Огненный омут - Симона Вилар

Значит, молчаливая сестра Геновева когда-то занимала должность более почетную, нежели высокий пост аббатисы монастыря. А ведь быть настоятельницей в своих владениях весьма почетно. Настоятельница по-своему управляет землями, виллами, деревнями, феодалами; она по своему усмотрению заключает торговые сделки; она имеет полную власть в своих землях и никому, кроме епископа, не подчиняется. И все же когда-то Геновева занимала более высокое положение.

В глазах Эммы был явный вопрос, но монахиня словно не замечала немого ожидания ответа.

– Тебе пора на прогулку, Эмма. Думаю, ты достаточно окрепла и мне уже незачем сопровождать тебя.

Конец сентября был на диво прекрасен. Эмма подставила лицо неярким лучам солнца. Потом осторожно стала спускаться по ступенькам деревянной галереи. Она уже хорошо изучила монастырь Святой Магдалины. Это было богатое владение, которому по традиции покровительствовали дамы из королевского рода франков.

Мария Магдалина – раскаявшаяся грешница, сопровождавшая самого Спасителя и причисленная к лику святых – всегда вызывала в них особое чувство симпатии. Поэтому они много жаловали на это, затерявшееся среди лесов Шартрского диоцеза, аббатство. Королева Бертрада Колченогая, коварная Фастрада, обворожительная рыжая Юдифь Вельф,[58] от которой в роду Каролингов постоянно рождались потомки с красновато-медным отливом волос – все они проявляли благосклонность к монастырю Магдалины, а в одной из подземных крипт покоилось и тело бабки Эммы по матери, первой супруги Людовика Заики Ансгарды. Аббатиса Стефания один раз сказала, что, когда Эмма достаточно окрепнет и замолит свои грехи, ей позволят помолиться над телом царственной бабушки. На Эмму это не произвело особого впечатления. Та унция королевской крови, что так влияла на ее судьбу, до сих пор казалась ей чем-то полумифическим и не очень-то ее волновала.

Куда с большим интересом она выслушала рассказ Стефании о монастырских подземельях, каменных колодцах, в которых не раз были заключены враги мира Франкии, среди которых был и некий Тибо Пройдоха, пытавшийся властвовать над Шартром, исконно епископским городом. Аббатиса, казалось, смаковала все подробности, как Тибо Пройдоха мучился в подземелье, пока не испустил дух, и при этом выразительно поглядывала на Геновеву, которая вдруг смертельно побледнела и весь остаток дня была сама не своя и все валилось у нее из рук.

Но сейчас, когда Эмма грелась на сентябрьском солнышке, ей не хотелось думать ни о чем мрачном. Накинув на голову длинное беленое покрывало, она медленно обходила аббатство. Все его постройки размещались внутри каменных стен и создавали впечатление тесноты благодаря многочисленным маленьким дворикам, коротким галереям, лестницам переходов. Единственным свободным местом был обширный мощенный камнем двор у ворот, а самой значительной постройкой была каменная башня королевы Бертрады. Была, правда, еще одна башня, приземистая, неуклюжая, без окон. Эмма не знала ее назначения, ибо дверь ее всегда была закрыта. За ней начинались деревянные стены хозяйственных построек – спикарий,[59] скотные хлева, коптильни. В стороне от других построек располагалась кухня с пирамидальной крышей и отверстием наверху для лучшей тяги. От нее вела тропинка к небольшой калитке в стене, предназначенная для отбросов. Они скапливались помойной кучей внизу холма, в то время как монастырь вверху оставался в чистоте.

В один из погожих дней в начале октября в монастыре происходило торжественное пострижение в монахини. Эмма видела шествующую в церковь стройную процессию. Белица с распятьем шла впереди, несколько монахинь помахивали кадильницами, за ними тянулись приготовленные к постригу женщины – несколько пожилых и одна почти девочка, больше глазевшая по сторонам, чем думавшая о миссии невесты Христовой. Церковь вся была украшена цветами, горели свечи.

Эмма стояла в боковом приделе, наблюдая за обрядом. Монахини стояли на коленях с зажженными свечами и пели… о как прекрасно звучала мелодия литании под каменным сводом! Эмма прикрыла глаза. Музыка… как давно она не пела!

Священник поднимал крест.

– По своей ли воле явились вы в Святую обитель и приняли решение служить одному лишь Господу нашему? Если так, то скажите, что нет для вас иного Бога, кроме Творца нашего.

После обряда Эмму неожиданно вызвала аббатиса. Заговорила заискивающе.

– Я наблюдала за тобой во время обряда. Ты выглядела взволнованной. Не желаешь ли и ты раскаяться в своих мирских прегрешениях и принять постриг?

Эмма поглядела на нее удивленно.

– Неужели вы думаете, что такая «нормандская шлюха», как я, станет достойным приобретением для вашей обители?

Стефания заерзала в кресле.

– Женщины королевского рода всегда состояли в рядах сестер Святой Магдалины. И это служило к славе монастыря. Но последние годы…

Эмма даже не удосужилась ее дослушать до конца, пошла к двери.

– У тебя нет иного выхода! – кричала ей в спину аббатиса. – Либо ты станешь невестой Христовой, либо так и останешься жить во блуде… Ничего, одну нормандскую шлюху аббатство присмирило. Присмирит и тебя.

Почему-то Эмма сразу поняла, что Стефания имеет в виду сестру Геновеву. Вечером в упор спросила об этом. Геновева тяжело вздохнула, садясь на свое жесткое ложе. Сейчас, в облегающем коротко остриженные волосы чепчике и грубой рубахе из некрашеного полотна, она казалась особенно старой и слабой. И вместе с тем ее словно бы окружило спокойное благочестие.

– Я не хотела, чтоб ты узнала об этом, дитя мое. Ибо жизнь моя была разбита вдребезги, а у тебя еще все впереди, и я не желаю, чтобы ты на моем примере потеряла надежду.

Маленький покой освещался лишь небольшой светильней, навитой на железный прут. Слышно было, как порой позванивает раскачиваемый ветром колокол. Погода испортилась, и ветер бросал в окно струи дождя – словно кто-то стучался.

Эмма села на ложе, обхватив колени.

– Вы правильно сказали, матушка, – у меня все еще впереди. А значит, ваши слова не повлияют на мои мысли и намерения.

И тогда Геновева поведала о себе. Оказалось, она происходит из одного из лучших луарских родов, восходящих корнями еще к Меровингам. Девушкой она была отослана в Шартр, где ей предстояло обвенчаться с племянником епископа – неким Тибо, который позже получил прозвище Пройдохи. Он был груб и дерзок со своей невестой, и ничего хорошего от брака с ним она не ждала, но не смела противиться воле родителей. Ей предстояло прожить всего ночь до свадьбы, когда город был захвачен норманнами во главе со страшным Гастингом.