Героиня мира - Танит Ли

Потом люди помогли священнослужителю взобраться на подиум; это был дряхлый старик, и я побоялась, как бы не оказалось, что он слегка выжил из ума, но тут зазвучал его звонкий голос. Священник читал текст лежавшей перед ним священной книги, призывая нас к вере и добродетели.

В завершение он сказал, что теперь наступит минута молчания и каждый сможет вознести богине свою молитву и попросить о чем-то важном для себя.

Этот обычай был мне незнаком. Я вздрогнула. И смутилась. Дженчира будто бы прочла мои мысли.

Но когда воцарилась тишина, я обратилась к ней с молитвой и обнаружила, что в сердце моем и в голове звучит лишь один громкий, показавшийся мне оглушительным крик, лишь его имя. Слезы хлынули у меня из глаз и заструились по лицу.

Когда запели следующий гимн, я пришла в себя; на этот раз домоправительница передала мне вместе с текстом чистую льняную тряпочку. Они никогда не расспрашивали меня о прошлом. Вероятно, в этом не было необходимости. Неужели мои тайны с легкостью прочитываются в очертаниях моего тела?

По окончании службы народ оживился, зашумел и устремился из храма на улицу. Я попросила у маэстро Пеллы разрешения присоединиться к нему и ученикам чуть позже, сославшись на желание осмотреть опустевший храм.

Мне хотелось найти у богини поддержку. Должно быть, ее тошнит от меня, ведь я обращаюсь к ней лишь в минуты тяжелых переживаний. Но ее кроткое лицо, мудрый любящий взгляд не казались равнодушными. Пребывая в этой ипостаси, она наверняка с сочувствием отнесется к моему горю.

Итак, я задержалась в храме. Я вынула из волос несколько фиалок и положила их на столик перед образом рядом со множеством цветов и вещиц, преподнесенных богине. Я зажгла свечу, оставив монетку в уплату за нее. Опустившись на колени, я склонила голову; голуби и священнослужители что-то тихонько бормотали, не отрываясь от своих занятий.

Но мне больше нечего сказать. Может, у нее найдутся слова для меня?

Я пристально глядела ей в лицо. Но взор ее уже скользил мимо меня.

Я поднялась на ноги и побрела прочь, ступая по гладкому мраморному полу, усеянному лепестками и детскими носовыми платочками, и вдруг заметила среди них потерянную кем-то игрушку, кролика с болтающимися ушами. Я не задумываясь подобрала его: мне стало жалко кролика, и тут в храм вбежала его четырехлетняя хозяйка, как и я, вся в слезах.

— Вот, да вот же, не плачь, — сказала я и торопливо пошла навстречу ей, желая поскорей ее утешить; я протянула девочке кролика, стараясь обращаться с ним так, будто он живой.

Она взглянула с изумлением и отчаянной радостью, протянула ко мне руки и взяла игрушку. Потом мы обе заплакали.

— Да, она очень любит этого кролика. Кто-то ее толкнул, иначе она ни за что не выпустила бы его из рук, — сказала подошедшая мать девочки. — Но что с вами такое? У вас болит что-нибудь?

— Нет-нет, ничего. — Я вся съежилась, прячась за потоками слез, и пошла бы дальше, но она положила руку мне на плечо.

— Скажите мне, — проговорила она, — я могу вам помочь.

Я смахнула с глаз слезы и хмуро поглядела на нее. Эта женщина ниже меня ростом, коренастая, неприметная, а глаза — как у львицы. Ощущая чуть ли не страх, я стряхнула ее руку со своего плеча.

— Ну, я все равно вам скажу, — решила она, — ведь вы так сердечно отнеслись к моей дочке. Возьмите розовую свечу. В день богини, такой, как сегодня, до прихода полуночи намажьте ее чистым оливковым маслом и растертыми цветами фиалки. Задумайте желание. Повторяйте его имя, пока горит свеча. Она должна прогореть до конца. Тогда он придет к вам, но только если сам на это согласен.

Мне стало неловко. Я принялась рыться в поисках еще одной монетки.

— Денег не нужно, — сказала она, — я сделала бы то же самое для любого человека в вашем положении. Пойдем, — добавила она, обращаясь к дочке, которая уже позабыла про нас и увлеченно разговаривала со своим кроликом.

Они ушли, и я осталась одна.

Абсурд. Мне не следует этого делать. Розовая свеча… магазины сегодня закрыты, а впрочем, да, я видела такие свечи, они лежат вместе с прочими в буфете, в столовой у маэстро. Можно запросто взять одну, а назавтра, когда лавки откроются снова, возместить пропажу. И масло… у меня осталось немного для лампы. Фиалки же приколоты к моим волосам.

Завтрак проходил празднично. Мы смеялись, поедая сваренные вкрутую яйца и вульмартовский кекс с лимонным самбуком, запивая все это вином. Мне показалось, что раньше я никогда не смеялась. То же самое показалось и остальным. Один из учеников возложил мне на голову венок из фиалок, провозгласив меня Королевой Праздника. Девушка, обожавшая живописца, который давным-давно скончался, сообщила, что побаивалась меня, но что я все-таки очень славная. Я отпускала шутки. Все веселились до упаду. Я рассказывала истории, в том числе про русалок, из тех, что слышала на «Морской Провидице», а они требовали все новых и новых. Потом все тоже принялись что-нибудь рассказывать. Кувшины с вином казались бездонными, ведь их наполнял хмельной веселый Зандорос Дорной, валявшийся под столом. Даже лицо Дорина излучало слабый свет. Он признался, что с удовольствием нарисовал бы меня, но ему не хотелось просить.

— Тебе придется позировать подолгу, несколько раз. И, возможно, картина придется тебе не по вкусу.

— Ты изобразил бы меня уродливой, — сказала я.

— Нет, — ответил он, — просто ты выглядела бы старше, а еще мне хотелось бы нарисовать тебе совсем светлые волосы.

Я подвыпила и потому не побледнела, а лишь сказала:

— Ты ясновидящий.

— И ты тоже, — ответил Дорин. — Способность к ясновидению встречается куда чаще, чем принято считать.

Завтрак завершился в семь часов вечера. Стемнело, и ученики маэстро позвали меня с собой на танцы. Я отказывалась, но никто меня и слушать не стал. Поэтому я отправилась с ними в один из домов Старой Дженчиры, где попыталась вспомнить па, которые показывала мне мама, и разучить новые. И вспомнила, и разучила, и выделывала курбеты вместе с другими, и все мы смеялись и пили вино в промежутках между променадами и тарасками.

Но за час до полуночи, словно заколдованная принцесса, я вспомнила, отчего мне так радостно, и кинулась прочь.

Город заполонили огни, подсвеченные лица, мольбы о поцелуе, развешанные повсюду гирлянды, жаровни, на которых пекли яблоки. Я пробралась сквозь любовный заслон Исибри и вернулась к себе. Казалось, в доме, кроме меня, никого нет. Я опустила занавеску у себя в комнате и зажгла лампу. Будто воришка — так и есть на самом деле — я вытащила розовую свечу. И приготовила эликсир.

Пусть я веду себя как полоумная, какая разница. Я потеряла рассудок из-за тебя. А кроме того, я чуть ли не наслаждалась, пока готовила масло, вдыхая ароматы, тонкий запах фиалок, а горящая свеча наполнила комнату благоуханием жженого сахара. Наверное, по всему городу женщины заняты тем же. Завтра улицы наводнят толпы влюбленных, которые не прочь встретиться.