Я, Майя Плисецкая - Майя Плисецкая

Наша система, выпестовав Сталина, породила и маленьких тиранов, мини-сталиных. В самых разных областях. В биологии, авиастроении, даже в дирижировании.

Да плюс директор Большого — Иванов взялся исступленно опекать наше хореографическое солнце. Через такой заслон и мышь не проскочит. Я повела уже было переговоры с театром Станиславского. Но гордость-то у меня есть? Не хочу склонять головы. Поборемся. Большой театр — моя Альма Матер.

Демичев был в ту пору человеком свежим, со стороны (химик по образованию), не искушенным в театральных противостояниях. Что-то ему, сомнений нет, нашептывали, разъясняли, почему нельзя дать мне новый балет поставить. Но с «Анной Карениной» мы Демичева не подвели, и он вновь выказал свою веру в мой новый замысел. Потому и было организовано прослушивание не в театре, а в Министерстве. В нейтральных, так сказать, водах. Бог нам в помощь!..

Балетных людей пришло немного. Лишь отчаянные смельчаки да доносчики-прихлебатели, стремившиеся первыми принести, словно пес в зубах кость, свежую весть. Усердие и шустрость при царском дворе всегда в цене были. Может, лишний раз в загрантур возьмут?..

Пришли нас выслушать в основном музыканты, артисты оперы, первые солисты оркестра Большого (побывать в кабинете Демичева оркестранта не каждый день зовут. Может, министерским чаем попотчуют, физиономию заприметят?). И еще — несколько независимых критиков (независимых от Главного).

Щедрин сыграл весь балет на рояле. Я объяснила хореографический замысел.

Выступления были вполне доброжелательны, в нашу поддержку. Балет надо ставить. Но ни один из немногочисленных балетных — не открыл рта. Демичеву, по наивности, это Показалось даже странным.

А что же балет молчит? Я хотел бы услышать и ваше мнение.

Бедный, запуганный балет, — говорит себе под нос Щедрин после томительной длиннющей паузы.

Демичев разбирает реплику.

Это правда?..

И вдруг Саша Богатырев, которого я в волнении даже не приметила, порывисто поднимается с места.

Я хочу сказать. Разрешите?

По лицам присутствующих разливается захватывающий интерес.

Мне очень понравилось. Я хотел бы станцевать партию Треплева…

Художник Левенталь, сидящий возле меня, шепчет в самое ухо:

— Саша — самоубийца. Теперь его сгноят. Московский камикадзе.

Александр Богатырев станцевал со мной Треплева. На премьере он был чудо как хорош. Достоверен. Его облик напоминал мне Александра Блока — благородство, аристократизм, одухотворенность. Это делало конфликт спектакля еще обнаженнее, еще нервнее. Но обошлось ему это в цену неимоверную!..

Я начала постановку с самого первого номера партитуры. Кроме Нины, Аркадиной и Тригорина одновременно заявляются все персонажи. Они в шаге друг от друга, но разобщены, трагически одиноки. Не одна ли это из главных тем загадочной чеховской пьесы?

Обычно в балете воздают дань симметрии. «Двойка», «четверка», «восьмерка», тридцать два лебедя. Вы много раз, конечно, милые, это видели? Когда танцоры достигают совершенной синхронности, это становится еще одним знаком высокого искусства (не говорю уже о классе труппы — это очевидно).

В своей «Чайке» я пошла от противного. Моих персонажей должна объединить не симметрия движений, а только музыка. Это их внутренний мир, их тайны. Каждый танцует свое, ведет свою линию, рассказывает свою неудачливую судьбу. У Чехова все персонажи по-своему несчастливы. Все влюблены. Но влюблены без взаимности. Может, эта сверхнекоммуникабельность российского дворянства и интеллигенции и была главной причиной испепелившей страну кровавой революции? Или я зашла чрезмерно далеко в своих предположениях?..

…Крик чайки. Он в музыке. Почти стон. Треплев замирает на авансцене. Вздрагивает. Чайка реальна? Или это его поэтическое воображение? Персонажи шагом лемуров растворяются в темноте. Высоко, в самом небе, над колдовским озером взмывает чайка. Это — я. Я одета в купальник, выбеливающий мой торс и руки. Ноги затемнены. Чернильно-черного цвета. Четыре невидимых кавалера в черных бархатных костюмах, масках и перчатках возносят меня в замкнутом черном кубе. Боковой пронзительный свет. Я вырываюсь из их объятий, парю над озером, бросаюсь камнем вниз, в пропасть, мерно качаюсь, носимая озерным ветром.

Каждый раз — а я станцевала «Чайку» около шестидесяти раз — в этом первом полете ощущаю свое сродство со стихией, с вечностью, с водой, с небом.

Московский зритель встретил премьеру добром. Но те, кто судил по старинке — сколько туров наверчено, сколько шене скручено, были отторгающе разочарованы. В новом балете Плисецкой мало танца. А что такое танец, почтенные господа? Я видела гениальный бездвижный танец японской танцовщицы из Киото Иноуэ Яциё. Целый час, даже более часа, она магически застывала на месте. Выражали, танцевали лишь пальцы, брови, скулы, наконец, глаза. За такой «не танец», почтенные господа, я отдам все шене и фуэте мира. Но возьмите меня в плен, захватите, заворожите. Вот тогда поговорим.

Серьезное понимание балетная «Чайка» встретила у чеховедов, драматических актеров. Племянница Чехова Евгения Михайловна Чехова посещала спектакль за спектаклем. И каждый раз в поздней ночи звонила мне после представления, открывая все новые и новые подспудные смыслы пьесы своего дяди, отгаданные ею… через балет. Через мой бессловесный балет! Еще одним болельщиком стал знаменитый чеховед З.Паперный. Его статьи и письма ко мне уже задним числом объяснили мне самой многие невидимые ленивому уму связи, сочленения, выводы. Наталия Крымова, славная своей резкостью суждений, сразу после премьеры без раздумий приняла «Чайкуя-балет, поместив внушительную статью в «Литературной газете». Куда ж более? Я должна быть удовлетворена.

И опять Чехоа «Дама с собачкой».

Когда «Чайка» ставилась в шведском городе Гётеборге, местные журналисты досаждали нам разными интервью. Ваш любимый напиток, какое блюдо предпочитаете, где проводите летний отпуск…

Один из музыкальных журналистов — по фамилии Борг — брал интервью у Щедрина. Неожиданно Борг нажал на клавишу «стоп» своего «Сони» и прервал беседу:

— Почему никто из русских композиторов, господин Щедрин, не обратился до сих пор к «Даме с собачкой» Чехова? По-моему, это великолепный сюжет и для оперы, и для балета…

— Действительно, почему? Не знаю. Надо будет перечитать повесть, — задумался Щедрин.

Наша «Чайка» прошла в Гётеборге удачно. Шведы умеют работать на театре. Ничего не надо было повторять дважды. Все помнилось, все осуществлялось без заминок. Из Большого участвовали в постановке лишь несколько солистов да художник Левенталь и мой верный корепетитор Борис Мягков.