Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Сколько времени читала Мелани под взглядами внимательно наблюдавших за ней глаз, Скарлетт понятия не имела, но ей казалось, это длилось не один час. Она не слышала ни слова из того, что читала Мелани. Теперь она думала уже не только об Эшли, но и о Фрэнке. Так вот чем объяснялось его нарочитое спокойствие сегодня вечером! А ведь он обещал ей, что никогда не будет иметь ничего общего с ку-клукс-кланом. Этой-то беды она и боялась!

Вся работа за целый год теперь пойдет прахом. Все ее старания, и страхи, и муки, когда она не покладая рук трудилась несмотря на дождь и холод, — все зря. Но кто бы подумал, что этот старый трус Фрэнк может связаться с ку-клукс-кланом, с такими головорезами? И сейчас он уже, может быть, мертв. А если не мертв и янки схватят его, то тут же повесят. И Эшли тоже!

Она до того глубоко вонзила ногти себе в ладонь, что на коже появились четыре ярко-красных полумесяца. Как может Мелани читать так спокойно, когда Эшли в опасности и его могут повесить? Да он, может быть, уже мертв! Но что-то в ровном, мягком голосе, рассказывавшем о горестях Жана Вальжана, сдерживало Скарлетт, не позволяло ей вскочить на ноги и закричать.

Она вспомнила о той ночи, когда Тони Фонтейн явился к ним — измученный, гонимый, без денег. Если бы он тогда не добрался до их дома, если бы они не дали ему денег и свежую лошадь, его бы уже давно повесили. И если Франка с Эшли еще не убили, то они сейчас находятся в таком же положении, как Тони, а пожалуй, и в худшем. Дом-то ведь окружен солдатами, и ни Эшли, ни Фрэнк не могут вернуться, чтобы взять деньги и вещи, — их тут же поймают. И наверно, у всех домов на этой улице стоят вот так же янки, значит, Фрэнк и Эшли не могут обратиться за помощью и к друзьям. А может, они сейчас уже скачут во весь опор сквозь тьму в Техас.

Но ведь Ретт.., быть может, Ретту все же удалось вовремя добраться до них. У Ретта всегда в карманах полно денег. Быть может, он одолжит им достаточно, чтобы они могли продержаться. Но все это очень странно. Чего ради станет Ретт заботиться о безопасности Эшли? Конечно же, он не любит Эшли, конечно, презирает его. Тогда почему… Но раздумывать над этой загадкой ей не дал вновь нахлынувший страх за жизнь Эшли и Фрэнка.

«Ах, это я виновата во всем! — причитала она про себя. — Индия и Арчи правду сказали. Во всем виновата я. Но я ведь никогда не думала, что Фрэнк или Эшли настолько безрассудны, чтобы присоединиться к клану! И я никогда не думала, что мне что-то может угрожать! Да и нельзя мне было поступать иначе. Мелани правду сказала. Люди должны делать то, что положено. А я должна следить за тем, чтобы работали лесопилки! И мне необходимы деньги А теперь я, наверное, все потеряю, и в общем-то по своей вине!» Прошло немало времени, и вот голос Мелани дрогнул — она осеклась и умолкла. Повернула голову к окну и уставилась в него, точно за стеклом вовсе не стоял солдат-янки и не смотрел на нее. Остальные, заметив ее напряженную позу, тоже подняли головы и тоже стали прислушиваться.

Послышался стук копыт и пение — приглушенное закрытыми окнами и относимое ветром, но все же отчетливо слышное. Это была самая мерзкая и ненавистная из всех песен — песня про солдат Шермана «Шагая по Джорджии», и пел ее Ретт Батлер.

Не успел он допеть первый куплет, как два других пьяных голоса принялись подпевать — громко, по-дурацки, спотыкаясь на словах, сливая их вместе. У парадного входа раздалась команда капитана Джэффери и послышался быстрый топот ног. Но еще прежде, чем звуки команды долетели до гостиной, дамы в изумлении переглянулись. Ведь пьяные голоса, тянувшие песню вместе с Реттом, принадлежали Эшли и Хью Элсингу.

На дорожке у входа завязался громкий разговор: слышался отрывистый, вопрошающий голос капитана Джэффери, пронзительный, прерываемый дурацким хохотом голос Хью, густой, беззаботный бас Ретта и неестественный, странный голос Эшли, который все повторял:

— Какого черта! Какого черта!

«Нет, это не может быть Эшли! — вертелось в мозгу Скарлетт. — Он же никогда не напивается! А Ретт… Ретт, когда напьется, становится совсем, совсем тихим.., он никогда так не шумит!» Мелани поднялась с места, и вместе с ней поднялся Арчи. Раздался резкий возглас капитана: «Эти двое — арестованы». И Арчи схватился за рукоятку пистолета.

— Нет, — решительно шепнула Мелани. — Нет. Предоставь это мне.

И Скарлетт увидела на ее лице такое же выражение, как в тот день в Таре, когда Мелани стояла на площадке лестницы и, сжимая в слабом кулачке тяжелую саблю, глядела вниз на мертвого янки, — нежное, застенчивое существо, превращенное обстоятельствами в настороженную, разъяренную тигрицу. Мелани широко распахнула парадную дверь.

— Тащите его сюда, капитан Батлер, — крикнула она звонким, не лишенным яда голосом. — Вы, должно быть, опять напоили его до бесчувствия. Тащите же его сюда.

Со стороны темной дорожки, по которой гулял ветер, послышался голос капитана-янки:

— Извините, миссис Уилкс, но ваш муж и мистер Элсинг арестованы.

— Арестованы? За что? За то, что напились? Если бы в Атланте арестовывали за пьянство, то весь ваш гарнизон не вылезал бы из тюрьмы! Ну, тащите же его сюда, капитан Батлер, если, конечно, сами в состоянии идти.

Скарлетт соображала медленно, и сначала в голове у нее была полнейшая каша. Она же понимала, что ни Ретт, ни Эшли не пьяны, и понимала, что Мелани это понимает. И однако же вот тут стоит Мелани, обычно такая мягкая и благовоспитанная, и кричит как мегера, да еще при янки, уверяя, что и Ретт и Эшли пьяны до бесчувствия — даже идти не могут.

Послышалось какое-то бормотание, краткие препирательства, пересыпаемые бранью, и чьи-то нетвердые шаги по ступенькам крыльца. В дверном проеме показался Эшли, белый как мел; голова у него болталась, светлые волосы были спутаны, и он от шеи и до колен был закутан в черную накидку Ретта. Хью Элсинг я Ретт, оба тоже еле передвигая ноги, поддерживали его с двух сторон, и было ясно, что без их помощи Эшли тут же бы упал. Следом за ними шел капитан-янки — лицо его выражало недоверие, и в то же время все это явно его забавляло. Он остановился на пороге, из-за плеч его с любопытством выглядывали солдаты, а в дом ворвался холодный ветер.

Перепуганная, ошарашенная Скарлетт взглянула на Мелани, потом на повисшего на руках у друзей Эшли и только тут начала что-то понимать. Она хотела было крикнуть: «Но он же не пьяный!» — и прикусила язык. До нее вдруг дошло, что перед ней разыгрывается пьеса, пьеса отчаянно смелая, где от игры актеров зависит их жизнь. Скарлетт чувствовала, что ни она сама, ни тетя Питти в этой драме не участвуют, тогда как у остальных есть роли и они подают друг другу реплики, как актеры в хорошо отрепетированной пьесе. Она лишь наполовину понимала, что происходит, но все же достаточно, чтобы молчать.