Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

князя Николая Николаевича, Государь отказывался от содействия чрезвычайно важной моральной силы. Он думал, что эта моральная сила, заключавшаяся в народной популярности Великого князя, может быть вполне заменена монархической традицией. Эта мысль была в свое время отлично сформулирована в английской газете «Daily Chronicle»,[355] так объяснявшей английской публике состоявшуюся в русском Верховном главнокомандовании перемену:

«Царская власть обладает какими-то мистическими и отеческими свойствами, неотразимо действующими на душу русского народа. Решение Царя вновь свидетельствует о тесных узах, существующих между народом и царем-батюшкою. Принимая на себя Верховное командование, Царь ясно доказал, что не может быть сомнения в решимости России довести войну до конца».

Ошибка в подобной точке зрения заключалась, прежде всего, в том, что для успешного доведения войны до победного конца необходима не замена сил, а сложение всех имеющихся в распоряжении сил. Испытания, предъявленные России, были слишком велики для того, чтобы позволять себе отказ от какой бы то ни было из имеющихся в распоряжении сил. Несомненно, что здесь мы видим одно из наиболее ярких проявлений того примитивного отношения к современной сложной социальной жизни, которое мы обнаруживали во всех областях государственной жизни России.

Ф. М. Нирод[356]

Воспоминания о Великом князе Николае Николаевиче[357]

Нравственный и исторический облик в Бозе почившего Великого князя Николая Николаевича настолько велик и настолько тесно связан с историей России, что описание его во всем объеме будет по плечу лишь будущим историкам, которые огромным трудом и искусно владея пером, сохранят для потомства весь величавый облик этого последнего Русского богатыря духа! Мне бы хотелось в этом кратком очерке сообщить, очень неумело, несколько эпизодов из жизни Великого князя, которые говорят сами за себя, не нуждаясь ни в каких пояснениях, и по ним, мне кажется, легко составить себе впечатление о личности покойного Великого князя как человека.

Многим из нас еще памятны лихие 1905–1906 гг. Это была генеральная репетиция той катастрофы, которая разрушила нашу Родину, а нас рассеяла бездомными скитальцами по всему миру. Осенью 1905 г. Великий князь с немногими приближенными жил в своем Тульском имении Першино. Разруха, не встречая нигде энергичного отпора, все разрасталась, и, наконец, железные дороги забастовали и запылали помещичьи усадьбы. В это самое время Великий князь получает телеграмму от Государя Императора, вызывающую его в Санкт-Петербург. Как быть? От Першина до Москвы свыше 100 верст. Дороги осенью в России известны всякому из нас. Железные дороги бастуют. Анархия растет…

Великий князь не задумывается ни на минуту. Раз Государь Император его вызывает, надо хоть пешком, а добраться до места. Приказано оседлать охотничьих лошадей. И в сопровождении своих гостей и нескольких псарей Великий князь едет верхом через всю Тульскую губернию, уже объятую пожаром и разгромами помещичьих усадеб, прямо в Москву, откуда на паровозе, управляемом инженером, благополучно прибывает в Санкт-Петербург к полному недоумению всех.

Тут, как известно, Его ожидало назначение на пост главнокомандующего Войсками Гвардии и Петербургского военного округа. Началась со стороны Великого князя горячая работа как по образованию Высочайше вверенных ему войск, так и непреклонная борьба с разраставшейся крамолой. Сразу почувствовали враги нашей Родины, что при Великом князе им не удается их адский замысел, и было решено покончить с Ним. Сколько раз при мне предостерегали Великого князя о той огромной опасности, которой Он себя подвергает, объезжая свой округ без всякой охраны. Он только улыбался и говорил: «От судьбы не уйдешь»… Наконец было раскрыто несколько заговоров, готовивших покушения на жизнь Великого князя. Он продолжал также спокойно исполнять свой солдатский долг, вплоть до окончательного подавления гнусного всероссийского бунта.

Для характеристики хладнокровия Великого князя в моменты опасности приведу один случай, мало кому известный. Во время лагерного сбора в Красном Селе был период отрядных маневров. Составлялись небольшие отряды из трех родов войск, под командой генералов, которые получали боевые задачи, причем обе стороны разводились на некоторое расстояние, а затем наступали друг на друга. Придавая огромное значение этим малым маневрам, на которых применялось впервые все, что было почерпнуто из боевого опыта только что оконченной Японской войны, Великий князь лично ежедневно ездил на эти маневры, слушал их разбор и говорил свое заключительное слово.

Тот случай, о котором я хочу рассказать, произошел как раз на таком маневре. Великий князь верхом, окруженный своим штабом, стоял у трибуны Красносельских скачек. На противоположной окраине скакового поля наступала пехотная часть густой цепью. Ружейный огонь все усиливался. Вдруг над Великим князем ясно послышался свист пролетевшей пули, которая ударилась в деревянную постройку скаковых трибун… Все насторожились. Через несколько секунд еще пуля! еще!.. и еще!.. Я в этот день был дежурным адъютантом и поэтому стоял у самого стремени Великого князя и ясно видел Его тонкое породистое лицо. Он был совершенно спокоен и как будто только чуть-чуть презрительно улыбался!

Ярче всего выступает во всем величии ясный образ этого скромного и религиозного человека в Его словах, сказанных мне в сентябре 1915 г. в Першине, после его назначения наместником Кавказа. Многим еще памятно, с каким тяжелым чувством узнали войска об отчислении Великого князя от должности Верховного главнокомандующего. В это время я командовал 2-й бригадой 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии. Наша дивизия стояла в Пинских болотах, где, конечно, никакие кавалерийские сколь бы то ни было значительные массы действовать не могли. Поэтому начальник дивизии предложил мне уехать на несколько дней в Санкт-Петербург. Прибыв к себе домой, я написал Великому князю письмо, в котором как всегда чистосердечно рассказал о том тягостном впечатлении, которое произвела на фронте происшедшая перемена. Вскоре я получил от Великого князя телеграмму, в которой он мне сообщал, что берет меня с собой на Кавказ и чтобы я немедленно прибыл к Нему в Першино, где он ждал, чтобы престарелый граф [И. И.] Воронцов-Дашков выехал из Тифлиса.

Приехал я в Першино под вечер и сразу был приведен в кабинет Великого князя, которого застал сидящим в своей старой охотничьей куртке у письменного стола, как всегда совершенно спокойного и приветливо улыбавшегося. После того, как я доложил обо всем виденном мною на фронте, Великий князь сказал нижеследующие слова, которые я привожу почти дословно, до того они врезались мне в память: «Ты меня знаешь хорошо. Никогда я не думал о себе как о великом полководце и не мнил себя Наполеоном.[358] Но Господь Бог дал мне незаслуженный мною ореол… Вот этого-то ореола и не надо было трогать!».

Весь скромный и глубоко религиозный Великий князь высказался в этих немногих словах, и таким он не переставал быть, несмотря на все ужасы, через которые ему пришлось пройти