Черепаший вальс - Катрин Панколь

— А насчет манекенщиц не беспокойся, я тебе подберу шестерых, как раз таких, как надо — томно-медлительных, волнующих. У меня уже три есть на примете…

— Мне же нечем им заплатить, — ответила Гортензия, радуясь, что он наконец перешел от бесплодных мечтаний к конкретным — и весьма щедрым — предложениям.

— А кто сказал, что им надо платить? Они еще сами тебе спасибо скажут. Колледж Святого Мартина — престижная школа, на показе будет и вся модная элита, и пресса, так что они прибегут, только помани…

Рано или поздно это должно было случиться. Он красив, как принц из «Тысячи и одной ночи», умен, остроумен, богат, образован. В нем сразу видна порода, любая женщина мечтала бы его заполучить… Я его упустила! И он не решается мне об этом сказать. Как это люди берут и влюбляются? — спросила она себя. — Смогу ли я влюбиться в Николаса, если постараюсь? Он ничего себе, этот Николас. И может быть полезен. Она сморщила нос. Как-то не вяжутся между собой любовь и польза. НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ГЭРИ ВЛЮБИЛСЯ В ДРУГУЮ. Да, но… может, любовь обрушилась на него как снег на голову. Потому он и был таким любезным и ускользающим. Он не знал, как ей сказать.

Она почувствовала, как все горе мира — или то, что она считала всем горем мира, — навалилось на ее плечи. Нет, опомнилась она, только не Гэри. Просто он охотится за очередной телкой или решил перечитать одним махом «Войну и мир». Раз в году он запирался дома и перечитывал этот роман. «Sex is about to be slow but nobody is slow today because if you want to survive you have to be quick»[104]. Таков был ее заключительный вывод. Можно было бы, к примеру, завершить показ так: одна из девушек падает, как будто умирает, а остальные пятеро удаляются быстрым шагом, низводя медленное желание в ранг атрибута плохого романа. Недурная идея.

— Это будет как фильм, где действие все ускоряется и завершается ослепительным вихрем, — объяснила она; Николас, казалось, был в восторге.

— Милая, у тебя столько идей, что я охотно взял бы тебя в «Либерти»…

— Правда? — встрепенулась Гортензия.

— Когда закончишь школу… Через три года.

— А-а, — разочарованно протянула она.

— Потерпи, спешка убивает наслаждение… Это же твоя идея.

Она улыбнулась ему. В ее больших зеленых глазах вспыхнул интерес, и он это заметил. Он поднял руку, чтобы попросить счет, заплатил не глядя и произнес: «Снимаемся с якоря, товарищ?» Она взяла сумку от «Миу Миу», которую он подарил ей перед тем, как заказал чай с лепешками, и вышла вслед за ним.

И вдруг, когда они ждали лифт в холле четвертого этажа, случилось нечто ужасное.

Она стояла чуть в стороне, покачивая новой сумкой, мысленно оценивая ее по крайней мере фунтов в шестьсот-семьсот — он подарил ее с таким беспечным видом, что она подумала, уж не стащил ли он ее из контейнера, когда они уходили из магазина, — так вот, Николас говорил по телефону, нетерпеливо повторяя: «нет, нет, ни в коем случае…», она примеряла сумку то на одну руку, то на другую, брала ее под мышку, изучала свое отражение в дверях лифта, крутилась так и сяк… И тут двери открылись, выпуская потрясающую женщину, одно из тех немыслимо элегантных созданий, вслед которым нельзя не обернуться на улице, пытаясь понять, как им удается это чудо: быть неповторимыми, ослепительными без малейшего намека на пошлость. Узкое черное платье, ошейник с фальшивыми бриллиантами, огромными, как кусочки шоколада, балетки, длинные черные перчатки и огромные черные очки, подчеркивавшие прелестный вздернутый носик и алый рот, сочный, как надкушенная вишенка. Извечная загадка красоты. Воплощение пьянящей женственности. А какой черный цвет! Он сверкал всеми цветами, он был уже не черным, а каким-то другим. У Гортензии отвисла челюсть. Она готова была следовать за дивным созданием хоть на край света, чтобы вызнать ее секреты. Она проводила глазами видение, а когда вновь обернулась к лифту, заметила мужчину, который собирал на полу высыпавшиеся из сумки вещи. Николас придержал дверь лифта, чтобы не закрылась, и Гортензия услышала, как мужчина произнес: «Извините, пожалуйста… Большое вам спасибо». «На кого похож спутник этой восхитительной женщины?» — подумала Гортензия и, затаив дыхание, стала ждать, когда мужчина встанет.

Спутник оказался похож на Гэри.

Он заметил Гортензию и отпрянул, точно на него брызнуло масло с раскаленной сковородки.

— Гэри? — позвало дивное создание. — Ты идешь, love?[105]

Гортензия закрыла глаза, чтобы этого не видеть.

— Иду, — отозвался Гэри, целуя Гортензию в щеку. — Созвонимся?

Она открыла глаза и снова закрыла. Это был кошмарный сон.

— Гм-гм… — произнес Николас, который закончил говорить по телефону. — Ну что, пошли?

Восхитительное создание, усевшись за столик, махало Гэри рукой, приподняв очки в толстой оправе и открыв на всеобщее обозрение глаза трепетной лани, удивленной отсутствием орды оголтелых папарацци вокруг.

— Ну пошли, — повторил Николас, придерживая дверь лифта. — Я вроде тут не нанимался в лифтеры!

Гортензия кивнула и попрощалась с Гэри так, словно его не узнала.

Она вошла в лифт и прислонилась к стенке. Я падаю вниз, в подвал. Пусть меня раздавит. Спуск в ад гарантирован.

— Смотаемся в Кемден? — спросил Николас. — В прошлый раз я там отхватил два кардигана от Диора за десять фунтов! A real bargain![106]

Она посмотрела на него. Туловище и правда длинновато, но глаза красивые, и рот красивый, и похож на пирата… если зацепиться за образ пирата, то, может быть…

— Я люблю тебя, — сказала она, наклоняясь к нему.

Он даже подпрыгнул от изумления и нежно поцеловал ее. Он хорошо целовался. Не спеша.

— Ты серьезно?

— Нет. Я просто хотела узнать, что люди чувствуют, когда так говорят. Никогда еще никому этого не говорила.

— А-а… — разочарованно протянул он. — Я тоже подумал, что это как-то…

— Несколько преждевременно. Ты прав.

Она взяла его под руку, и они пошли по направлению к Риджент-стрит.

Внезапно Гортензия застыла как вкопанная.

— Но она же старая!

— Кто?

— Та красотка в лифте, она же старая!

— Не преувеличивай… Шарлотта Брэдсберри, дочка лорда Брэдсберри, утверждает, что ей двадцать шесть, но на самом деле двадцать девять!

— Старуха!

— Идол, дорогая моя, идол лондонского света! Выпускница Кембриджа, эрудитка, прекрасно разбирается в литературе, в современном искусстве и музыке, иногда меценатствует, если может, и к тому же благородна: говорят, открывает новые таланты! Тратит время на молодые дарования, которые благодаря ее связям очень быстро становятся знаменитыми.