Все зеркало - Коллектив авторов

об имперском стауте навсегда. А главное, эта страхомордина потом полезет вперед, и чего страшнее, может добраться до их родного мира, где очень даже есть чем поживиться. Он, как истинный подданный королевы, и защитник всей Земли, поскольку только на Британию вся надежда, не мог этого допустить:

– Заряжай! – рявкнул он.

И в этот момент танк, имитируя жужжание нерестящейся пчелы, задом рванул назад, к стенке.

Ваня не удержался и блювнул в углу.

А Чандра Индус неожиданно раскрыл глаза и заявил с блаженной улыбкой:

– Самадха, мать ее. Сладкая самадха.

После чего с хлюпаньем взорвавшегося мыльного пузыря исчез бесследно.

* * *

Танк, покрытый пятнами незалеченных грибов, выползал из стены медленно и неохотно. Страшилище двигалось навстречу, раздвигая взглядом хохотуч и стада рыбных котлеток. Рояли усталыми тряпками качались на волнах, над ними разносился храп до-мажор, неосторожно пролетающие поблизости хохотучи вжабривались ниц в состоянии опьянения, несовместимого с полетами.

– Взять меня вместо японца, – сокрушался китаец Ба Бай, быстро-быстро наворачивая рис из гигантской миски. – Японцы всюду должны приходить после китайцев! После!

– То есть это тебя надо было скормить Страшилищу? – бросил через плечо Ваня.

Ба Бай замахал руками и предложил всем выпить «вкюсной рисовой водки». Выпили. Переглянулись.

Танк полз на Страшилище, Страшилище ползло на танк, снаружи мявкуче плакали. Топор войны лежал на полу, печально погромыхивая от осознания своей профнепригодности.

– Разрывным заряжай, – скомандовал Уильям, кривясь так, словно в его чай забыли добавить молока. – Трансляцию начинай. Отход через десять, девять…

– Да ну вас! – Ваня вскочил и принялся расколупывать люк. – Пошли они все! Не хочу я! Что такого! Не страшное оно вовсе!

Его сбивчивые причитания неожиданно поддержал Ба Бай, умудрявшийся говорить с одновременным метанием себе в лицо рисовых шариков:

– Правда! Зачем драться, когда можно торговаться и ходить друг к другу в гости на вкюсную рисовую водку?

Уильям жалобно посмотрел на индейца. Тот перевел тяжелый взгляд на Джонсона и проговорил:

– Я бы вам за Сэнд-Крик… – и медленно провел рукавом по лицу, размазывая боевую раскраску.

До Красоты оставалось совсем чуть.

– Выпустить разведывательные дроны! – надрывался не до конца закрывшийся разлом в стене. – Начать трансляцию! Трансляцию!

Джонсон, сложив руки на груди, смотрел на Уильяма и пережевывал жвачку, сверкая безупречными зубами. Ваня и Ба Бай расковыряли наконец люк, над танком пронесся тощий мальчишка на ухахатывающемся облаке и проорал кому-то:

– Эй, а до них начинает доходить!

* * *

Танк было жалко. Это был красивый, бронеустойчивый танк, который сейчас стремительно исчезал в пасти Страши… нет, Ваня не мог ее теперь так назвать. Только оказавшись снаружи и вдохнув здешний воздух, он увидел всю ее красоту. Она являлась вселенским воплощением красоты. Какие у нее красивые ровные зубки, с такой очаровательной кровавой подводкой губной помадой. Какой у нее дерзкий раздвоенный язычок. Какая у нее завораживающая улыбка. Он готов был смотреть на Красоту столетиями, а потом еще сто раз по столько же. А этот ее пикантный акцент, когда она рыгнула, поглотив последний трак от танка. И как ее очаровательный ротик, в котором только что исчез ствол пушки, освещал бронзовый закат двух солнц.

Красота спасала мир.

Раскольников был настолько очарован увиденным, что, не задумываясь, обнял Джонсона. Гарри смеялся сквозь слезы и тут же побратался с Ваней. Потому что русские могут быть и варварами с ядерной бомбой, но с Ваней они не один снаряд вместе сгрызли, пока зачем-то боролись с этой Красотой.

Рядом стоял Уильям Галош, коренной британец, аристократическая косточка, и он был готов изменить присяге Королеве. Потому что перед красотой Красоты меркло все, даже фотография в его часах пожелтела и пошла трещинами. Он хотел только одного: посидеть за чашечкой чая с Красотой, незаметно подливая бренди для остроты момента.

Джек Воронье Гнездо потрясал над головой томагавком и танцевал пляску Счастья. Теперь он знал, как выглядит Маниту, что бы про это ни думали проплаченные шаманы. На душе царила радость. В глазах царил азарт. Хотелось огненной воды и белой скво. А еще было жалко танк, он сроднился с этим строптивым жеребцом. Но такова жизнь. Кто-то уходит, кто-то приходит.

Ба Бай держал в левой руке миску с рисом. Правой орудовал палочками со скоростью чемпиона мира по пинг-понгу. Он смотрел на Красоту одним глазом. Вторым искал в толпе потенциальных клиентов. Там, на Родине, у него осталось два контейнера нераспроданной новогодней мишуры, которая сейчас, по случаю очередного триумфа Красоты, очень была бы в строку. Ба Бай тут же вспомнил, что надо сказать родственникам с цеха по пошиву Дольчи Габаны, что молнию надо все-таки строчить на груди, а не на рукавах куртки. Так эстетичнее.

Ваня Раскольников чувствовал такой прилив феерического счастья, что и сам не заметил, как выпил и передал другу Гарри Джонсону бутылку с крымским портвейном. Откуда она у него появилась, он не заметил. Хотя какой русский да хоть в пустыне не найдет, чего, как и с кем выпить.

Джонсон отхлебнул, помянул матерным словом коммунистов, извинился тут же перед Ваней и передал эстафетную палочку Уильяму Галошу.

Умный британец осмотрел придирчиво бутылку, нашел знакомое слово «портвейн», одобрительно кивнул (любимый напиток Черчилля, а Черчилль любил королеву!) и тут же выпил во славу Ее Величества, мира во всем мире и торжества над всем Красоты.

Джек Воронье Гнездо принял пузырь с недоверием. Белые и раньше спаивали их племя офигительной огненной водой. Но то белые, а то бледнолицые братья. Он выпил, тут же курнул и протянул Уильяму Галошу трубку мира, а китайцу Ба Баю – бутылку с портвейном.

Китаец очень обрадовался. Он хотел пить. От риса сушит. В особенности если это голый рис. Он спрятал миску в штаны. Воткнул палочки за уши. И выпил из горла за вселенскую Красоту, которая однажды спасет все миры, как спасла этот мир.

Ваня Раскольников принял обратно пустую бутылку с чувством, что он не зря прожил свою жизнь. Что если вот сейчас придет кердык, и пора будет готовить чемоданы на вынос, он сделал все, что должен был сделать. Он спас мир от агрессии и произвола, и сохранил Красоту, которая сейчас в закатных лучах довольно облизывалась.

В плечо сильно, но дружелюбно ударили:

– И шо вы застыли, как не родные? – послышался голос Изи Кацмана. – Я таки уже накрыл поляну и успел опрокинуть полтинничек! А вы отчаянно напрашиваетесь на штрафную! Пойдемте уже-таки сделаем лехайм! Я же говорил: нет войне, даешь, рок-н-ролл. Красота – это страшная