Гибель Византии (сборник) - Гюг ле Ру

— Я скажу, что король, заключив мир с султаном, не должен был подавать дурной пример нарушения договоров, что кардинал Чезарини не стоит на высоте христианской истины, если требует нарушения клятвы — все эти преступления решительно унижают звание воинов христианства…

— Остановись! — резко прервал его Виссарион. — Пойми, разве возможно упустить такую минуту, ведь тогда все пропало!

— Отец, я вот что скажу, — начал Максим, — мне часто казалось, что если Христос, будучи на кресте, после насмешек евреев, которые говорили: «сойди со креста, если Ты Сын Божий», вдруг бы сошел! Как бы это было торжественно! Полная победа Христа над ветхим миром была бы одержана. Но Христос не сошел, потому что принцип его учения был другой: тогда христианство было бы религией блестящею, религией славы и успеха, а не несчастных и угнетенных.

— Дитя мое, — болезненно произнес кардинал Виссарион, — то был Христос, у которого вечность впереди, но мы, ох, Максим… — кардинал как-то виновато посмотрел на своего ученика, — мы может быть спасем великую Византию. Эта мысль меня не оставляет, я для нее живу! Знаешь, Максим, я никогда не был честолюбив, но теперь… — Виссарион понизил голос, — напекая тиара для меня заманчива. Героев много: Гуниад, Искандер-бек, Альфонс V, король Владислав… папа многое может сделать.

— Отец Виссарион, я опять буду возражать, — сказал молодой человек. — Будешь папой, будешь считать первою обязанностью бороться с базельским собором, а второю — спасать Византию.

— Нет, нет, собору уступить надо — там блеск католического мира, там лучшие его представители.

— Не уступишь, отец, — недоверчиво возразил Дука.

— Но что говорить о несбыточном! Пока наша забота или спасти Византию, или перенести ее в среду другого народа, увенчать другой народ этим венцом древности и славы.

— Я боюсь, отец, что народы от этой чести откажутся; один скажет, снимите венец — слишком тесен, другой скажет — слишком тяжел; может найдутся такие, которые скажут, что он кровью пахнет.

— Ты, Максим, шутишь великими идеями! — несколько раздраженно проговорил кардинал Виссарион. — Я знаю только то, что от славного венца римского императора не откажется никто, хотя действительно не каждый его может снести.

— Я много слышал, отец Виссарион, хорошего о Флоренции, — начал Дука, желая переменить разговор, — в особенности о синьоре Косьме Медичи; слышал, что он стал во главе торгового мира Италии, и между прочим, хочет искоренить торг невольниками.

— Да, достойный муж, очень любит просвещение и искусство. У нас много образованных греков, если ты здесь поживешь, я тебя с ними познакомлю.

— Нет, отец, я завтра же собираюсь домой; я проездом и давно уже из дому. Не знаю, как мне ехать лучше, на Пизу или Анкону?

— На Пизу, конечно, удобнее и спокойнее, но на Анкону ближе.

Проговорив с кардиналом до поздней ночи и переночевав у него, Максим Дука на следующий день выехал из роскошной Флоренции, где процветала промышленность и торговля под мудрым руководством благородного Косьмы Медичи.

В Анконе пришлось целые сутки ждать галеры, которая шла из Венеции. Повсюду говорилось о предстоящем походе союзников против турок. Когда прибыла галера, начались расспросы пассажиров, приехавших из Венеции, которые спешили удовлетворить любопытство как могли. Говорили они, что король Владислав уже выступил в поход и направился в Варну, что исход будет наверное благоприятный, потому что Мурад и его войска в Азии, и что им не на чем быстро передвинуться в Европу. По словам пассажиров, кардинал Чезарини также отправился в поход. Говорили еще, с некоторым беспокойством, что Гуниад этого похода не одобряет.

Галера стояла недолго, вскоре она оставила Анкону. Пассажиры были большею частью венецианцы. Все бывшие на галере толковали о политических делах и обратились к капитану с просьбою приставать ко всем гаваням по Балканскому берегу, чтобы там почерпать новости с театра военных действий. Некоторые пассажиры играли в карты.

— Вы, синьор, не играете? — обратился венецианский купец к Максиму Дуке.

— Нет, не играю. У нас в Греции в карты не играют.

— Я слышал, — сказал один зритель карточной игры, — что венецианские мастера карт ходатайствуют пред сенатом о запрещении ввозить в Венецию из Германии карты, правда ли это?

— Совершенная правда! Эти канальи немцы преизобретательный народ, они нашли способ приготовлять необыкновенно дешевые иконы и карты, — отвечал Годроне. — А вот король! — продолжал он игру.

