Ефим Сегал, контуженый сержант - Александр Соболев

Никого посторонних в классе не было. Ночью меня арестовали, через день я оказался на Лубянке. Утром привели к следователю. Мясистый ублюдок лет тридцати пяти ощупал меня водянисто-голубыми глазами, в упор спросил: «Что же ты, Жуковский, советский педагог, своим ученикам антисоветчину в голову вколачиваешь?.. Молчишь?.. Ну-ну, молчи. Предупреждаю: у нас не таким героям языки развязывали... Ладно, пока выкладывай биографию, сведения о родителях, о близких родственниках заодно».

Я на минуту заколебался: говорить следователю об аресте отца в тридцать седьмом или не стоит? Решил рассказать: все равно узнает. Я говорил, он записывал. Спросил: «Все?» Заметил: «Сыночек в батю. Филологический окончил? Я тоже, но это к слову. - Протянул мне две странички текста, отпечатанные, на машинке. - Узнаешь, - спрашивает, - свой шизофренический бред на уроке?..» Я прочел: сказанное мной на уроке было передано почти слово в слово. Меня обдало холодом: выходит, среди моих учеников - детей! - нашелся стукач!

Я не стал ничего отрицать, это уже не имело никакого значения.

Следователь удивился. «Подтверждаешь?.. Значит ты - убежденный антисоветчик. А тебе известно, правдолюб, что за это полагается?.. Девять граммов в затылок, и ваших нет!»

Отвечаю: «Хоть девять килограммов, от этого «Поднята целина» не станет ни правдивей, ни честней...»

Он посмотрел на меня очень внимательно и как будто открытие сделал: «Вот ты какой! Ну и ну!.. Постой, постой, - он вроде бы спохватился, - а ты, часом, не того? - выразительно покрутил пальцем у виска. - Так оно и есть, ты, Жуковский, - шизик, псих, нормальные советские люди на допросе в МВД в таком не признаются...»

Вот какой дорожкой попал я сюда, в дурдом, вместо тюремной камеры, а то и расстрела. Попомните мое слово: у этого коварнейшего иезуитского метода расправы с вольнодумцами - огромное будущее. Им воспользуются и преемники Сталина, и тогда... - он не успел договорить. В палату вошел дежурный врач, зажег свет, не глядя на Володю, скороговоркой приказал:

-    Жуковский, собирайтесь, возьмите личные вещи и следуйте за мной.

-    Куда? Зачем?

-    Вы переводитесь в другую больницу.

-    В какую больницу? Почему среди ночи? - подавляя волнение, спросил Володя.

-    Не знаю... Поторапливайтесь, пожалуйста, вас ждут.

Огорошенный непонятным, оттого еще больше пугающим происшествием, Ефим тоже вскочил с постели, еле держась на ногах, лихорадочно вздрагивая всем телом, бессмысленно переводил взгляд то на Володю, то на врача.

-    Вот видите, Ефим, - попробовал пошутить Володя, - грянул гром среди ясного неба, ясненького. - Он протянул Ефиму свою сильную руку. - Прощайте, жаль расставаться. Будьте здоровы, счастливы, стойки! И берегитесь!

-    Прощайте, - едва выговорил Ефим, - прощайте! Бог даст встретимся. Мы еще молоды!

-    Дай-то Бог! - с грустью усмехнулся Володя и скрылся за дверью палаты.

Глава одиннадцатая

Первое, что увидел Ефим после кошмаров полузабытья минувшей ночи, была пустая койка Володи. «Где ты теперь, безвинный великомученик», - тоскливо думал Ефим, Вставать ему не хотелось, тело ныло, в висках постукивали молоточки, подташнивало.

-    Сегал! А, товарищ Сегал! - услышал он, как сквозь сон, голос дежурной сестры. - Что это вы разоспались? Поздно, вставайте, скоро врачебный обход.

Через силу спустил он на пол пудовые, казалось, ноги, надел тапочки, поплелся в умывальную. Холодная вода немножко приободрила, вернулся чуть посвежевшим.

Почти тут же в палату в сопровождении медсестры вошел по обыкновению улыбающийся доктор Канатчиков, спросил стандартно:

-    Как дела, Ефим Моисеевич? Идем на поправку?

Ефим молчал, безразлично глядя мимо него. Если бы врач зрячими глазами посмотрел на своего пациента, то сразу бы увидел, что тот крайне удручен, до поправки ему ой как далеко.

-    Как спите? Аппетит? - Не дождавшись ответа, продолжал Канатчиков: - С историей вашей болезни от 1944-го года я ознакомился. Борис Наумович вас хвалит. Просил передать, что ждет вас сегодня в пять часов в своем кабинете. Не забудьте, пожалуйста, не опаздывайте.

