Гвиневера: Королева Летних Звезд - Персия Вулли

– Что? – прошептала я, ставя на стол кубок с водой.

– Твоя светлость знает, что мне доверять можно, – многословно стал объяснять холостяк, – но я не хотел увозить твою лучшую кухарку без твоего разрешения.

Он так волновался, что я рассмеялась, несмотря на свое удивление. Из всех избранниц Герайнта, Энида, по моему мнению, должна была быть последней.

– А что же скажет по этому поводу сама фрейлина? – спросила я, гадая, сколько же еще любовных историй разворачивается прямо под моим носом незаметно для меня.

– Давай ее спросим. – Герайнт широко ухмыльнулся, когда я позвала Эниду из кухни, где она следила за приготовлением ужина.

Черноволосая молодая женщина пришла с передником в руках, слегка хмурясь, оттого что ее застали врасплох.

– Что-нибудь случилось, госпожа? – быстро спросила она.

– Не знаю. Но, похоже, этот господин хочет увезти тебя от меня… Что скажешь?

Озорная улыбка осветила лицо Эниды, и она посмотрела прямо в глаза девонскому королю. – А ты починил кухню в Эксетере? В последний раз я видела, что печь треснула, да и колодец слишком далеко.

– Конечно, госпожа, – вздохнул Герайнт, – каменщики сложили новую печь, провели воду по трубам от акведука и, кроме того, замостили кухонный двор. Теперь-то ты примешь мое предложение?

Я смотрела на этих двоих, игриво поддразнивающих друг друга, и неожиданно почувствовала себя старой и скучной.

– А корова? Я не выйду замуж за человека, если он не подарит мне корову, – торговалась девушка.

– Целых три, белые с рыжими ушами, конечно, если ты привезешь с собой рецепт сбитых сливок.

– Договорились, – объявила она, отбросила передник и кинулась в его объятия.

– Ты умеешь хорошо торговаться, девушка, – сказал он, ероша ей волосы и целуя кончик курносого носа.

– Не сомневайся, я того стою, – пообещала она, вывернулась из его рук и, схватив свой передник, убежала на кухню.

Тем же летом в Камелот приезжала и Эттарда. Выглядела она ужасно, мучительно кашляла и румянила щеки, пытаясь скрыть их бледность. В домике, который достался ей от Игрейны, обнаружилась небольшая шкатулка с украшениями, и теперь Эттарда была обвешана ими, словно собиралась на торжество. Взглянув на нее, я сразу подумала, что она похожа на труп.

– Я навещала Пеллеаса, – объяснила она, скорбно тряся головой. – Я слышала, что он болен… и хотела попытаться что-то исправить… – Детский голосок нерешительно умолк, а пальцы перебирали то браслет и ожерелье, то кольцо или брошь, как будто проверяли их наличие. – Он отказался принять меня и прогнал с проклятиями. О госпожа, я знаю, я плохо обошлась с ним, но я так привыкла бояться, что, если не выйду за рослого, сильного воина, саксы могут-… могут прийти снова и… – Отчаянный приступ кашля прервал ее слова, и я вспомнила собственные страхи. Наверное, тайные шрамы, оставленные изнасилованием, оказываются даже глубже, чем мы, пережившие его, думаем.

– Я так и не смогла сказать ему, что жалею о случившемся, – прошептана она.

Я понятия не имела, что ей сказать, потому что, пытаясь понять ее отвратительное поведение, не смогла полюбить ее. Только ужасное состояние Эттарды и пророчество Нимю о ее скорой смерти удержало меня от того, чтобы приказать ей уложить вещи и покинуть Камелот.

– А Гавейн еще не вернулся? – небрежно спросила она, вертя одно из своих колец.

– Нет, – ответила я, – и не думаю, что вернется… по крайней мере, в ближайшее время.

Похоже, она надеялась продолжить отношения с сыном Моргаузы, но я намеревалась помешать ей.

Я так никогда и не узнала, что заставило Эттарду уехать: то ли известие об отсутствии Гавейна, то ли предчувствие близкой смерти. Она отбыла в свое поместье на следующее утро, гордо восседая в подаренном мной паланкине. Нервная и высокомерная, кичащаяся своим богатством, оставленным королевой-матерью, она умерла спустя два месяца. Ее можно было пожалеть, но она сама виновата в таком конце.

Лето кончалось, наступало время жатвы. В тот год все работали на полях, в амбарах, ткацких и на кухне. На деревьях золотилась листва, и я вдруг поняла, что прошел уже год с тех пор, как Изольда уехала в Корнуолл, как вернулся Кевин, а Ланс признался, что любит меня. Время, ползущее на брюхе со дня на день, мчалось без оглядки от одного года к другому.

Гавейн вернулся с Оркнеев довольный и был счастлив оттого, что снова с нами. Кажется, он уладил трудности со своей матерью.

– С годами она немного смягчилась, хотя по-прежнему дама весьма суровая. – Он дернул бровью и хитровато ухмыльнулся. – Она шлет тебе добрые пожелания и говорит, что надеется скоро познакомиться с тобой.

К несчастью, тогда я не усмотрела в этом послании никакой опасности.

Из Бретани вернулся Бедивер с ворохом новостей, сплетен, новых песен и загадок.

– Ты сможешь развлекать нас всю дорогу до ярмарки, – предположил Артур. – На следующей неделе я устраиваю турнир в Винчестере и перевожу туда двор, чтобы отпраздновать третью годовщину мира.

По словам Бедивера, урожай был настолько хорош, что должно остаться зерно для обмена на ярмарке, и это было верным признаком процветания.

– Похоже, ты вытащил юг из беды, – сияя, сказал рыцарь.

– Будем надеяться, что и всю Британию, – поправил Артур.

Я с нетерпением ждала ярмарки. Казалось, целую вечность мы не откладывали в сторону королевские заботы и не танцевали с людьми на лугу. Кроме того, это было первым моим посещением Винчестера, и я часто вспоминала рассказы Игрейны. Я вынула из шкатулки ее витое ожерелье и в который раз полюбовалась маленькими животными с выпученными глазами по краям крученой золотой полоски. Надевая его, я всякий раз думала, как много они видели и слышали о жизни королевских особ. Ульфин говорил, что Игрейна была в нем на том пиру, когда Утер впервые начал оказывать ей знаки внимания.

Все лето я изо всех сил пыталась преодолеть свою антипатию к Тени. Попросить Артура избавиться от Дормата – это одно, но совсем другое, когда белая красавица-кобыла не ходит под седлом только потому, что я не могу забыть свои страхи. Артур случил ее с жеребцом уэльской горной породы, которого дал ему Гвин, и она родила прелестного гнедого жеребенка со светлой гривой и белым хвостом. Я назвала малыша Этейном и занялась Тенью, как только она перестала его кормить. К тому времени, когда наша свита была готова к отъезду в Винчестер, я уже снова сидела на своей лошади. Флажки трепетали под утренним ветерком, звенели колокольчики, и медные украшения на уздечках рыцарских лошадей блестели на солнце. Поездка обещала быть приятной. Вдобавок, когда мы уже были совсем готовы тронуться в путь, во двор въехал Ланселот.