— Да, это народ бедовый, — сказал престарелый Микели. — Я был в Вормсе лет пятьдесят назад — это был незавидный городок, а в прошлом году я нашел его богатым и промышленным настолько, что он нашему Милану не уступит; а дайте ему море, так Генуя перед ним побледнеет! Только народ не нашего склада. Я пришел в пивную, спрашиваю вина — нет, говорят, тут пиво; ну, давай пива! Войдите, говорят. Куда? — спрашиваю, а предо мною подвал. В погреб, отвечают. Да что вы, в подвале пить буду! Мы пьем не как пьяницы, нам интересно пить, на природу смотреть, на людей. Это оттого, говорит немец, что напитки у вас плохи, а вот у нас кто пьет, так уж ни на что внимания не обращает, оторваться не может.

— Ну, что ж вы ему отвечали? — со смехом спросил Годроне.

— А будь ты проклят, говорю, и пошел.

— Ну, это не особенно остроумно.

В это время галера причалила к берегу, довольно оживленному, у которого стояло много судов. Скоро был брошен мосток. Публика кинулась на берег и разбрелась, засыпая вопросами первых встречных:

— Что слышно? Как Владислав? Что Искандер-бек?

Максим Дука зашел в постоялый двор, потребовал себе устриц и обратился с вопросом к сидевшему рядом с ним дубровичанину.

— Что слышно нового, синьор? Как действует король Владислав?

— О Владислав, синьор, у нас почти ничего неизвестно, говорят, он направился в Варну. А вот об Искандер-беке известие печальное.

— Что же именно?

— Дело в том, что Искандер-бек рассчитывал перейти Сербию и соединиться с Владиславом; вдруг неожиданное препятствие! Король сербский Юрий Бранкович не пропускает албанцев. У нас сообщения с войском Искандер-бека часты; говорят, он вне себя, не знает, что ему делать! Вступить в борьбу — это значит кроме турок приобрести нового врага, да наконец, и время затянется; воротиться назад, — это значит обмануть короля.

— В самом деле, для такого решительного человека положение тяжелое!

— Пронеслись еще тревожные слухи, — продолжал дубровичанин, — будто Мурад с войсками в Европе и двинулся к Варне. Но этого не может быть! У турок кораблей почти нет, как же в короткое время перевезти армию?

— А если он нанял? — сказал Дука.

— Кто же из христианских народов поможет ему, когда против турок сражаются воины почти всех национальностей.

— Да вот в том-то и дело, — произнес Дука, — воины могут проливать кровь за дело христиан, а купцы из-за выгод могут предложить свои корабли.

— Нет, нет, этого не может быть! — категорически возражал дубровичанин.

Между тем, галера стала готовиться к отплытию и пассажиры поспешно собирались. На палубе начался пересказ слышанного. Король сербов не сходил с уст, его клеймили, как только могли.

— Он отдал свою дочь в гарем султану, чего же от него ждать!

— Ну, положим, этот грех и за византийскими императорами водился.

Галера, между тем, бежала вдоль балканских берегов Адриатики; вдали на востоке синели горы, а на западе простиралось голубое море. Был довольно прохладный вечер, когда галера приближалась к Катаро. После выхода из Анконы настал уже третий день.

Пассажиры просили пристать у Катаро, но капитан отказал.

— Вы знаете, синьоры, что нам придется входить в узкий залив, все это сопряжено с большою потерею времени. Я сам, — продолжал он, — не менее вас интересуюсь всеми нынешними политическими новостями. Я обещаю зайти в Антивари, Дульциньо и Дураццо.

Ночь спустилась довольно неприятная, холодный дождь заставил скрыться пассажиров с палубы.

В Антивари уже стало известным, что Мурад со всем войском в Европе и подступает к Варне. Столкновение, по всей вероятности, произошло; даже были смутные слухи о поражении христиан и о том, что Искандер-бек опустошил Сербию. Известия были все печальнее и печальнее. Кто перевез Мурада — оставалось тайной. Одни говорили, что галатские генуэзцы, а другие, что фессалоникские венецианцы, третьи утверждали, что и те, и другие, так как кто-то один из них не мог в такой короткий срок выполнить это дело. С тревожным ожиданием остановилась галера на четвертые сутки, в полдень, в Дульциньо. Здесь и спрашивать нечего было; по всему было заметно, что недавно получена неприятная весть; мрачное выражение лиц жителей служило предупреждением, некоторые даже не отвечали на вопросы, и отчаянно махали руками, как бы говоря: «все кончено»! Было известно, что армия христиан при Варне потерпела поражение, молодой король Владислав убит и голову его, насаженную на копье, носили по рядам торжествовавших турецких войск; кардинал Юлиан Чезарини также убит; кто спасся от турок — погиб в болотах; одним словом, полное поражение.