Уайтбол - Ирина Белояр

— Она в караван-сарае, — ответил Вадим, изучая гостя хватающим взглядом. — Там и ксерокс есть, хочешь — себе напечатай… Ключи тебе дать? А то сейчас нет никого, девки все на похоронах.

Караван-сарай — общественное здание на том краю поселка. Огромная изба на все случаи жизни. Почта, она же магазин, она же склад, она же канцелярия, и общежитие для заезжих шабашников, и актовый зал…

— Так дать тебе ключи?

— Дай… только Машке не говори.

— Чего ты задумал?

— Погулять хочу.

Вадим усмехнулся:

— А ночевать где будешь? В снегу, как глухарь, или — стоя, как лошадь?

Правда. Когда спускались оттуда, одну-единственную избушку встретили, и то — уже здесь, ближе к поселку…

Михаил сдался. Очередной раз сдался.

— Ладно, потом. Ну… тогда давай чаю.

— Так бы сразу, — сказал хозяин, наливая гостю чай из круглого белого чайника, огромного, как волейбольный мяч. — Весна — время суетное, всех на волю тянет. Хочешь погулять — иди, вон, на седло сходи. Заодно проверишь, как там заимка.

Да, просто нужно куда-нибудь пройтись. Хоть бы и на заимку. Дался мне этот ледник… Правда всегда оказывается не там, где ищешь. А если уж совсем честно — именно там, где ищешь, ее никогда и не бывает…

Тут будто какой-то незримый выключатель щелкнул в голове, вспомнилось: «Ты так видишь. Неправильно».

Где я это мог слышать?..

— Вадим?

— Чего?

— Как по-твоему, что с моей головой? Ни черта о себе не помню, ерунда какая-то обрывочная.

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Ты — кровник Верхового. Вы понимаете что-то такое, чего другие не понимают.

— Я — хуже остальных кровников. Слишком долго в городе болтался, — Вадим отхлебнул из своей чашки. — Разум на заумь поменял.

Гость вздохнул:

— Сестра твоя покою не дает. Хочет знать, что я не беглый уголовник.

Хозяин поморщился:

— Внимания не обращай. У нее самолюбие ранимое. Раздутое, как нажравшийся удав. С двумя мужиками из-за этого разошлась — не поумнела. Раз она с тобой живет — изволь доказать, что ты не хуже этого, — Вадим кивнул в сторону телевизора, — Как его… ну, герцога уэльского.

— Так ведь по делу ноет-то. Свалился мужик бог весть откуда, то ли врет с три короба, то ли и впрямь пришибленный.

— А хоть бы и пришибленный. Руки-ноги есть, котелок варит, хрен стоит — какого рожна ей еще надо? — он долил себе чаю и завершил мысль:

— В общем, не бери в голову.

— Не получается, — Михаил хмыкнул. — Совсем пустая голова. Вот и лезет в нее все подряд.

— Пустая, говоришь? По-моему, наоборот. Слишком много в твоей голове лишнего. Вот, лишнее и мешает… Я тебе так скажу: неважно, кем ты был. Важно, кто ты есть.

— Я ж этого и не знаю.

— Как — не знаешь? — удивился хозяин. — Ты — житель поселка Пробуждение. Рыбак, лесоруб, шишкарь. Разве мало для одной жизни?

— Если достаточно — чего ж ты тридцать лет назад в город подался?

— Молодой был. Думал — где-то интереснее… Проспал пятнадцать лет, потом вернулся сюда.

Может, конечно, и так. Но ведь потребовалось проспать эти пятнадцать лет, прежде чем надумал возвращаться.

— Ерунда это все, — заявил Вадим. — Дело не в том, сумеешь ли ты достучаться к себе. Я думаю, сумеешь. Вот только на кой хрен оно тебе нужно?

— Хочется знать правду, — упрямо сказал Миша.

— Правда — то, что ты видишь здесь и сейчас. Другой правды нет и быть не может.

И тут опять вспомнилось:

«Существует лишь то, что ты видишь. Если не нравится — сумей увидеть другое…»

Чьи это слова, черт бы их подрал?..

От Вадима Михаил вышел еще более растерянный, чем от Веры. Огляделся. Деревья, дальние и близкие, окружены ослепительным радужным ореолом. Вокруг тех, что рядом, через дорогу — ореол виднеется отчетливо, подальше — размыт, а в горах вообще все слилось в одно пульсирующее сияние.

Так ли плохо окружающее, чтобы захотелось вместо него увидеть другое?.. Возможно ли — знать другое, но продолжать видеть это? На двух жеребцах не ускачешь.

Апрель — беспокойный месяц. Его бы пережить — дальше все опять станет без разницы. Своевременное проснется, несвоевременное останется на потом. До следующей весны.

Апрель и есть пробуждение.

Достучаться к себе

Михаил добрел до своего двора, остановился у калитки. Не хотелось домой. Снова погружаться в серый морок, в котором все безразлично: кто ты, откуда взялся, зачем живешь… Какой-то взбалмошный черт внутри потребовал действий. Любых. Лучше — бестолковых…

Заглянул в дом. Маши нет, оно и к лучшему. Постоял среди комнаты, окинул взглядом стены и мебель. Ни с того, ни с сего в голове мелькнула какая-то чужая мысль: «Ты сюда больше не вернешься. А если вернешься — то уже не ты»… Помотал головой, прогоняя морок, взял ружье, фонарь и отправился в лес.

За ним поплелась неотвязная Шишка.

Шесть часов человек и собака шли вверх по склону — к избушке, где обычно останавливались ночевать шишкари и охотники.

Летом к заимке ведет хорошо набитая тропа, часа за четыре дойти можно. Сейчас никакой тропы нет. То и дело человек проваливался сквозь непрочный наст, по колено и глубже. Собака страдала меньше, но все равно страдала.

— Шла бы ты домой, — увещевал ее человек. — Вот ведь, охота пуще неволи.

Шишка поскуливала, но упрямо тащилась наверх.

Наконец, забрались на гребень. Михаил огляделся.

На горы уже сели густые сумерки. Избушка, немного скошенная на бок зимними ветрами, черным пятном виднелась в маленькой котловине у подножия лысой скалы. Чуть дальше — широкая длинная полоса грязного снега посреди проталины. Издали казалось — не снег. Живое создание. Затаилось, ждет чего-то. Оно напоминало… напоминало… черт его разберет.

«Существует лишь то, что ты видишь».

Понять бы еще, что я вижу…

Шишка ни с того, ни с сего зарычала, глядя куда-то назад, на пройденный путь.

— Ты чего? — Михаил посмотрел вниз.

Далекие, игрушечные крыши поселка и крохотные фигурки с фонарями, ползающие по главной улице туда — обратно. Машина, должно быть, пришла. Ждали днем, дождались к вечеру. Случается.

Собака зарычала снова.

— Не вижу, — человек внимательно пригляделся к последнему куску пути. Ничего примечательного, только деревья колышутся от ветра. Если б медведь — сейчас бы треску было… Может быть, конечно, хуже — волки… Нет, не видать.

— Не бойся. Все, кто есть — далеко. А мы почти на месте, — Михаил пошел в сторону избушки.

Шишка, продолжая ворчать, двинулась следом. У дверей остановилась, обернулась назад. Глядела в сторону подъема, и рычала, рычала…