Миронов - Лосев Федорович

II тут же с восторгом докладывает в вышестоящие органы: «...Крестьяне начинают расправу с казачеством. Станицы и хутора ревкомы переименовывают в волости и деревни. Выводится из обихода слово „казак“... Станицы в Миллеровском районе обезлюдели. Казаки с семьями ушли с отступающей армией, зная, что оставшихся ждет крутая расправа... Сделать крестьян своей опорой в деле ликвидации казачества!»

Кто же он такой, этот бешеный Сырцов, который садистски распоряжался судьбой донских казаков? Знал ли он, хоть бы понаслышке, обычаи, нравы казаков, их историю? Ничего подобного! С 1912 года по 1916 год учился в Петербургском политехническом институте, в 1917 году прибыл на Дон, было ему тогда двадцать четыре года от роду, и начал руководить, считая Дон «русской Вандеей...».

Другой «студент» – Иона Эммануилович Якир, сын кишиневского фармацевта, двадцатилетним прибыл на Дон после учебы в Базельском университете (Швейцария) и Харьковском технологическом институте и, став членом РВС 8-й армии, приказывал: «Ни от одного из комиссаров дивизий не было получено сведений о количестве расстрелянных белогвардейцев, полное уничтожение которых является единственной гарантией прочности наших завоеваний. В тылу наших войск и впредь будут разгораться восстания, если не будут приняты меры, в корне пресекающие даже мысль возникновения такового. Эти меры: полное уничтожение всех поднявших восстание, расстрел на месте всех имеющих оружие и даже процентное уничтожение мужского населения. Никаких переговоров с восставшими быть не должно».

В главах из поэмы «Люди и тени» Расул Гамзатов («Огонек», № 50, декабрь 1987 года) пишет: «Антонову-Овсеенко и с громом, и с музыкой рано умирать, он зарубежным будущим ревкомам еще обязан опыт передать... Пусть гений ваш (речь идет уже о Тухачевском. – Е. Л.) опять блеснет в приказе и удивит ошеломленный мир. Федько пусть шлет к вам офицеров связи и о делах радирует Якир».

Невольно возникает вопрос: о чем мог «радировать Якир»? Уж не о том ли, как он приказывал убивать ни в чем не повинных людей: стариков, женщин и детей на Дону, требуя «процентного уничтожения мужского населения»?.. От себя еще добавлю: упаси господь кому бы то ни было такой опыт ревкомовцев передавать!..

Я понимаю, что слово «мир» удачно рифмуется с фамилией «Якир», но автору следовало бы знать, какую неблаговидную роль играл в расказачивании на Дону сын кишиневского фармацевта Иона Эммануилович Якир. Может быть, кое-кто теперь зря о Якире слезу пускает, как о невинном агнце – жертве 30-х годов?

Вспомним (хочу лишний раз подчеркнуть), как поступал Миронов с пленными, ранеными и убитыми белогвардейцами. Убитых грузили на повозки и под охраной пленных и раненых отправляли за линию фронта, домой. А кто из пленных изъявлял желание, того оставлял в своих войсках. И казаки верили ему, и шли за ним, и прекращали борьбу против красноармейских частей. И наступал мир. И наступил бы мир на Дону, если бы вновь испеченные «вожди» обладали государственной мудростью и элементарной добротой.

А теперь всех казаков ждало «физическое уничтожение». И Миронов, этот правдолюбец, поневоле оказывался лжецом? Ведь казаки, переходя на сторону красных, верили ему лично, верили, как самим себе, даже больше – Миронов не обманет, не подведет, убеждая, что Советская власть никогда не будет мстить заблудшим сынам Дона...

Мы теперь знаем, кому принадлежит инициатива этой резни, кто предоставил неограниченную власть, что само по себе является безнравственным, – ревкомовцам. Не рассуждая, не раздумывая, пьянея от крови и безнаказанности, они зверски принялись вырезать целый народ. .. Разве бывало подобное глумление в истории нашего Отечества, в истории мира?.. Не в бою, не в горячке сечи, а в обычной жизни?.. Кто дал право Свердлову, Троцкому, Френкелю, Ходоровскому, Гиттису... убивать ни в чем не повинных людей? Революция? Так она им прав не давала и не могла дать. Значит, право убивать они присвоили себе сами? А это уже преступление.

Приходилось наблюдать, как голодные, но сильные и свирепые псы рвут шкуру на своем более слабом сородиче. Когда же он падает на спину и поднимает лапы, что в человеческом понятии означает «сдаюсь», свирепые псы тут же отстают от жертвы, оставляя владельцу остатки шкуры...

Донские казаки по призыву Миронова сдавались сотнями, полками, дивизиями. Даже целый Калачево-Богучарский фронт сдали Красной Армии. Надо ли говорить, что этпм они помогли укреплять Советскую власть на Дону?.. Так почему же их нужно было уничтожать? Можно ли уложить даже в логику здравого смысла такие деяния? И свирепая изощренность троцкистов сможет ли объяснить зверства кровавых оргий ревкомовцев? Не думаю.

Опять позволю себе отойти от эмоций и предоставить место бесстрастным документам, перед страшными фактами которых мои собственные рассуждения блекнут и кажутся наивно-интеллигентскими.

Как раз в это время коммунисты Москвы из Замоскворецкого и Сокольнического районов были посланы на Дон для разъяснения идеалов революции и укрепления Советской власти. О своей работе они информировали казачий отдел ВЦИКа, в частности, рассказывали, как на практике осуществляется директива Свердлова о расказачивании.

Слово М. В. Нестерову:

«Будучи командирован ВСНХ в Донскую область для организации Совнархозов, я имел возможность ознакомиться почти за 2 месяца не только с экономической жизнью завоеванной местности, но и политической. Я находился в станице Урюпинской, центре Хоперского округа. Зная казаков раньше, еще при царском режиме, свободолюбивыми, имеющими еще в то время свою выборную власть, привыкшими к коллективизму в работе (и сейчас можно встретить семьи в 25–30 человек, работающих на коммунистических началах, без найма рабочей силы и обрабатывающих большие участки земли), теперь я встретил забитого казака, терроризированного, боящегося незнакомому человеку сказать лишнее слово, враждебно относящегося к местным порядкам, к местной власти, сидящего по хуторам и боящегося показаться в окружной станице, а то, чего доброго, отберут лошадь да и расстреляют. А расстрелы тогда были ужасные, ревтрибунал расстреливал казаков-стариков, иногда без суда, по донесению местного трибунала или по наговору соседей. Расстреливались безграмотные старики и старухи, которые еле волочили ноги, расстреливались казачьи урядники, не говоря уже об офицерах. Все это, по словам местных властей, по инструкции центра. Иногда в день расстреливали по 60–80 человек. Руководящим принципом было: „Чем больше вырежем, тем скорее утвердится советская власть на Дону“. Не было ни одной попытки подойти к казаку деловым образом, договориться мирным путем, а подход был один – винтовка, штык. Можно было почти каждый день наблюдать дикую картину, когда из тюрьмы вели партию на расстрел. Здоровые несли больных, конвой с винтовками, револьверами разгонял с улиц, по пути шествия, прохожих. Все знали, что это обреченные на смерть. Часто мне приходилось видеть слезы у казаков, сочувствующих советской власти, при виде таких сцен. Они возмущались и спрашивали, неужели советская власть несет такой ужас, не верили этому...