уайт: «Я должен был написать эту книгу по художественным соображениям, и мне на самом деле все равно, что будет с ней дальше». Но теперь ему было не все равно. Когда он взялся за «Лолиту», его мучили сомнения — получится или не получится, но теперь книга была написана, и, ни на мгновение не сомневаясь в ее художественной ценности, он знал, что уже не успокоится, пока она не будет опубликована. Он готов был предложить необычайно щедрое вознаграждение — 25 процентов гонорара — агенту, который найдет издателя. В начале августа он написал Дусе Эргаз из «Литературного агентства Клеруан» в Париже, которая помогла ему опубликовать во Франции некоторые из его русских и англоязычных работ, и спросил, не найдет ли она в Европе издателя, который опубликовал бы «Лолиту» по-английски. Дуся Эргаз заверила его, что справится с этой задачей20.
Набоковы прожили восемь недель в доме из необожженного кирпича, и их стойкость не осталась безнаказанной. В плохо прикрытую цистерну с водой забрались два зверя — и утонули. Их тела начали разлагаться, и все трое Набоковых отравились. Вера болела особенно тяжело. Во вторник 10 октября ее повезли к врачу в Альбукирк. У Веры обнаружились серьезные проблемы с печенью, и в четверг она поездом вернулась в Нью-Йорк, где ее встречала двоюродная сестра Анна Фейгина. Дмитрий с отцом поехали следом на машине. Нью-йоркские врачи обследовали Веру и признали, что она здорова, — к счастью, единственным последствием этого «безумно-лихорадочного лета» стали возросшие долги21.
IV
Пожив в тесноте маленькой квартирки Анны Фейгиной на 104-й Западной улице, Набоковы вернулись в Итаку 1 сентября, на две недели раньше, чем собирались, и поселились в «Апартаментах Бель-эр»[95] («sic!» — помечает Набоков) по адресу Стюарт-Авеню, дом 30, на самом краю университетского городка. Набоков написал Дусе Эргаз, чтобы она приостановила поиск европейского издателя «Лолиты», потому что романом заинтересовался Джеймс Лохлин из «Нью дирекшнз». Лохлин в свое время напечатал «Подлинную жизнь Себастьяна Найта», за которую, по причине ее странности, больше никто не хотел браться, и хотя гонорары он платил скудные, Набоков считал, что игра стоит свеч. Всегда готовый публиковать оригинальные и вызывающие книги, Лохлин тем не менее в конце концов заявил, что издавать «Лолиту» слишком рискованно, что эта книга испортит репутацию и Набокову, и самому Лохлину[96]22.
Вернувшись в Итаку, Набоков продолжал работать над кипой записей и черновиков к «Евгению Онегину», боясь, что если он не закончит перевод хотя бы вчерне, то потеряет к нему интерес. Он ездил в Нью-Йорк на конференцию Института англистики в Колумбийском университете и 14 сентября выступил с докладом на тему «Проблемы перевода: „Онегин“ на английском языке», в котором блистательно и совершенно беспристрастно раскритиковал рифмованные переводы, убедительно доказав, что передать точный смысл и подразумеваемые ассоциации пушкинского текста возможно лишь с помощью подстрочника. Рубен Брауэр, организатор конференции, сказал Набокову, что его доклад имел succès fou[97]23.
Лекции в Корнеле начались в конце сентября. Набоков чувствовал себя куда вольготнее, чем в предыдущие годы. Его зарплата увеличилась до 6500 долларов24, его лекции пользовались огромным успехом, его занимали серьезные академические проекты («Евгений Онегин», «Слово о полку Игореве», издание «Анны Карениной» и задуманная книга о шедеврах европейской литературы), к тому же за время пребывания в Итаке он уже написал две художественные книги («Убедительное доказательство» и «Лолиту»). Теперь, когда не надо было писать новых лекций, у него оставалось больше времени на составление комментариев к русским книгам и на сочинение английских.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});