События последних полусуток даже Надю вытеснили из памяти Ефима. Оставшись один в палате, он мгновенно ее вспомнил. На душе сразу потеплело, впервые за много часов; он облегченно вздохнул, лег навзничь, светло улыбнулся. Нет, он не одинок на земле, где-то совсем недалеко отсюда ходит, думает о нем, стремится к нему его Наденька. Хорошо бы она пришла сюда сейчас, села рядышком... Как обидно, что свидание состоится не раньше воскресенья, через три дня! Сегодня остается надеяться на маленькую записочку и передачку.

Неожиданно в палату опять вошел врач Канатчиков.

-    Ефим Моисеевич, - окликнул он, - не придет ли сегодня в больницу ваша супруга? Борис Наумович хочет с ней побеседовать.

-    Она собиралась быть здесь сегодня около семи. Но как ей пройти к Борису Наумовичу? И как она узнает, что он ее ждет?

-    Это уж наша забота, не беспокойтесь. - И почему-то погрозив пальцем Ефиму, Канатчиков полушутя-полусерьезно бросил, выходя из палат: - Бунтарская у вас душа, Сегал, смотрите у меня!

Что означал жест врача и его реплика, Ефим сразу не понял, да и не хотел понять. Мысли его были заняты совсем другим: если Надя посетит сегодня доктора Котляра, то он непременно разрешит им повидаться.

... Ровно в пять часов Ефим постучал в дверь кабинета главного врача.

-    Вот и довелось нам с вами вновь повстречаться, - тепло приветствовал его Борис Наумович. — Лучше бы, конечно, это произошло не здесь, а в более приятном месте. - Он подвинул стул, сел рядом с Ефимом. — Сколько лет мы не виделись? Три? Четыре?

-    Скоро пять, - поправил Ефим.

-    Пять! Как бежит время... Вы, я слышал, уже успели жениться?

-    Да, и очень счастлив.

-    Давно женаты?

-    Четвертый год.

-    Дети у вас есть?

-    Ждем... В недалеком будущем.

-    Когда именно? - с заметным интересом спросил профессор.

-    Точно не знаю. Наверно, месяцев через семь. Я жду ребенка. Я не могу вам сказать, как. Мне уже четвертый десяток покатил. Если не теперь, то когда же?

-    Да-да, разумеется... - не сразу и не глядя на Ефима проговорил Борис Наумович. - Отцовство - штука весьма... Как вам нравится ваш лечащий врач Иван Петрович? - он почему-то изменил тему разговора.

-    А если я скажу вам, что он мне совсем не нравится? Канатчикова из него не выйдет, ручаюсь! Он был лечащим врачом Жуковского, моего соседа?

-    Да, - не совсем твердо ответил профессор, видимо, стараясь понять ход мыслей Ефима.

-    Простите за любопытство, а от какой психической болезни его лечили? Жуковский - завидно здоровый человек. Это прекрасно знает и врач Канатчиков. В прошлом веке Чаадаева объявила сумасшедшим царская охранка. Теперь постыдную акцию в отношении Жуковского осуществляет бериевская охранка, то бишь Лубянка - «бдительный страж революции!».

-    Прекратите, Сегал, довольно! - с несвойственным ему раздражением и бесцеремонностью прервал Борис Наумович. - Оставьте ваши нелепые догадки при себе! Иван Петрович уже поставил меня в известность о ваших сомнительных высказываниях. Хоть здесь и особая лечебница, но все же надо знать меру.

-    Ах, уже успел поставить в известность! - вскипел Ефим. - А он случайно не доложил вам, что он, врач, нарушил святую клятву Гиппократа: согласился почти год держать под замком в сумасшедшем доме абсолютного здоровяка и умницу?! Как мог медик решиться на такое?! - разошелся вовсю Ефим.

Опустив массивную черно-кудрявую, уже седеющую голову, Борис Наумович молчал. А Ефим прервав на мгновение горячую тираду, вдруг понял, что его обвинительная речь в адрес Канатчикова беспощадно обличает и профессора Котляра, без ведома и трусливого согласия которого рядовой врач не посмел бы стать пособником произвола.

Усилием воли Ефим остановил себя, другим тоном мягко, доброжелательно сказал:

-    А вы, Борис Наумович, за эти годы очень преуспели на своем поприще. Рад за вас. — Голос Ефима звучал вполне искренне.

-    Спасибо, - Борис Наумович облегченно вздохнул, выпрямился, - знаю, это от души, точнее, от великодушия... И вы могли бы многого добиться, если бы помнили мое прощальное напутствие перед выпиской в сорок четвертом, помните?

- Дословно: «Правду пусть ищут другие, кто покрепче здоровьем. Острые углы не для вас. Пообещайте не лезть на рожон...». Верно?

-    Верно... Очевидно вы пренебрегли моим советом. Почему?

-    Вспомните, я вам тогда ничего не обещал. И не мог обещать. Может быть, вам приходилось слышать или читать слова Державина: «Змеей пред троном не сгибаться, стоять и правду говорить?». Как, по-вашему, такие слова родились у человека, который просто не хотел сгибаться или не умел?!

Борис Наумович задумался.